Похудел календарь. За листком отрывая листок,

Погружаемся мы в беспросветную долгую зиму…

А давай, улетим на волшебный и жаркий восток,

Где звенят арыкИ, где азаны поют муэдзины,

Где высокое небо и легкий зефир облаков,

Мир неспешен и чист - здесь зимой не бывает иначе.

Ветер волосы треплет — как славно без зимних оков!

И знакомая ласточка крыльями нам помаячит…

Это сказка, дружок. И, конечно, я стану иной —

Сверхъестественно-нежной, как фея восточная — пЕри.

Я смогу, если только назначишь любимой женой,

Сделать так, чтоб в любовь ты опять безоглядно поверил.

Размечталась… Смешно! За окном минус тридцать… Увы!

Но на стеклах — верблюды, арабская вязь, минареты…

Затопи же камин! Я тебе испеку пахлавы.

И — особый изыск — терпкий вкус ледяного шербета.

Ксения Григорович

Похудел календарь. За листком отрывая листок,

Погружаемся мы в беспросветную долгую зиму…

А давай, улетим на волшебный и жаркий восток,

Где звенят арыкИ, где азаны поют муэдзины,

Где высокое небо и легкий зефир облаков,

Мир неспешен и чист - здесь зимой не бывает иначе.

Ветер волосы треплет — как славно без зимних оков!

И знакомая ласточка крыльями нам помаячит…

Это сказка, дружок. И, конечно, я стану иной —

Сверхъестественно-нежной, как фея восточная — пЕри.

Я смогу, если только назначишь любимой женой,

Сделать так, чтоб в любовь ты опять безоглядно поверил.

Размечталась… Смешно! За окном минус тридцать… Увы!

Но на стеклах — верблюды, арабская вязь, минареты…

Затопи же камин! Я тебе испеку пахлавы.

И — особый изыск — терпкий вкус ледяного шербета.

Ксения Григорович