Само имя его – Джон Донн (John Donne) – напоминает сдвоенный удар колокола.

Всем (ну не всем, так многим) памятны удивительные слова, ставшие эпиграфом и давшие название знаменитому роману Эрнста Хемингуэя :

«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе».                                                                            Джон Донн.

"No man is an island, entire of itself; every
man is a piece of the continent, a part of the
main. If a clod be washed away by the sea,
Europe is the less, as well as if a promontory
were, as well as if a manor of thy friend's or
of thine own were: any man's death diminishes
me, because I am involved in mankind, and
therefore never send to know for whom the bells
tolls; it tolls for thee."

John Donne
Devotions upon
Emergent Occasions, no. 17
(Meditation)
1624 (published)

По жизненной канве поэта поэта можно было бы выткать авантюрный роман.

Учеба в Оксфорде и Кембридже, участие в военно-морских экспедициях против испанцев, уютное служебное место, похищение родственницы своего работодателя и женитьба на ней, опала, полунищенское существование многодетного отца (более 10 детей),принятие сана, место настоятеля крупнейшего в Англии собора Святого Павла и исповедника короля, слава красноречивейшего проповедника.

Поэтический диапазон : от гедонистических (просто-напросто хулиганских) стихотворений до духовной поэзии. При жизни его стихи и стихотворные письма не печатались,поэтическая слава заглохла на несколько веков.

И вновь расцвела в начале ХХ века благодаря Элиоту, «открывшему» так называемых поэтов-метафизиков. Поэзия практически не поддается переводу,ибо нужны слишком большие смысловые жертвы.

Даже конгениальный Донну Иосиф Бродский, дабы не утерять метафоры, вынужден был александрийский стих из пятистопного ямба превратить в шестистопный, несколько  «утяжелив» два поэтических письма Донну своему другу. («Шторм» и «Штиль»

Вот этот  «Шторм»:

       Шторм

Кристоферу Бруку

Ты, столь подобный мне, что это лестно мне, 

Но все ж настолько "ты", что этих строк вполне 

Достаточно, чтоб ты, о мой двойник, притих, 

Узнав, что речь пойдет о странствиях моих, - 

Прочти и ощутишь: зрачки и пальцы те, 

Которы Хилльярд мнил оставить на холсте, 

Пустились в дальний путь. И вот сегодня им 

Художник худших свойств, увы, необходим. 

Английская земля, что души и тела, 

Как в рост - ростовщики, нам только в долг дала, 

Скорбя о сыновьях своих, в чужом краю 

Взыскующих Судьбу, но чаще - Смерть свою, 

Вздохнула грудью всей, и ветер поднялся. 

Но, грянувшись вверху о наши небеса, 

Он устремился вниз и, поглядев вперед, 

Узрел в большом порту бездействующий флот, 

Который чах во тьме, как узники в тюрьме. 

И наши паруса набухли и взвились. 

И мы, на палубах столпясь, смотрели ввысь. 

И радовала нас их мощь и полнота, 

Как Сарру - зрелище большого живота. 

Но, добрый к нам тогда, он, в общем, не добрей 

Способных бросить нас в глуши поводырей. 

И вот, как два царя объединяют власть 

И войско, чтоб затем на третьего напасть, 

Обрушились на нас внезапно Зюйд и Вест. 

И пропасти меж волн разверзнулись окрест. 

И смерч, быстрей чем ты читаешь читаешь слово "смерч", 

Напал на паруса. Так выстрел, шлющий смерть 

Без адреса, порой встречает чью-то грудь. 

И разразился шторм. И наш прервался путь. 

Иона, жаль тебя! Да будет проклят тот, 

Кто разбудил тебя во время шторма. От 

Больших страданий сон, подобно смерти, нас 

Спасает, не убив. Тебя же сон не спас. 

Проснувшись, я узрел, что больше я не зрю. 

Где Запад? Где Восток? Закат или зарю 

И Солнце и Луну кромешный мрак скрывал. 

Но был, должно быть, День, коль Мир существовал. 

И тыщи звуков в гул, в единый гул слились. 

Столь розны меж собой, все Бурею звались. 

Лишь Молнии игла светила нам одна. 

И дождь, как океан, что выпит был до дна, 

Лился с небес. Одни, в каютах без 

Движенья, звали смерть, взамен дождя, с небес. 

Другие лезли вверх, чтоб выглянуть туда, 

Как души - из могил в день Страшного суда, 

И вопрошали мрак: "Что нового?" - как тот 

Ревнивец, что, спросив, ответа в стахе ждет. 

А третьи в столбняке застыли в люках враз, 

Отталкивая Страх огнем безумных глаз. 

Мы видели тогда: смертельно болен Флот. 

Знобило мачты, трюм разваливался от 

Водянки ледяной. А дряхлый такелаж, 

Казалось, в небесах читает "Отче наш". 

Лохмотья парусов полощутся во мгле, 

Как труп, что целый год болтается в петле. 

Исторгнуты из гнезд, как зубы из десны, 

Орудья, чьи стволы нас защищать должны. 

И больше нет в нас сил откачивать, черпать, 

Выплевывать затем, чтоб всасывать опять. 

Мы все уже глухи от хаоса вокруг. 

Нам нечего сказать, услышь мы новый звук. 

В сравненьи с штормом сим любая смерть - понос, 

Бермуды - Райский сад, Геенна - царство грез. 

Мрак - света старший брат - во всей своей красе 

Тщедушный свет изгнал на небеса. И все, 

Все вещи суть одна - чья форма не видна. 

Все формы пожрала Бесформенность одна. 

И если во второй Господь не скажет раз 

Свое "Да будет", знай - не будет Дня для нас. 

Столь страшен этот шторм, столь яростен и дик, 

Что даже в мыслях грех к тебе взывать, двойник. 

И вот в Дит.Памятниках вышло полное собрание поэтических произведений Донна.Такие издания выходят раз в сто лет.

Одно огорчает: переводы Бродского в нем отсутствуют из-за отказа его наследников на право их публикации.Кому от этого хуже.

Стало быть и я не без греха, разместив здесь его перевод без их позволения.