В мире нет и никогда уже не будет второй Пины. Пина – это Пина Бауш, эпоха, мир, олицетворение танца, для которого она сделала столько же, сколько Бетховен для музыки или Микеланджело для скульптуры, по меньшей мере. Описывать и тем паче оценивать её творчество не имеет смысла – его необходимо видеть, и после смерти величайшей танцовщицы, год спустя, фильм Вендерса даёт нам такую возможность – настолько качественно, насколько это возможно. Танец Пины – не только «Танец страсти», а танец всех страстей, чувств, эмоций и состояний, какие только дано испытывать человеку; языком тела, в котором десятки тысяч сложнейших иероглифов, она владела в совершенстве, поэтому более никто не сможет повторить её хореографию. Её труппа творит волшебство – не просто пластический театр, а драматическую пластику, насыщенную психологической глубиной и множеством многомерных смыслов. Всё, что требовалось от фильма и что достигнуто им – показать всё это в достойной степени полноты, потому он не является ни байопиком, ни концептуальным артхаусом, ни документалистикой. Фильм-посвящение, фильм-портрет создан так, как хотела сама Пина: в нём практически нет её самой и есть то, чего она достигла. Крупные фрагменты четырёх балетов, отснятые в безупречном 3D с эффектом погружения, присутствия в зрительном зале, перемежаются фантастической красоты танцевальными этюдами, встроенные в среду, соприкоснуться с которой обширной аудитории даёт возможность только кинематограф, а «говорящие головы» танцоров молчат под звуки собственной речи или под тишину – их глаза говорят гораздо больше о том, что значила для них Пина и как велика потеря. «Весна священная», развитие традиций Нижинского, - языческий, яростный танец на красно-буром торфе, стремительный и неистовый шаманский пляс, чёткое разделение противостоящих мужской и женской сил. Лица перепачканы сырой землёй, и этот естественный грим создаёт образы более яркие, выпуклые и фантастические, чем любая компьютерная графика; «Какие все страшные», - перешёптывается публика с попкорном. Плотская, грубая, мощная, первобытно дикая и свободная пластика, слаженность обрядовых, сакральных движений, подспудно гнетущий, пугающе мучительный эротизм – то, что мы потом увидим у Терзопулоса и Такеши Сузуки. И вот совсем иной Café Müller – спектакль, в котором мы можем видеть саму Пину и убедиться, что до последнего года она была прекрасна в самом человеческом смысле этого слова, внешне и внутренне; она танцует, закрыв глаза – потому что только так можно видеть лучше, когда выражаешь себя через движение, ведь слова часто обманывают и запутывают, равно как и зрение. Живой шедевр, «Кафе Мюллер» - танец-сон, сон наяву, сомнамбулическое движение бесплотных, невесомых, хрупких женских духов, слепо мечущихся в замкнутом пространстве, полном хаотично нагромождённых препятствий, которые мужчины должны успевать в последний момент отбросить с их пути. Изящная, плавная или изломанная пластика беспомощных сновидцев, натыкающихся на стены, падающих без поддержки, всеми забытых – или измученных вниманием, но пытающихся сквозь остановившееся время и пространство в самом условном, самом архетипическом кафе прорваться друг к другу, найти, встретиться, проснуться, чтобы снова жить. Kontakthof – и снова что-то другое, не похожее и похожее на всё предыдущее: современные типажи, элементарные жесты, легко узнаваемая поведенческая модель кастинга, ирония многократного повторения; возможности киносъёмки во мгновение ока превращают молодых «соискателей» в пожилых, позволяя острее обозначить разницу и сходства, ощутить процесс неуловимого старения. И, наконец, Vollmond, «Полнолуние» - борьба с водной стихией, читать дальше

CITYDOLL.RU