Начало романа здесь

Предыдущая часть

1963 
(26 - 30 июня)

Я недолго  играл. При последних звуках "Вариаций" встал и отошёл к окну. За них я был спокоен.
Толстый мальчик, возле которого я встал у окна, сказал, повернувшись ко мне:
- Здорово у тебя получилось. Какой прозрачный звук. Это Моцарт?
- Нет, Гайдн. У них вообще похоже построение.
- Такой же прозрачный звук, как и у Моцарта. - сказал он.
За фортепьяно в это время села девочка лет пятнадцати в длинном зелёном платье. Она заиграла "Прелюд" Рахманинова. Из инструмента извлекались мощные звуки.

- Я бы не давал девчонке такую вещь, - сказал толстый мальчик, - этот прелюд должен играть мужчина.  - Пошли, здесь неинтересно - одни девчонки.
Мы вышли в коридор. Он назвал свою фамилию, но я её до сих пор точно не припомню. То ли Пилявин, то ли Пилюгин, то ли Пилягин. А имя, кажется, Толя. Мы прошли по шумному коридору, набитому поступающими, потом опять зашли в комнату, полную девчонок. Пилягин поглядел на них и усмехнулся: двадцать штук. А нас только двое. По десять на каждого. А кто они? Пилягин сказал, что все они, за исключением девочки, игравшей прелюд, из читинской музшколы.
Прошло еще 10-15 минут. Я ходил по шумным коридорам. Вокруг меня была  та атмосфера оживления и волнения, которая обычно царит у поступающих. Впрочем, это были только консультации, а экзамены - впереди. Как говорят, "только цветочки, ягодки - впереди"...
Когда пришли трое преподавателей, нас разбили на три группы по 5-7 человек в каждой. Пилягин хотел, чтобы он попал на консультацию к Пеннер, сказав, что это самый лучший педагог.  И он действительно попал к Пеннер, а я к Величенко вместе с девочкой, игравшей прелюд Рахманинова.  Фамилия её оказалась Дудко, приехала она из Петровск-Забайкальска. 
Играли на консультациях девочки хорошо, но некоторые волновались и останавливались. Величенко делала всем замечания. В маленькой комнате мы все оказались рядом. Дудко, стоявшая сбоку от меня, спросила:
- Ты когда-нибудь пробовал сочинять?
Я кивнул головой.
- Я тоже, - ответила она, - только не записывала. - Сижу просто за инструментом и наигрываю что-нибудь. Иногда интересно получается...
Я играл предпоследним. Дудко последней. Величенко сделала мне много замечаний по ноктюрну, в остальном всё было нормально! Она ещё раз сказала, что возьмёт меня в свой класс. Прослушав Дудко, сказала, что тоже возьмёт её в свой класс.

Интересно прошла консультация по теории. Консультировал завуч Роман Петрович Валиков. Материал он знает превосходно, причём рассказывал очень увлекательно и так юмористично, что все покатывались от хохота. Но вместе с тем требовательный педагог.
Консультация по русскому нас почти напугала. Молодая, стройная и изящная преподавательница сообщила, что у нас будет 41 билет. Это вместо тридцати, по которым мы сдавали в школе. Трудненько будет.

Перед экзаменами

С тополей осыпается белый пух. Ветер срывает его с деревьев и несёт, несёт по асфальту. В затишье кажется, что белый снежок стелется по земле ровным слоем. А при сильном порыве этот пух ничем не отличается от того, которым набивают подушки. Он лезет в глаза, в лицо, забивается в уши...
Как-то вечером я взял с этажерки маленькую книжечку, умещавшуюся в кармане. В ней были песни русских поэтов. А среди революционных песен мне попалось незнакомое стихотворение, приковавшее моё внимание. Я был просто захвачен ритмом этого стихотворения и внезапно понял душу революционера Омулевского, написавшего этот стих. Несколько минут я повторял его:

"Светает, товарищ...
Работать давай!
Работы усиленной
Требует край.

Работай руками,
Работай умом,
Работай без устали
Ночью и днём.

Не думай, что труд наш
Бесследно пройдёт,
Не бойся, что дум твоих
Мир не поймёт...

Работай лишь с пользой
На ниве людей.
Да сей только честные
Мысли на ней;

А там уж что будет
То будет пускай...
Так ну же работать
Мы дружно давай -

Работать руками,
Работать умом,
Работать без устали
Ночью и днём".

В последний вечер перед экзаменами просмотрел очаровательный французский фильм "Дни любви", а потом читал Стефана Цвейга, его повесть "Нетерпение сердца".
Повесть так захватила меня, что мне порой казалось, что я нахожусь в кругу близких мне людей, но ничем не могу помочь им. О, Цвейг!  Я ему иногда завидую. Как умело, как точно, как выразительно и как волнующе-трепетно описывает он человеческие эмоции! Чувства, которые описывает Цвейг, были пережиты мною во многих случаях жизни. Порой я мечусь от досады, что не могу написать о своём состоянии так правильно и так понятно, как это делает Цвейг.  Не хватает мастерства. Всю жизнь учиться надо мне у Цвейга.

Экзамены

Первый из них начался 30 июня в 10 ч. утра. Состояние  у всех нас было оживлённое и несколько взволнованное: как пройдёт этот первый и решающий экзамен? В какую сторону повернёт он жизнь?
Со стороны все выглядели бодрыми и весёлыми. В комнату, где заседала комиссия, по списку, висевшему на двери, по очереди входили поступающие. А в соседней комнате мы, собравшись все вместе, играли - каждый кто  что мог - попупярные  песни и танцевальную музыку. Играли на фортепьяно, на баяне и гитаре. Парень с усиками на широком улыбающемся лице, поступающий на дирижёрско-хоровое отделение, пел восточные песни: "Любимые глаза" и "Песню первой любви".

На время я даже забыл об экзаменах и ощутил волнение, когда стоял уже перед дверью класса - было такое чувство волнующего ожидания.
Комиссия, как мне показалось, была настроена благожелательно. Я сыграл все вещи, ни разу не сбившись, но ни одной из них не доиграл до конца. В начале пьесы или в середине меня останавливали и говорили, чтобы я играл следующую.
Вышел я с огромным облегчением и всё время перед объявлением оценок крутил в лаборатории магнитофон. Музыка успокаивала, сглаживала несколько тревожное чувство, волновавшее перед объявлением оценок.
Наконец мы все прошли в комнату, где заседала приёмная комиссия, и замерли. Начали объявлять результаты. Вначале объявили оценки, затем говорили, допускается ли абитуриент к следующему экзамену. Сквозь напряжённую тишину мерно звучал голос: "три с минусом - не допускается; три - допускается; четыре - допускается;
- Комиссаров, - отчётливо прозвучал голос.
Я вздрогнул и в ожидании весь напрягся...

(Продолжение следует)