Древнеримский историк Гай Светоний (70-160 гг.) в своих «Жизнеописаниях двенадцати цезарей» высказал парадоксальную догадку современников Гая Юлия Цезаря о его гибели 15 марта 44 года до н. э.: «именно такого рода смерть была ему почти желанна»(?). так, когда он читал у древнегреческого историка Ксенофонта о том, как персидский царь Кир в предсмертном недуге делал распоряжения о своем погребении, то с отвращением отозвался о столь медленной кончине и пожелал себе смерти внезапной и быстрой. А накануне гибели, за обедом у Марка Лепида (начальника конницы цезаря) в разговоре о том, какой род смерти самый лучший, он воскликнул: «неожиданный!»

 

Не правда ли, странное душевное состояние первого человека в государстве, который через три дня, 18 марта, должен был отъехать к войску в Македонию для ведения военных действий с главным в то время противником Рима – Парфией, а 15 марта на заседании сената принять религиозный титул «царя» на том основании, что в жреческих книгах говорится о предсказании: «парфян победить может только царь»?

Пытаясь разрешить этот парадокс, Светоний написал: «У некоторых его друзей осталось подозрение, что Цезарь сам не хотел дольше жить и оттого не заботился о своем слабеющем здоровье и пренебрегал предостережениями знамений и советами друзей о заговоре. Он часто говорил: жизнь его дорога не столько ему, сколько государству – сам он давно уж достиг полноты власти и славы, государство же, если что с ним случится, не будет знать покоя, а только ввергнется во много более бедственные гражданские войны», чем была до его диктатуры.

Психологический подтекст ответов Цезаря станет понятным, если учесть отношение римской знати к жизни вообще и к смерти в частности. Для честолюбивых патрициев (Цезарь был одним из них) не было ничего важнее в жизни, чем посмертное существование в памяти потомков деяниями, достойных славных мужей античной древности. В 33 года Цезарь сетовал на то, что «не совершил еще ничего достопамятного, тогда как Александр Македонский в этом возрасте уже покорил мир». На 56-м году жизни Цезарь единолично правил страной, по территории не уступающей македонской державе после завоеваний Александра Македонского. Но, как подметил Светоний, «под конец жизни на него стали нападать внезапные обмороки и ночные страхи, приступы падучей» – эпилепсии. А другой историк, современник Светония, Плутарх (46-126 гг.) подметил, что «всех поражало, как он переносил лишения, которые, казалось, превосходили его физические силы, ибо он был слабого телосложения, с белой и нежной кожей, страдал головными болями».

Старость брала свое, и израненное в военных походах тело все труднее подчинялось своему владельцу. Цезарь сам признавался, что многие свои поступки он оправдывает «болезнью, которая не дает чувствам одержимых ею людей оставаться в покое; болезнь та быстро приводит в потрясение все чувства: сначала она вызывает головокружение, а затем судороги». Вдобавок возраст не пощадил его внешности: безобразная лысина была ему несносна, так как вызывала насмешки недоброжелателей, за глаза называвших его «плешивым Цезарем», а то и просто «Плешивым».

Поэтому Цезарь, страшась окончательного своего нездоровья и как политик и как человек, решил эффектно обставить собственную кончину – «красиво уйти», как говорили римляне. Все античные авторы указывают на то, что диктатор совершенно не обращал внимания в последние дни своей жизни на явные признаки заговора, хотя знал о нем из доносов. Например, Плутарх с изумлением констатировал осведомленность Цезаря о вождях заговорщиков – бывших в Гражданской войне на стороне Гнея Помпея, Марке Юнии Бруте и Гае Кассие Лонгине – и небывалую браваду в поведении властителя, как ни в чем ни бывало рассуждающим о своих убийцах: «Когда уже во время заговора какие-то люди донесли на Брута, Цезарь не обратил на это внимания. Прикоснувшись рукой к своему телу, он сказал доносчику: «Брут повременит еще с этим телом!» В другой раз, получив донос о том, что его полководец Антоний и зять Цицерона Долабелла замышляют мятеж, он сказал: «Я не особенно боюсь этих длинноволосых толстяков, а скорее – бледных и тощих», намекая на Кассия и Брута.

Особенно поразила Плутарха почти вызывающая и вместе с тем ироничная по отношению к колеблющимся заговорщикам фраза: «Как вы думаете, чего хочет Кассий? Мне не нравится его чрезмерная бледность». Двусмысленность ее показала заговорщикам, что они на грани провала и вот-вот будут разоблачены, чем и подвигла к решительным действиям.

Интересно, но источники единодушно описывают различного рода «предостережениям богов» накануне убийства Цезаря (вспышки на небе, внезапный шум ночью, убийственные сновидения, предсказания гадателя о дате его кончины и т. п.), которые тот почему-то игнорирует, хотя в прошлом (в 86 г. до н. э. в 24-летнем возрасте) занимал должность верховного жреца бога Юпитера. Уже перед входом в сенат согласно обычаю Цезарь совершил жертвоприношение, но жертвенное животное оказалось без сердца. Не обращая внимания на дурной знак, он, смеясь, сказал удрученному мрачным предзнаменованием жрецу: «Все будет хорошо, если я того пожелаю, а в том, что у скотины нет сердца, ничего удивительного нет» (Светоний).

Легкомысленное заявление для бывшего первосвященника!

Поражает и еще одна драматическая и вместе с тем театральная подробность гибели Цезаря: «Когда он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу (в знак принятия смерти) и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойно упасть укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив даже не крик, а стон… Из стольких ран только одна, по мнению врача Антистия, оказалась смертельной – вторая, нанесенная в грудь» (Светоний).

Впрочем, и древнеримский историк Аппиан (ум. в 70-х гг. II века, автор 24-томной «Истории Рима») заметил, что своей смертью Цезарь достиг даже большего, чем жизнью: ему льстило намерение заговорщиков убить его перед сенаторами, как напоминание об участи первого царя Рима Ромула 15 числа, только июля месяца (названного в честь его родового имени) 716 г. до н. э., когда основатель Рима стал тираном. Цезарь предчувствовал, что отныне «Ромул» и «Юлий Цезарь» станут хронологическими синонимами навечно. А большего ему от жизни и славы и не нужно было. Последняя мистификация мастера интриг удалась!

Сергей ПЕТРОВ