Среди множества мифов, сочиненных большевиками о героической истории их партии и доблестно-мученических биографиях их вождей, есть малозначащие. Такие, например, как небылица о злодейском покушении на Ильича эсерки Фанни Каплан.

В этой истории с выстрелами в вождя до сих пор много неясностей. Многие убеждены, что в Ленина стреляла эсерка Каплан это зафиксировано во всех учебниках, энциклопедиях и даже кинофильмах. Однако на самом деле легенда о Фанни Каплан не что иное, как очередная большевистская утка. Никаких серьезных доказательств ее вины не было.

Сравнительно недавно Генеральная прокуратура России, рассмотрев материалы уголовного дела по обвинению Фанни Каплан, установила, что следствие было проведено поверхностно, и вынесла постановление: «Возбудить производство по вновь открывшимся обстоятельствам». За это время в Генеральной прокуратуре произошел самый настоящий раскол: одни специалисты пришли к выводу, что Каплан к покушению на Ленина не причастна, другие считали, что в вождя стреляла именно она.

Так что же произошло 30 августа 1918 года? Версий этой истории и очевидцев так много, что они часто противоречат друг другу. И все же попытаемся разобраться – естественно, опираясь на проверенные факты, свидетельские показания протоколы допросов, хранящиеся на Лубянке.

Версия шофера Ильича

Вот что сообщил по горячим следам в своих показаниях шофер Ленина Степан Гиль: «Я приехал с Лениным в десять часов вечера на завод Михельсона. По окончании речи Ленина из помещения к автомобилю бросилась толпа человек в пятьдесят. Вслед за толпой вышел Ильич, окруженный мужчинами и женщинами. Среди них была блондинка, которая жаловалась на проблемы с мукой. Когда Ленин был в трех шагах от автомобиля, я увидел сбоку, с левой стороны от него, на расстоянии не более трех шагов, протянувшуюся из-за нескольких человек руку с браунингом. Были произведены три выстрела, после которых я бросился в ту сторону, откуда стреляли. Стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе».

Эти показания Гиль дал 30 августа вечером. На допрос он явился сразу после того, как доставил раненого Ленина в Кремль. Иначе говоря, с ним еще не успели «поработать», и его показания были искренними. Но, как оказалось, не теми, которые нужны следствию. 2 сентября Гиль заговорил иначе: «Стрелявшую я заметил только после первого выстрела.

Она стояла у переднего левого крыла автомобиля. Товарищ Ленин стоял между стрелявшей и той, в серой кофточке, которая оказалась раненой, – она спрашивала про муку». (Заметьте, здесь Гиль не говорит ни слова о том, как выглядела стрелявшая женщина. Но много лет спустя, когда партия захочет опубликовать воспоминания личного шофера Ленина, Гиль во всех подробностях опишет лицо террористки – вылитой Фанни Каплан. И именно эта версия станет официальной.) Степан Гиль рассказал еще много интересного: «Я обернулся и увидел Владимира Ильича упавшим на землю. Бросился к нему и стал на колени. Сознания он не потерял и спросил: «Поймали его или нет?» Он, очевидно, думал, что в него стрелял мужчина. И тут я вижу, что по направлению к нам из мастерских бегут какие-то люди с револьверами в руках. Узнав одного из них, я подпустил их к Владимиру Ильичу. Среди них оказался фельдшер Сафронов. Он оказал ему первую помощь, перевязав раненую руку платком и остановив кровотечение. Все настаивали, чтобы я вез Владимира Ильича в ближайшую больницу, но я решительно ответил:

– Ни в какую больницу не повезу. Только домой!

– Домой, домой, – подхватил Ильич, услышав наш разговор.

Так как у нас не было охраны, то я попросил двоих товарищей из завкома сесть с нами. Я проехал прямо к квартире Ильича. Здесь мы помогли ему выйти из автомобиля и наверх хотели отнести на руках. Он наотрез отказался. Я провел его прямо в спальню и положил на кровать».

Как могло случиться, что на митинг Ленин поехал без какой-либо охраны? Ведь когда он выступал на этом же заводе 28 июня, его охранял начальник гарнизона Замоскворечья Блохин. На сцену Ильич вышел в окружении красноармейцев, и, как он ни просил их удалиться, они не уходили. Тогда Ленин обратился к Блохину, но тот выполнил просьбу Ильича лишь после звонка Дзержинскому, который разрешил солдатам спуститься со сцены, но далеко не уходить.

Невольно возникает мысль, что кто-то, воспользовавшись отсутствием Дзержинского, уехавшего в Петроград, лишил Ленина охраны. Но сделать это мог только очень могущественный человек!

Подозрительный зонтик

Сразу же после выстрелов в вождя было опубликовано воззвание ВЦИК, подписанное Яковом Свердловым. «Несколько часов тому назад совершено злодейское покушение на тов. Ленина. По выходе с митинга товарищ Ленин был ранен. Двое стрелявших задержаны. Их личности выясняются. Мы не сомневаемся в том, что и здесь будут найдены следы правых эсеров, следы наймитов англичан и французов». Всего-то несколько строчек, а как много в них заложено! Во-первых, речь идет о двоих стрелявших. А во-вторых, и это самое главное, указан адрес организаторов покушения – и это наводит на определенные размышления. Личности задержанных еще только выясняются, следствию не известно ни их гражданство, ни принадлежность к той или иной партии, а председатель ВЦИК, то есть глава государства, уже назвал заказчиков покушения.

Одним из задержанных оказался бывший эсер Александр Протопопов. И вот что поразительно: Протопопова, одного из основных подозреваемых, безо всяких допросов быстренько расстреляли. Видимо, чтобы не выболтал лишнего: предположить, что Дзержинский, его заместитель Петерс и другие чекисты были настолько безграмотны, что не знали, как в таких случаях ведется следствие, было бы по меньшей мере наивно.

Второй задержанной был женщина. Арестовал ее помощник комиссара 5-й Московской пехотной дивизии Батулин. В показаниях, данных опять-таки по горячим следам, он заявил: «Я находился в 10–15 шагах от Ленина в момент его выхода с митинга, а значит, еще во дворе завода. Затем услышал три выстрела и увидел Ленина, лежащего ничком на земле. А когда от выстрелов люди стали разбегаться, я закричал: «Держи! Лови!» И тут я заметил женщину, которая вела себя странно. На мой вопрос, кто она и зачем здесь, женщина ответила: «Это сделала не я». Когда из окружившей толпы стали раздаваться крики, что стреляла эта женщина, я спросил еще раз, она ли стреляла в Ленина.

Последняя ответила, что она. Нас окружили вооруженные красногвардейцы и милиционеры, которые привели ее в военный комиссариат Замоскворецкого района».

Прошла всего неделя, и Батулин заговорил иначе: «Подойдя к автомобилю, на котором должен был уехать Ленин, я услышал три резких сухих звука, которые принял не за револьверные выстрелы, а за обыкновенные моторные звуки. Вслед за этим я увидел Ленина, неподвижно лежавшего лицом к земле. Я понял, что на его жизнь было произведено покушение. Человека, стрелявшего в Ленина, я не видел. Я закричал: «Держите убийцу товарища Ленина!» – и с этими криками выбежал на Серпуховку, по которой бежали перепуганные выстрелами люди. Добежав до так называемой Стрелки, я увидел около дерева женщину с портфелем и зонтиком в руках, которая своим странным видом остановила мое внимание. Я спросил эту женщину, как она сюда попала. Она ответила: «А зачем вам это нужно?» Тогда я, обыскав ее карманы и взяв ее портфель и зонтик, предложил ей идти за мной. Чуя в ней лицо, покушавшееся на товарища Ленина, я ее спросил: «Зачем вы стреляли в товарища Ленина?» На что она ответила: «А зачем вам это нужно знать?» Что меня окончательно убедило в покушении этой женщины на Ленина».

Прежде всего непонятно, где же все-таки Батулин задержал террористку – во дворе завода или на Серпуховке? Выстрелы он слышал или «моторные звуки»? И почему, наконец, террористка, не будучи арестованной и не находясь в ЧК, запросто и без всяких церемоний признается первому встречному в покушении на Ленина?

Слепая террористка

Задержанную звали Фейга Хаимовна Каплан, известная под именами Фаня, Фанни и Дора и под фамилиями Ройтман и Ройтблат. Она родилась в семье мещан из еврейского общества в 1887 году. Потом родители уехали в США, а она осталась, увлеклась политикой анархисткой. В 1906 году в Киеве она вместе с двумя «коллегами» готовила теракт против киевского генералнатора. Однако приготовленная террористками бомба взорвалась в их комнате. Каплан была ранена в голову. Военный суд приговорил Фаню к бессрочной каторге.

Так она оказалась в Мальцевской, а потом в тюрьме Нерчинской каторги. В те годы это место было средоточием радикально настроенных женщин-революционерок. Тон задавали эсерки, среди которых особенно активной была Мария Спиридонова – она застрелила Луженовского, жестоко усмирявшего крестьян губернии. Фаня попала под ее влияние, забыла об анархистских взглядах и стала завзятой эсеркой.

А потом с ней случилась беда – она ослепла. У нее по-прежнему оставались прекрасные, серые, лучистые глаза, и по внешнему виду было трудно определить, что она незрячая… После Февральской революции каторжанки вышли на свободу. Подруги раздобыли Фане путевку в крымский санаторий в Евпатории. Местные врачи с большим сочувствием отнеслись к полуслепой девушке и направили ее в Харьков, в офтальмологическую клинику знаменитого на всю Россию профессора Гиршмана.

Позже всплыла любопытная деталь: Гиршман не имел права принять больную лишь по направлению санаторных врачей, нужно было солидное поручительство. И знаете, кто дал его Каплан? Родной брат Ленина – Дмитрий Ульянов. Он как раз в это время служил военным врачом.

Лечение у Гиршмана пошло на пользу Фане – она стала с расстояния полуметра узнавать лица. После Харькова она поселилась в Симферополе. Встречалась ли она в это время с Дмитрием Ильичом, неизвестно.

Презумпция виновности

Вернемся к моменту ареста Фейги. Следователь Дьяконов приступил к допросу, который я приведу в стилистике и орфографии тех лет. «Я Фаня Ефимовна Каплан… Я сегодня стреляла в Ленина. Я стреляла по собственному побуждению. Сколько раз я выстрелила – не помню. Из какого револьвера я стреляла, не скажу, я не хотела бы говорить подробности. Решение стрелять в Ленина у меня созрело давно. Женщина, которая оказалась при этом событии раненой, мне абсолютно не знакома. Стреляла я в Ленина потому, что считала его предателем революции, и дальнейшее его существование подрывало веру в социализм. В чем это подрывание веры в социализм заключалось, объяснить не хочу. Я считаю себя социалисткой, хотя сейчас ни к какой партии себя не отношу. Я совершила покушение лично от себя».

Дьяконов прекрасно понимал, что совершить покушение «лично от себя» Фейга не могла, но она стояла на своем. Поэтому Дьяконов, когда к нему нагрянули с Лубянки, с облегчением передал Каплан чекистам. А именно – Петерсу, заместителю Дзержинского.

А однажды к Петерсу зашел Свердлов и поинтересовался, как идет следствие.

– Ни шатко ни валко, – вздохнул Петерс.

– Надо дать официальное сообщение в «Известиях» – народ в неведении держать нельзя. Напиши коротко: стрелявшая, мол, правая эсерка черновской группы, установлена ее связь с самарской организацией, готовившей покушение, и все такое прочее.

– Никакими фактами, подтверждающими эту версию, я, к сожалению, не располагаю, – развел руками Петерс. – Связями с какой-либо политической организацией от этой дамы пока что не пахнет.

– Ну-ну, – круто повернувшись, сверкнул стеклами пенсне Свердлов. – Вы поработаете с ней, а мы – с вами.

Правая рука Дзержинского, бесстрашный чекист Петерс мгновенно стал белее мела: он знал, что означают эти слова Свердлова, он не раз их слышал, обращенные к другим людям, а потом этих людей ставили к стенке.

Так оно чуть было и не случилось: на состоявшемся на следующий день заседании Президиума ВЦИК Петерс начал говорить о намерении провести следственный эксперимент, о необходимости перепроверить противоречивые показания свидетелей покушения. Но Свердлов вдруг прервал его выступление:

– Все это хорошо, и чтобы выявить пособников покушения, следствие надо продолжать. Однако с Каплан придется решать сегодня. Такова политическая целесообразность.

– Доказательств, которыми мы располагаем, недостаточно для вынесения приговора. Суд не примет дело к рассмотрению.

– А никакого суда не будет. В деле ее признания есть? Есть. Что же вам еще нужно? Товарищи, я вношу предложение: гражданку Каплан за совершенное ею преступление расстрелять. С ее расстрелом мы начнем осуществлять на всей территории республики красный террор против врагов рабоче-крестьянской власти. Само собой, мы напечатаем в газетах, что это ответ на белый террор, началом которого было покушение на жизнь товарища Ленина. Теперь вам все понятно? – сказал Свердлов. Чекист не стал спорить. Он не хотел попасть под расстрел.

Продолжение следует.