Каждый живой организм — это космос, заселённый другими организмами, поменьше. Среди них есть союзники, но есть и антагонисты, — то есть, паразиты. Многие из них даже не едят хозяина, а ждут его смерти, чтобы съесть после. ivanov_petrov — о книге Ханса Циммера «Тайный мир», повествующей о развитии, экологии и поведении паразитов.
В целом книга пропагандирует довольно новую мысль — ей лет тридцать, не двести. Вроде бы. Изложил бы я её так. Жизнь опирается сама на себя по большей части. Прежние представления по типу «Робинзон Крузо» — живая тварь высаживается на пустынный остров и в окружении очень абиотических условий начинает из себя образовывать вид за видом — это девятнадцатый век. Сейчас картина кажется иной. Имеется многообразие тварей, жаждущих не сдохнуть. Стоит одной из них зацепиться за жизнь — найти способ выживать — как этой устойчивой своей стратегией она образует островок в окружающем океане случайностей и не-пойми-чего. И прочие твари радостно к ней кидаются — поскольку она уверенно и устойчиво существует, с ней надо обязательно иметь дело, это — шанс в будущее. Можно эту самую успешную тварь есть — это отлично, пища завтра обеспечена. Можно жить в её тени. Можно есть её экскременты. Можно стать паразитом и жить внутри этой твари. Можно просто уйму чего делать неисчислимым множеством способов, если известно, что вот эта тварь будет и завтра. Каждая тварь — целый мир, у неё внутри космос, она снаружи себя создает упорядоченность — даже если иному брезгливцу кажется, что это фекалии, он просто не рюхает — это упорядоченность, самая драгоценная штука во вселенной. Предсказуемое будущее — великая вещь.

Ну и вот. Хищники от паразитов отделены нечетко, всего лишь соотносительным размером жертв, в теории паразитизма масса условностей — это, в общем, искусственная категория — паразиты, тут тебе и постепенный переход к симбиозу, и просто становление частью тела, и здесь не играем, это вирусы, на молекулярном уровне не работаем... В общем, искусственный термин. Но практически полезный, глаза открывает. И автор ловит кайф, перечисляя множество паразитов в каждом организме. В основном — крупненьких, конечно. Но потом говорит о бактериальном нашем двойнике или о встроенных в геном вирусах.

Вот, так что жизнь описывается не как размазанная, когда каждый идёт в одинокую свою абиотическую пустыню долбить среду в поисках жрачки и выходя из клетки координат экологической ниши только при виде полового партнера — нет. Жизнь — штука тесная, вроде коммунальной квартиры. В каждом кто-то живёт. В ухе, языке, мышцах, кишках, печени, мочевом пузыре и вообще везде в тебе кто-то живет, а в нём, в свою очередь, тоже стук-стук кто-то ещё. Причем многие тебя даже и не едят — они мирно ждут, пока тебя съедят, и тогда вот съевшего тебя они будут кушать изнутри — а ты для них не нужный, только место, и потому вреда они не приносят, сидят себе малюсеньки в том же ухе, или мозге, или крови — и ждут.

Или — там же хитрейшие штуки, жизнь игнорирует наши брезгливые решения о справедливости. Очень часто хозяин использует паразитов для разных вещей. Например, для увеличения собственного роста, паразиты стимулируют хозяина расти. Или — к примеру — хозяин сам обеспечивает паразита удобным жильем, потому что иначе тот будет ворочаться и повредит больше чем ему надо, а так хозяин сам выстроит из себя удобный дом — не жалко, зато паразиты будут вести себя тихо. Растения, которым биомассы не жалко, так обычно и поступают (галлы). А в иных случаях паразит, по сути, спасает хозяина — не дает ему погибнуть и омолаживает. Конечно, это только метафоры. Речь о плазмодии, который внедряется в очень редуцированную клетку — эритроцит — и пересобирает её биохимию, оборачивая развитие вспять, к нормальной клетке. Омолаживают эритроцит, не дают контролю организма его погубить. Спасают.
Так что книга о циклах развития паразитов, об экологии паразитов, о поведении паразитов.

Ну и всякие изыски. Полиэмбриония у копидосомы. Наездник Copidosoma откладывает в гусеницу капустницы два яйца — самца и самку. Яйца быстро делятся и в четыре дня образуется из каждого самочьего яйца 1200 личинок. Как бы самок. 200 личинок становятся худыми и с челюстями, они сидят на трахеях в гусенице и ловят всех личинок, плавающих в гемолимфе вокруг. То есть коли другой взрослый наездник отложит свои яйца в ту же капустницу, личинки-солдаты их отловят. Своих сестер солдаты не едят. Те развиваются намного медленнее, это толстые малоподвижные личинки. Они медленно зреют в гусенице всею тысячью своих штук. А своих же самцов солдатики жрут — братьев. Самцов столько же, сколько самок — а зачем их столько? Только продукт переводить, и жрут. Под охраной солдатиков медленные толстые самки доразвиваются и выходят из гусеницы окукливаться. А солдатики, которые всех переели — не могут, у них тех способа выйти, не развились они настолько, короток солдатий век — дохнут в умираюшщем теле гусеницы. А наружу выходят, окукливаются и вылетают взрослыми наездниками сотни молодых самок и один-два недоеденных сестрами-солдатиками самца. Крутые обычаи.

Ну или история про скафандр псевдодиплорхиса. Это откровенный червяк Pseudodiplorchis. Живет в американских жабах. Автор красочно описывает его старания, но они не так оригинальны — всякий паразит при смене хозяина грустен, и — да, жаба 11 месяцев в спячке, потом спаривание, в момент откладки икринок личинки червей выходят из старой жабы, плавают, ищут новую... Мучения паразита чтобы пробраться в хозяина... Это понятно. Там вот сюжет. Паразиту надо в мочевой пузырь жабы. Залезает в жабу он через ноздрю и идет в легкие. Если взять молодую личинку и на стадии залезания в легкие и сразу сунуть в кишечник — жаба её переварит. Тут же. Это ж не шутки — пищеварительный тракт. Так чего червяк делает в легких? Жрет кровь, растет и копит химию. На поверхности своего тела организует пузырьки с всякими химическими реактивами. Набрав этих пузырей на поверхности много, чтобы плотно облегали — выходит из легкого, идет вверх, там во рту поворачивает и ныряет в пищевод. В самую эту дыру, где всё переваривается, где кислота и ферменты. И там у червяка начинает работать химический скафандр — пузыри лопаются в определённом порядке, выпуская наружу своё содержимое, и оно нейтрализует окружающую агрессивную химию. Червяк ползёт сквозь кишечник к вожделенному мочевому пузырю, куда добирается в истощённой и полопанной защите, зато живой — а в пузыре-то хорошо, там ничего зловредного нет, главное вцепиться, чтоб не смыло, и расти. До следующего года. А вот чтобы добраться у червяка всего полчаса. Защита больше не сможет держать. Бегает червяк по лабиринту жабьих кишок, и коли вход в пузырь за полчаса не найдёт — переварит его жаба.

Отдельная песня — медленно возникающее представление о защитной функции паразитов для хозяев. Одно дело — общие рассуждения о паразитизме и мутуализме, когда после долгой эволюции паразит начинает приносить хозяину пользу и со временем их отношения уже и паразитизмом не назовешь. Другое — опознать в явно вредящем паразите — защитника, тем более что не всегда ясно, от чего же он защищает. Тем не менее факты постепенно подбираются. Иногда это защита от перенаселения этим же самым паразитом, иногда — конкурентные отношения разных паразитов — так что один защищает от другого. Но вроде бы можно уловить и следующий этап — паразит явным образом поддерживает в теле некоторый баланс, который без него бы не достигался. И этот баланс мы и называем здоровьем. То есть в теле протекает то, что хотелось бы назвать паразитарной болезнью, а внешним образом человек здоров, и как бы не по самой этой причине. Одна крупная, очень крупная история такого рода — про нашего бактериального двойника, сад бактерий в 400-500 видов, индивидуальный для каждого человека. Не такой уж безопасный — если звери вырвутся из клеток, могут серьёзно повредить, но необходимый — без него кишка не варит и вообще жизнь не цветет.

Конечно, замечательна история паразитов с вирусным вооружением. Наездник Cotesia congregate. Всё обычно — маленькая летучка нападает на огромную гусеницу бражника, укол — яйца в тушу, личинки, заражение, гусеница обречена. Сделали опыт: мать-наездник вводит яйца вместе с жидкость. Так вот, яйца вынимали из гусеницы, отмывали от этой жидкости и снова сажали в гусеницу, безжалостно. Так вот — иммунная система гусеницы тут же справлялась, яйца окружались оболочкой, высыхали, погибали. То есть яйца паразита дохнут в теле хозяина. А что за жидкость? Там вирус. у самцов он не активен, а у самок наездников при половом развитии в ДНК активируется вирус, вырезается из разных (!) мест ДНК наездника, сшивается (силами клетки наездника, конечно) вместе и сшитый вместе — созревший вирус теперь штампует в клетках самки-наездника всё новые вирусы, уже теперь сразу полные. Клетки наездника гибнут, вирусы поступают в яичник, так что яйца наездника находятся в окружении вирусов. И это не болезнь — наездник неудобств не испытывает, именно этот вирус подавляем иммунную защиту хозяина-гусеницы, то есть без этого вируса наездник не прорвал бы оборону, а с этим вирусным оружием — добирается до горла... то есть до толстой гусеницы. Вирус губит иммунную систему хозяина, то есть функционально это как бы гусеничный СПИД.

Спрашивается в задаче вопрос — чей вирус-то? Это отдельный организм? Или как? Ну, организм ли вирус — вопрос тяжелый. Пишет автор, что по строению вирус этот похож на некоторые куски ДНК этого самого наездника. Может быть, какие-то гены наездника давно уже дуплицировались и мутировали, и вместо того чтобы что-то полезное строить, какие-нибудь скучные клеточные стенки, стали боевым вирусом, вирусным ядом, заточенным под разрушение сначала собственных клеток наездника, а потом подавление иммунной системы гусеницы. Называется генной секрецией — организм (наездник) часть генов эволюционно воспитывает в боевых целях, выделяет во внешнюю среду и поражает противника от всей души.



Ага, ну вот и о токсоплазме. Вразбивку, чтобы было не так страшно. В главе, где о том, что паразиты очень распространены, упомянуто, что токсоплазма заразидла примерно треть человечества и есть целые страны в Европе, где население поголовно заражено токсоплазмой. через сотню страниц отдельно о изменении поведения хозяина. Токсоплазма окончательным хозяином имеет кошку, прочий народ для нее — неприятный тупик. Промежуточный хозяин — крыса. токсоплазма меняет поведение крысы так, что та не боится кошачьего запаха. Здоровая крыса, едва зачуяв, уходит из тех мест и затаивается, а зараженная крыса спокойно делает свои дела, не обращая внимания на запах. Предположение: такие крысы чаще попадают кошкам, так токсоплазма переходит от промежуточного хозяина к окончательному. Но может попасть и в человека. Как меняет его поведение? Написано: психологи установили, что по-разному меняется поведение мужчин и женщин. Мужчины с меньшей готовностью подчиняются моральным стандартам, меньше беспокоятся о нарушении законов, недоверчивы к людям. Отморозки, короче. А женщины становятся более общительными и мягкосердечными. Вывод психологов: токсоплазма ослабляет у хозяина страх перед отдаленной неизвестной опасностью. Типа, гормоны у нас, млекопитающих, немного схожи, и то, что управляет крысой, действует и на человека, делая его менее осторожным. Значит, общество злых мужиков и добрых баб — поражено токсоплазмой. Автор суров.

Вообще, паразиты довольно часто... Ну, поведение они меняют, но не каким загадочным способом. Не детально управляя нервами какими. Всё проще. Самый обычный путь для множества паразитов — вырабатывать что-то вроде успокаивающего, выделять в хозяина прозак. Хозяин добреет, резвится, теряет осторожность и попадается следующему хозяину паразита. Добрый хозяин, послушный паразит. Только лаской, добротой и спокойствием. И это не специальное паразитическое коварное проникновение. Ничуть. У хозяина все эти системы свои, он сам создает нейрохимию, которая может его успокоить — а то ведь окочуриться можно от неизвестного стресса, то есть от стресса неизвестности. И паразиту остается только перебрать по ходу эволюции несколько известных нейротрансмиттеров — чего на этого нашего паренька действует? Из шести-семи отмычек ключ и дурак найдет. И получается сразу благорастворение воздусей и управление поведением. То есть не паразит устраивает механизм управления поведением, в хозяине уже есть все механизмы, и кнопки для запуска выведены в отдельную комнатку, и всё начищено и готово к употреблению. Всего делов — пробраться и на ту кнопку нажать.

Раз психологам можно, я тоже буду. Гипотеза без проверки и обоснований, просто так, даром, чтобы и мне не уйти обиженным. Так вот, ситуация ровно обратная. Действительно сильное влияние на поведение людей оказывают другие люди и социальная обстановка. Ад — это другие, и социальная среда — это очень серьезно, уж как она меняет поведение — так никто не. По сравнению с этим воздействием влияние паразита — легкий бриз. Так вот, в социумах человека гложет страх перед неопределенным будущим, перед разными возможными опасностями. Инфляция, необеспеченная старость, болезни, судьба детей, работа, война и прочие вещи. И влияние паразита — слабое седативное средство. Когда мы принимаем легкое успокаивающее, — действует так же. Можно курить или выпивать, или совершать моцион, всё это помогает, но мало, и можно ещё немного добавить, заправившись токсоплазмой. А что от нее мужики становятся отмороженные — так алкоголь не в пример опаснее в этом смысле. Не первое успокаивающее в людской истории, которое ведет к увеличению опасности. Так что можно сказать даже и так, что люди используют токсоплазму для небольшого расслабона-успокоения в этом жутком социальном аде. Дарю гипотезу кому понравится.

Да что там. Я даже и так скажу: ежели поменять социальные условия, сделать их обильными, предсказуемыми, успешными и устойчивыми, уровень токсплазмы сразу снизится. Вот как хотите, а вот оно так.

Вот, к примеру, вирусы как хищники. Множество вирусов в океане, они поедают бактерий, которых поедает планктон. Половину всех бактерий мира съедают вирусы. Короткие паразитические цепочки — бактерия-вирус-бактерия. То есть коли бы не вирусы, бактерий было бы вдвое больше. Это, конечно, корм для планктона, а планктон корм для рыбы и китов, но вообще-то изобилие бактерий... Бактериальный мир — не лучшее место. Бактерий сдерживают вирусы. На каждом этаже жизнь подпружена стабилизаторами. Как нервная система состоит из многоэтажных тормозов — тормозящие высшие центры вытормаживают части активности нижестоящих, это и создает сложное поведение, так и экосистема — она вся составлена из тормозов, вырезающих из первоначальной нижней активности фигурные картины эволюции.

Ну ладно, в конце концов, авто последних абзацев не писал, а возвращаясь к книге — там как раз разговор о том, как один зверь против другого использует биологическое оружие. Не какие рачки и прочая мелочь, а звери серьезные. В оленях живет нематода, оленям она вреда не причиняет. Циркулирует себе меж оленями. Временами попадает в лося — экотоп-то общий. А в лосе тот червяк ведет себя немирно, пробирается в спинной мозг и резвится там, лось болеет сильно, спотыкается на бегу, потом умирает. И что? А то, что олень там не мог бы конкурировать с лосем. Лось лучше. Не жить бы оленям, если бы не союзная им нематода, которая выкашивает лосей, так что олени вполне себе существуют с ними бок о бок. Разнообразие получается, однако. Благодаря всяким болезням возникает разнообразие — если б в абиотической среде без всех этих штук, честно конкурировали некие заготовки, был бы Робинзон совсем один, без верной Пятницы, были б планеты как в жутких экологических моделях — планета из двух видов маргариток... Неразнообразна была бы жизнь, проста и жруча. А вот наличие всяких нехороших болезней, произрастающих от излишеств, создает приятное разнообразие, когда один бы лучше бы, да вот выедается тоже лучше, и в стройном балансе живут все рядом, и хорошие конкуренты, страдающие повышенной поедаемостью, и плохие конкуренты, зато невкусные. Мысль, конечно, стариннейшая: сдерживание роста численности. Предоставленное самому себе, живое взрывается.

Жизнь устроена как слитые вместе две полукритические массы урана. Если её оставить в покое, жизнь тут же съест всё вокруг и вымрет сама. Огонь пожирающий... Диссипативная система, что вы хотите. И вот из таких огней, алчных и неустойчивых, надо устроить нечто стабильное. Как? Вот так. Всё живое в результате будет фигурнейшим вытормаживанием, поеданием активности рядом лежащих пламён. Если бы улитки спокойно кушали водоросли, улитки бы в считанные годы размножились так, что все бы водоросли съели, но глисты поедают улиток, отчего улитки стабильно существуют на водорослевых полях миллионы лет. Если бы глисты невозбранно поедали улиток, они бы всех улиток съели и сдохли, однако цикл у глистов сложный, заражают следующих хозяев они через случайность, а это мощный фильтр — так что часть хозяев избегает заражения, да и ущерб выдрессированных эволюцией глистов уже не смертельный. Так оно и тянется, цепочка за цепочку.

Автор всё время играет метафорой — власть паразита над хозяином. И в разговорах о паразитизме люди обычно фантазируют про всякие ужасы и тоже бредят — власть, власть... Между тем всё время речь идёт о власти хозяина над самим собой. Иначе — метафора: водка властвует над людьми. В общем, водка — штука простая, и если кто-то посредством её устраивает себе жизнь, совершая круговорот... Известный круговорот — из дерева опилки > водка > расслабление и разгорячение > пришибение попавшего под руку > суд > производство опилок из дерева. Этот круговорот водки в природе всё же не стоит считать циклом власти водки над человечеством.

Разговор о власти наркотика или водки или паразита — это метафора спасительная, вытесняющая вопрос о власти над собой. Принуждать себя к чему-то гораздо проще внешними средствами. Ладно, это в сторону, ну что такое — не дают закончить чтение книги про паразитов. Отвлекают. Проявляют власть надо мной и тем гордятся. Мысли, понимаешь... Это они так себя называют.

Впрочем, даже вовсе и не в сторону. Там, в книге, как раз рассказывается вот в это самое время, что иногда, конечно, паразит изменяет поведение промежуточного хозяина так, чтобы того съели. Хозяин ведет себя демонстративно, раскрашивается в яркие цвета, вылезает повыше и позаметнее... Но вот другая штука. Черви-трематоды заражают коралл. Тот, конечно, раздувается, из невидно-коричневого становится ярко-розовым, а в трубке коралла вырастают острые шипы, которые не дают полипу спрятаться в панцирь — и его быстро выедают рыбы. Там получается, что у коралла игра идёт другая — колонии полипов мешает нахлебник, пораженная паразитом особь, которая не питается, а из тела колонии корм тянет — для паразита. И сама колония устраивает изменение окраски и шипы, не дающие втянуться — чтобы рыба съела заболевшего полипа, они ведь все клоны, одинаковые, ничего из колонии сверхважного с тем полипом не уходит, это даже и не самостоятельный организм вовсе, а орган колонии — так что большой коралл отгрызает посредством рыбы себе заусеницу беспокоящую. Самоуправление происходит, промежуточный хозяин действует заодно с паразитом, а уж как будет рыбе в роли окончательного хозяина — то уже не кораллово дело.

Тут автор делает прыжок в сторону и говорит таковы слова. Он провёл своё маленькое исследование и убедился, что в мире в последние годы нарастает страх перед паразитами, управляющими поведением. Раньше биологи такое дело знали, но обчественность относилась совсем иначе. Паразитов презирали — слабые дегенеративные формы. Сейчас — боятся, сильные управляющие формы. Отчего ж такое дело? автор говорит вот каковы слова. Коперник. Дарвин. Фрейд. Современная наука. Они сделали так, что мы больше не властны над собой. Внутри — каждый знает — в нём сидит хитрая химическая начинка. Мы не ведём себя сами — в нас сидит нервный биохимический робот, им управляют гены, нервные импульсы-разряды, гормоны, всякие инстинкты — от человека осталась только внешность и оболочка, а внутри наукой понапихано всякой слизи с дурными манерами, которая ведёт себя как захочет, а человек вынужден подчиняться. А куда против инстинктов, биохимических и генетических программ, нервных этих импульсов? Таблетки, опять же. В общем, люди непосредственно ощущают себя как управляемых роботов. Сделало это никакое не паразитарное вмешательство... То есть как раз паразитарное. Распространились мысли, идеологические схемы, расплодившиеся из науки, которые сделали людей думающими о себе (и потому ведущими себя) вот таким образом.

То есть:
Было так, что завелся в науке некий мем.
Тот мем злонравен был и подл.
Он там развился, разжирел.
И вышел вон.

Само научное мировоззрение, определяющее то, как человек думает о себе ( и в этом смысле — являющееся современной религией, не замещающее религию, а она сама и есть) расплодило представление людей о себе как о роботах, которыми управляют внешние по отношению к человеческой личности силы, спрятанные, однако, внутри тела человека.

А вы говорите — фантастика. Наука это, а вовсе не что-нибудь. Вы никогда не видели пораженных этим делом людей? Немного неловкие в движениях, неуклюжие, довольно спокойные и оптимистичные, если им не мешать заниматься любимым делом, раздражительные и агрессивные, если мешать, они всё время пишут, пишут, работают, и создают всё новые доказательства, что у человека внутри только слизь и пустота, откуда идут гулкие команды, которых нельзя услышать и невозможно противиться. Их раздражают препятствия написанию тестов, доказывающих неопровержимо, что всё так и только так. Их оскорбляет наличие верующих во что-то иное. Они обвиняют окружающих в монополии на истину. Они говорят, что они — это наблюдатели на штативах, их тела — не более чем подставки, откуда они смотрят на мир. Не встречали?

Я бы тут, будь я сценарист, тут же добавил, что есть редкие, одинокие другие люди, которые сражаются с первыми, не слышат они противных голосов. Ну, дальше вы сюжет уже знаете. Главное, конечно — найти матку, огромную и страшную. Если её убить — все сразу оживут и опять станут разными хорошими людьми. Такую сказку сейчас рассказывают на каждом углу. Где матка у науки?

На самом деле другие люди, конечно, есть. Они в самом деле иммунны к противным тем голосам пустоты, они не слушают их, они совсем другие.

Тут я, как человек грамотный, сразу спрямляю сюжет и говорю: они находятся под властью другого вида паразитов. Заселив тело, он делает человека невосприимчивым к соблазну точного объективного познания окружающего ничто, даёт понимание полноты и радости жизни. Этот паразит слабее того, гулко-объективного, проигрывает ему в битве за экологическую нишу, но пока ещё весьма многочислен. Зараженные им тоже спокойны и радостны, но по иным причинам, они не заражены лихорадочной спешкой, они тоскуют по иным мирам, не столь отягощённым паразитами, как Земля, они хотят выйти из тела, чтобы содержащаяся в них сущность расправила яркие цветные крылья и улетела к звездам. Узнать поражённых можно по тоске понимания в глазах, по желанию покинуть эту юдоль и уверенности, что там, за гранью кожи — лучше.

Конечно, если б я был голливудский сценарист, кто бы мне позволил... Тут надо было бы вывести честного полицейского, который в союзе с художником и учёным-экологом всё понимает и создаёт чудо-таблетку, которая всех спасает, будучи распылена в водопроводе. Но я не там и могу признаться — не верю я в это. Эх, ребята, ребята, что же вы так...

Ходит сценарист и рассказывает, что дело повернулось так, что давно уже организм живёт за счёт своих паразитов, без них он будет болеть и станет ему очень плохо. Станет нечего кушать — потому что давно уже основную массу пищи организм вырабатывает с помощью паразита. Очистившись от паразитарной внутренней оболочки, организм умрет от голода. Или не умрёт, но в поте всего придётся добывать ему хлеб свой, и будет тех организмов весьма мало, никаких миллиардов. И будут они чистыми. Достойная цена? А от другого паразита, который вроде бы избавляет от первого, увеличится число самоубийств, потому что ничто в подлунном мире не способно умерить тоску поражённых им существ. Если же вычистить этого яркого паразита, попадёт существо в зависимость от низкого паразита.

Сердце моё полно жалости, как говорил один благородный дон. Который, впрочем, плохо кончил. Его съели изнутри. Свои же и съели.