Писарева Екатерина
Чем живёт известный прозаик
Сложно ли пробиться в литературные круги, как становятся писателем и что такое «физиологическая потребность высказаться»? В канун своего 70-летия мыслями об этом поделился с «ЛГ» Вячеслав Пьецух.
"ЛГ" Досье
Около десяти лет работал учителем истории в школе. Возглавлял журнал «Дружба народов». Автор двух десятков книг прозы. Лауреат многих престижных литературных премий, в том числе Новой Пушкинской премии (2006) и премии «Триумф» (2010).
Произведения Пьецуха печатались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Волга», «Столица», в альманахе «Конец века», в сборнике «Зеркала» и др
– Вячеслав Алексеевич, по образованию вы – учитель истории. Как получилось, что вы пришли в литературу? С детства мечтали стать писателем?
– Мой отец был лётчиком. Когда я учился в первом классе, это был 1954 год, у моего отца вышла книжка-учебник для начинающих авиаторов. И я подумал: «Чем я хуже?» Взял тетрадку за три копейки и написал на ней: «Моя книжка» – это был мой первый литературный опыт. Серьёзно занялся творчеством позже, ни с того ни с сего, как лихорадкой заболел. С тех пор каждый день пишу, без выходных. Такая чуть ли не физиологическая потребность высказаться. Парадокс: сделался квалифицированным читателем только после того, как сам начал писать, до этого почти ничего не читал.
– С какой книги вы начинаете свой отсчёт как серьёзный писатель?
– С книги «Весёлые времена». А хронологически первая книга – «Алфавит».
– Сложно было пробиться в литературные круги? В вашей книге «Исповедь дуралея» вы описали этот непростой процесс…
– Помните, как в Библии: «Много званных, но мало избранных»... Печататься было трудно, перед нами состоялось поколение очень серьёзных писателей. Надо отдать должное, они благородно себя вели. Например, Владимир Маканин работал в «Советском писателе» редактором отдела прозы и просто пробивал мою первую книгу. Прежде чем напечатали мою повесть, которую потом на Западе перевели на все основные европейские языки, я 13 лет обивал пороги журнала «Новый мир». Жизнь началась обеспеченная. Я получал такие гонорары, что не хватало места рассовывать по карманам пачки банковских билетов. Но потом всё кончилось… Иногда я по ТВ слышу выражение «лихие 90-е». Я задумываюсь: неужели действительно были такие времена? А я их не замечал. Я был занят борьбой, в сущности, с самим собой. Со своей неумелостью, малограмотностью, неумением построить диалог.
– Но сейчас побороли себя?
– Первая половина литературной жизни – это всегда учёба. Сейчас к определённому уровню технического мастерства я пришёл. То, что на поверхности, внешние обстоятельства, меня мало интересует. Я не из революционеров, не из протестантов, не из демократов…
– Вы традиционалист?
– Конечно. Такой «Чехов для бедных».
– Какие писатели входят в ваш круг чтения?
– Чехов, Толстой, Достоевский, Гоголь, Лесков, в меньшей степени – Салтыков-Щедрин. Читаю я как сумасшедший, не мыслю ни дня без книги.
– Вы следите за современным литературным процессом?
– Нет, с годами человек занят больше собой, своим делом. Нет ни желания, ни времени, ни сил, чтобы следить за тем, что происходит. Хотя имена знаю, многих начинал читать. Но я стал привередой, прочту первые две-три страницы, если идёт – читаю до конца, но чаще закрываю. Общая ситуация в этом направлении мне настолько не нравится, что ничего хорошего я не жду.
– Вы видите, куда мы идём?
– К глобализации культуры. Мы сдаём позиции. Россия сейчас – не читающая страна, народ европеизируется. Не знаю, может быть, просто читать нечего? Может, мы сами виноваты, что нас не читают?
– Сейчас только и разговоров, что о цензуре в искусстве. Как считаете, а есть ли она в литературе?
– Нет, конечно, и я очень сожалею по этому поводу. Отсутствие цензуры удивительно сопряжено с отсутствием культуры. У великих писателей такого пункта, как цензура, не было. Никитенко был цензором, Гончаров, Аксаков… Но настоящие разрушительные глубины им недоступны. А теперь… По телевизору просто матерятся, а русский язык – что они сделали? Элементарные речевые ошибки людей, работающих в культуре!
– Но раньше цензура была?
– Да, но я беды особой от неё не знал, хотя первая моя книжка вышла при Брежневе. Её набирали при нём, он умер, потом пришёл Андропов, и из «Алфавита» выбросили ровно одну треть. Хотя я никогда антисоветчиной не занимался, общественный строй и экономический режим не критиковал, а интересовался совсем другими вещами.
– Над чем сейчас работаете?
– К дню рождения выйдет избранное, называется «Русский анекдот». А попозже – сборник «2016». Конкретно сейчас пишу рассказ, который называется пока «От первого лица». Избитый ход – сон человека, агностика, которому приснилось, что его убили. И на том свете он встречается с Петром Чаадаевым… И вот герои говорят обо всём. Говорят одухотворённо о том, что происходит с Россией и русской культурой, – такая попытка анализа действительности…
– У вас очень интересная фамилия – Пьецух. Знаете свою родословную?
– По матушке я русский, но мой прадед был осетином, его звали Василий Такаев. Моя прабабка была крестьянкой Московской губернии Лопатинского уезда. Потом они переехали в Москву, построили дом за Преображенской заставой в селе Черкизово, где я родился. Дед мой по маминой линии был из дмитровских разночинцев. А по отцу я украинец через бабку, её девичья фамилия Швед, а сама она из Полтавы. Думаю, что без скандинавской крови не обошлось. Отец – поляк. Фамилия Пьецух вообще переводится как «лентяй», это человек, который не любит работать, только лежит на печи. Если точнее, лежебока.
– Но вас в лени точно нельзя упрекнуть!
– Для меня главное – это труд. Надо работать 24 часа в сутки. Серьёзный писатель по молодости пишет семь-восемь часов, в зрелом возрасте – часа на четыре хватает. А остальное время писатель думает. Но самые счастливые часы суток – проведённые за письменным столом. Я в этом уверен.
«ЛГ» поздравляет Вячеслава Пьецуха с юбилеем и желает ему неисчерпаемого вдохновения!
ЛГ 15-11-2016
KotBeber
