Чай остыл. Но не в теплую гадость, а в прохладный и тем вкусный напиток.
- Как Зиночка, – подумал о нём Петров. Зиночка отказалась ехать с ним на море. Возмутилась вдруг, что женат. Больше ворчит, чем целует. Отвечает на звонки коротко, сердито. Но хороша, бестия!
За окном висела морось. Небо, казалось, уже вытекло на землю и докапывало последними каплями.
- И кого-то тянет на небо? – подумал Петров, вернувшись к компьютеру. – Что там делать?
Телевизор издавал на редкость чистые звуки. Будто в комнате кто-то ходил, ворочался. Петров взял пульт – выключить – и удивился. Уже выключен. Даже из розетки. Но звучит.
За телевизором гулял по полу воробей. Мокрый и нахальный. На петровские «кыш» воробей плевал. Гордо, по своей воле вылетел, наконец, в раскрытое окно.
Через час прилетел снова. Сел на створку. Покакал.
Брошенная Петровым тапка улетела в окно вместе с воробьем. Куст под окном трясло от воробьиного хохота.
«Птица в окно. Примета» - спросил Петров у Яндекса.
- Бля-а-а-а, – прочитал он ответы.
Документы из специального портфеля, с которым из пожара бежать, разбрелись, оказывается, по полкам, шкафам и другим портфелям. Полдня ушло. Теперь порядок.
Деньги со счета перевел на карточку. Поехал к банкомату. Снял все. Положил в тот же портфель.
Писать – не писать завещание? Да и что в нём писать? Подумать надо. Не передерутся дети, наверное, и без него.
Долги... Весной Володя сдавал за Петрова пять тысяч. Всё потом не встретиться было, не отдать. Не горело.
- Привет! – позвонил Петров. – Давай увидимся. Деньги отдам.
- Некогда, - Володя отвечает, - и не горит. Давай на той неделе пива выпьем, тогда отдашь.
- Мне сейчас отдать нужно. Когда дома будешь? Или где пересечемся?
- Давай в девять у Просвещения.
Вечером Володя спросил:
- У тебя всё в порядке?
- Пока да, - ответил Петров.
- Пока? – удивился Володя. – Может, тебе деньги нужны?
- Нет, спасибо.
- Что-то случилось?
- Воробей в окно залетел.
- И что?
- Да ничего. Пока.
- В отпуск тебе надо, – сказал Володя и уехал в своё Сертолово.
Думал, вспоминал, вспомнил: лет семь как взял у Шилкина Фихтенгольца.
Позвонил.
- Я в Италии, - Шилкин отвечает.
- Я у Володи книги оставлю, - Петров говорит.
Шилкин перезвонил через минуту.
- К чему такой демарш? Да, отдыхаем вместе. Так не жена она тебе. Года нет, как её знаешь, а нашу дружбу хоронишь? Не смеши людей.
Петров хотел объяснить про воробья, да не стал: неловко - роуминг.

Ревела навзрыд. Читать далее

Не позвонила. Сама себе не ответила бы - почему. То ли сюрприз сделать хотела, то ли проверку заодно. Улетев на неделю, уложилась в три дня. И вот, среди ночи, – домой. Нетерпеливо, радостно.
От мужа к мужу, долго искала счастье. Давно не верила, а вдруг нашла. Отовсюду спешит теперь в родное тепло, в ласковые, догадливые руки, в ненасытный трепет. Вытеснил, выпьянил собой и былое, и мечтаемое. Одна боль – что ж не раньше, не всегда. Один страх – не сон ли, не прервется ли.
Ночь под теплым дождем чиста и ласкова. Войти на цыпочках, сбросить всё, и прильнуть к ещё спящему, небритому небось.
Шепотом открылась дверь, осветила с лестницы привычный домашний уют и тихо закрылась.
В спокойной темноте нагнулась ставить чемоданчик и споткнулась, как порезалась, о яркую ленточку света из-под двери. Шагнула ватными ногами на кухню, обвисла на стуле. Бездонно пусто стало внутри. Исчезло всё. Только стул, стол, голова, упавшая на руки, и слезы. Почему? За что? Хлынула водопадом горячая обида, душит, сгибает униженно плечи. Как же так? Неужели так вот, запросто, по прихоти? Неужели не дорого ни что? Ведь не кривлялся, не мог бы придумать такое. Ведь было всё, и так было, что не найти и не хочется взамен. Как теперь? Лучше б не знать его никогда. Но как не знать, как забыть, как теперь без него? Нет ответов, и мыслей нет. Лишь обида и слезы, волна за волною.
В навалившейся мутной усталости притихла, сникла, глядит куда-то в окно, не видя там ничего. Разве что прошлое. Когда-то радостное, перечеркнутое теперь. Страшно думать. Больно вспоминать. Зачем же так? Зачем приехала? Не знала бы – и всё по-прежнему. Ведь дорога ему. При ней такого не смел. А уехала – вернулись холостяцкие привычки. Ведь и сам не знает – зачем. О чем думал? Что не узнает она никогда? Вернись, как обещала – так и было бы. Но теперь-то не так! Теперь оба знают, что было на самом деле. Как в глаза смотреть? Как верить после такого? Ведь клялся, что никогда, что в мыслях нет. Предупреждала, что не стерпит, чего бы ни стоило. Выше сил её такое стерпеть.
Уйти тихонько, будто и не заходила? Забыть? Но как? Видеть потом его улыбку, видеть эту дверь, видеть зажженный свет - и как ни в чём не бывало? С ума сойти можно. Нет, не вернуть ничего теперь. Только мучиться. Рубить – так сразу.
Взметнулась решительно, распахнула дверь спальни, крикнула, почти завизжала пронзительно:Читать далее

Зингер вернулся.
Вода, погода, тренажеры, олклюзет – все в два слова: о и кей.
А в глазах грусть. И о главном ничего. Значит, не получилось с главным.
Зингер в виртуале женщинам даже снится, такая мечта. В реале тоже ничего, но другой. В виртуале они к нему уйти готовы от Ален Делона, Бельмондо и обоих Депардье. В реале бегают порой от мужей, но не убегают. А с незамужними вообще ничего, не складывается.
Дважды Зингер прыгал из виртуала в реал. Дважды смеялся. Мы тоже, когда рассказывал.
Третий раз смеялся и рассказывал заранее.
Местом прыжка выбрали они Кириши, что в Кемерово, в Турции. Прыгал Зингер навстречу Светлане. Прыгал осторожно, с сингловым бунгалом и узнаванием по синей кепке на пляже. Увидит, как раньше, смешное – ни разу кепку не наденет. К чему неделю обузой портить?
Два дня нам о кепке ни слова. Может, любовь?
А как рассказал - всем грустно. Неделю мужик потерял. Кепку не надел, с другими ни-ни, с этой ни-ни, ещё и сохнет.
У нее ноги, - говорит - длинней и красивей, чем у Маринки из релейной защиты. Попа прекрасна, как Аполлон. Глаза зеленые и «Ну что?» спрашивают. Испугался, постеснялся себя рядом, кепку не надел. Потом надеялся - сама его выделит и предпочтет. Промучился неделю, дал зарок пива не пить, круги бегать. Но к чему теперь? Как вернулась - стерла.
Длинней чем у Маринки представить никто не смог, но и вровень – запредел.
Дурак Зингер.

Всюду елки, игрушки, слякоть.
В портфеле шампанское, мандарины, шпроты. Новый год на носу.
Подходящему к концу году Валерка благодарен.
Вот тот, прошедший, был недобр. С мая по самый конец декабря носило вне дома. Да и в дом нелады занесло.

У Валерки русый волос вьется. Глаза хитрые, то ли синие, то ли зеленые. Девки разгадать не могут, шалеют. Умница Валерка и балагур. Не бабник вовсе, но разве всем откажешь? Будь Клуни в ту пору - помог бы, так ведь никого.
О жене Валерка говорит мало, с гордостью и уважением. Всем ясно - правилами строга, умна, красива. Вырвет с корнями, если что.

В злополучный год из дальнего расставания послал Валерка чемодан с яблоками. С оказией. Высыпались яблоки из чемодана красивые, как из книжки детской. И газета, по дну расстеленная, выпала. И письмо, что под газетой лежало. Чужое письмо чужим людям. А кто знал? Стала жена Валеркина читать, никаких правил не нарушая. Это потом уже, хоть и поняла что не ей письмо, оторваться не смогла. Писали злобно, с гадкими подробностями. Жаловались начальству на командира – бабника и пьяницу. По всему выходило - на Валерку.
Разъяснилось все потом, конечно, про интриги, про происки, про работу, от которой только упасть и умереть – какие там бабы. Успокоилось как будто. Только прошлый Новый год встретился нерадостно.
Этот год, словно подорожник, затянул былые раны. Благодарен ему Валерка по гроб. Хорошо с ним простится в Новый год.

Дома тепло, с кухни праздником пахнет. Жена, обе матери, дочь - все здесь, Валерку ждут.
Шутит Валерка, улыбается. Он всегда так. Жена строга, да и ладно - свекрови характер показывает. Руки помыл – ужинать.

После долгого дня ужин - как у других обед. Доел. Чаю выпил. Откинулся на стуле – где о домашнем поболтать, как не за столом?
Жена почуяла, что доел, от гостей вернулась, открытку к сахарнице приставила.
На открытке ветка еловая, шары и свечка. Теплые слова:
- Дорогой Валера! Поздравляем тебя с Новым годом! Желаем счастья, здоровья, радости. Оля, Вася.
А потом, в скобочках, - твой сын.