Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобы смутить умного человека.

Едва ли есть высшее наслаждение, как наслаждение творить.

Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное русское слово.

Обращаться со словами нужно честно.

Поэты берутся не откуда же нибудь из-за моря, но исходят из своего народа. Это — огни, из него же излетевшие, передовые вестники сил его.

Несчастье умягчает человека, природа его тогда становится более чуткой и доступной к пониманию предметов, превосходящих понятие человека, находящегося в обыкновенном и вседневном положении.

Произнесенное метко, все равно что писанное, не вырубливается топором.

Разум есть несравненно высшая способность, но она приобретается не иначе, как победой над страстями.

Родник поэзии есть красота.

Страданиями и горем определено нам добывать крупицы мудрости, не приобретаемой в книгах.

Театр — это такая кафедра, с которой можно много сказать миру.

Какого горя не уносит время? Какая страсть уцелеет в неравной борьбе с ним?

Когда человек влюбится, то он все равно что подошва, которую, коли размочишь в воде, возьми согни — она и согнется.

Кто уже кулак, тому не разогнуться в ладонь.

Молодость счастлива тем, что у нее есть будущее.

Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними: иначе они вдруг обратятся в общие места, а общим местам уже не верят.

Чему смеетесь? Над собою смеетесь!

Есть еще порох в пороховницах.

Женщине легче поцеловаться с чертом, чем назвать кого-то красавицей.

Искусство стремится непременно к добру, положительно или отрицательно: выставляет ли нам красоту всего лучшего, что ни есть в человеке, или же смеется над безобразием всего худшего в человеке. Если выставишь всю дрянь, какая ни есть в человеке, и выставишь ее таким образом, что всякий из зрителей получит к ней полное отвращение, спрашиваю: разве это уже не похвала всему хорошему? Спрашиваю: разве это не похвала добру?

Архитектура — тоже летопись мира: она говорит тогда, когда уже молчат и песни, и предания.

Быть в мире и ничем не обозначить своего существования — это кажется мне ужасным.
В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как живые.

Брожение внутри /общества/ не исправить никаким конституциям. Общество образуется само собою, общество слагается из единиц. Надобно, чтобы каждая единица исполнила должность свою... Нужно вспомнить человеку, что он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство.