Цитата сообщения ФИЛИНТЕЛЛЕКТ РОЛАН БАРТ – французский структуралист и семиотик

БАРТ, РОЛАН (Barthes, Roland) (1915–1980) – французский структуралист и семиотик
Рассказывают анекдотическое происшествие из биографии известного математика П.Л. Чебышева. На лекцию ученого, посвященную математическим аспектам раскройки платья, явилась непредусмотренная аудитория: портные, модные барыни... Однако первая же фраза лектора: «Предположим для простоты, что человеческое тело имеет форму шара» - обратила их в бегство. В зале остались лишь математики, которые не находили в таком начале ничего удивительного. Текст «отобрал» себе аудиторию, создав ее по образу и подобию своему.
Семио́тика, или семиоло́гия (греч. σημειωτική, от др.-греч. σημεῖον — «знак, признак»), — наука, исследующая свойства знаков и знаковых систем. Под семиотикой следует понимать науку о коммуникативных системах и знаках, используемых в процессе общения. Семиотика выделяет три основных аспекта изучения знака и знаковой системы:
синтаксис (синтактика) изучает внутренние свойства систем знаков безотносительно к интерпретации; семантика рассматривает отношение знаков к обозначаемому;
прагматика исследует связь знаков с «адресатом», то есть проблемы интерпретации знаков теми, кто их использует, их полезности и ценности для интерпретатора.


http://yanko.lib.ru/ann/barthes-systeme_de_la_mode-a.htm
Одна из первых, еще прижизненных, критических работ о Барте имела в своем подзаголовке слова «политический взгляд на знак». Этический подход к знаку заметен уже в отборе материа­ла - семиотических систем, подвергаемых научному анализу. Мода, пища, бытовые вещи, сенсационная хроника происшествий - все это системы эйфорические, или, как часто выражается Барт, эвфемические, то есть доставляющие своим пользователям приятные переживания, нередко путем замалчивания неприятных сторон реальности. Главный фактор эйфоричности - сам код, на котором строится система: благодаря ему человек ощущает в мире успокоительную упорядоченность, и даже отталкивающие или тревожные факты «заклинаются», когда их четко именуют, делают «интеллигибельными». Так, на газетных фотографиях нередко изображаются драматические, даже трагические происшествия, но дополнительные коннотативные смыслы, диктуемые газетным кодом, уравновешивают прямое впечатление от факта удовольствием от его понимания: снят разрушенный землетрясением город - но по ряду искусно подчеркнутых бытовых деталей видно, что это город арабский, и даже без всякой ксенофобии, без всякого эгоистического чувства, что «это у них тряхнуло, а не у нас», одна лишь этнографическая опознаваемость таких деталей смягчает ужас, внушает чувство осмысленности мира, которую не разрушит никакая стихия: «человек любит знаки и любит, чтобы они были ясными»

Дорожный знак представляет собой «абсолютно откровенное сообщение, оно не изображает из себя не-сообщение, оно представлено именно как сообщение»), такой знак не маскируется под простую функциональную вещь. Откровенной знаковой системой является и реклама, где «вторичное означаемое (рекламируемый товар) всегда выставлено напоказ»
При всей своей корыстной заинтересованности, рекламное сообщение побуждает аналитика не только к критическому разбору, но и к ироническому жесту «сотворчества», в котором оно будет переживаться «не как фатальность, а как цитата» В предельном случае «откровенная» знаковая система смыкается с прямым социальным делом, которое уже ничего не означает, а потому и ничего не скрывает.
По Барту дело, нацеленное на прямой практический результат, расценивается как этически доброкачественный объект, в отличие от всегда двусмысленно­го языка, который в лучшем случае может быть, подобно знакам Моды, лишь «проникнут мечтой о действии»
Если взять конкретную систему вестиментарной Моды, то в ней эта оппозиция трех систем как бы спроецирована внутрь одной системы, выражаясь через оппозицию трех видов сообщения, «трех одежд», соседствующих на страницах модного журнала: 1) одежды-образа (фотографии или рисунка, обладающих лишь ограниченной знаковостью), 2) одежды-описания (текста, комментирующего и эксплицирующего образ) и 3) реальной одежды (вернее, технологических операций, излагаемых в «указаниях для пошива»
Барт по-разному определял соотношение между знаком и сообщением. Иногда эти понятия прямо уравниваются: «между тем сообщение, или знак...» - и определяются стремлением «нам нечто сообщить, дать понять»; в другом, более точном смысле сообщение - просто коммуникативная цепь, которую образуют «источник-отправитель, канал передачи и среда получателей», но этих условий еще недостаточно для появления собственно знака: как предостерегает Барт, «не следует смешивать понятия значить и сообщать». Чтобы имел место знак, требуется дискретность - разбивка семиотического материала на отдельные единицы посредством определенного кода; между тем некоторые системы коммуникации, например фотография, представляют собой «сообщение без кода», механически изготовленное отображение объекта, плохо поддающееся расчленению на отдельные знаки.


В 1977 году Барт опубликовал работу на стыке филологического исследования и художественного произведения — «Фрагменты речи влюбленного». В ней Барт анализирует эротическое чувство, выделяя важные психологические и эстетические моменты любовных отношений. Это может быть ожидание телефонного звонка, совместное угощение или переживание сплетен. В книге использовано большое количество цитат и аллюзий на произведения западноевропейских авторов, посвященных любви. Особую роль в этой книге играет роман Гёте «Страдания молодого Вертера».
«Страдания молодого Вертера» -- роман в письмах, что помогает герою раскрыться перед читателями, обнажить свою душу, самые затаенные переживания сделать зримыми и понятными. Сначала Вертер способен подавить в себе мрачные настроения, он упивается красотой природы, величием мироздания, трепетно и восторженно живописует Лотту, которую полюбил, зная, что она помолвлена, но не придавая этому факту значения. Поняв безнадежность своей любви, Вертер по-иному воспринимает окружающий мир: «Зрелище бесконечной жизни превратилось для меня в бездну вечно отверстой могилы». Меняется и круг чтения Вертера: если сначала, в первые недели знакомства с Лоттой, он читал Гомера, то вскоре его увлекают мрачные страницы поэм Оссиана. Сам слог писем по мере развития событий говорит об утрате душевного равновесия: «У меня больше нет ни творческого воображения, ни любви к природе… Мои деятельные силы разладились». Вертер предвосхищает героев романтической литературы: утратив надежду на взаимную любовь, разочаровавшись в службе, он испытывает поистине «мировую скорбь».