Я дам тебе крылья.
Как хорошо летом на крыше. От разогретого бетона тянет жаром, а мчащийся вдоль парапетов ветер подхватывает его и уносит прочь, а с ним и все тревоги в придачу. Ты сидишь на широком бетонном парапете, свесив ноги в пустоту, и размышляешь о чем-то малопонятном даже тебе самому. Ветер обнимает твое лицо, покрывает его быстрыми сухими поцелуями и летит дальше, позабыв обо всем.
Смотреть вниз так интересно. Зелень травы, рассеченная серым асфальтом дорожек до странности нереальна. Ты слишком далеко от нее. Ты – в другой плоскости. Все что было, все, чем ТЫ был осталось внизу – там, где мечутся такие смешные, похожие на муравье человеческие фигурки. Здесь – ничто, здесь ветер. Ты сидишь и смотришь на мир, распростершийся у твоих ног.
У тебя глаза цвета облаков: бледно-голубоватые, или может быть, серо-сиреневатые, а может еще какие-нибудь – разве может кто-нибудь точно сказать, какого цвета облака? Волосы твои цвета солнца – как белое золото. В тонких пальцах ты мнешь голубиное перо.
Ветер крепчает и обрывки облаков, похожие на твои глаза, мечутся на линялом летнем небе. Ты забираешься на парапет и медленно идешь, по-птичьи раскинув раки для равновесия. Десять этажей пустоты справа и разогретый бетон крыши слева. Всегда веришь, что если потеряешь равновесие, сумеешь направить падение влево. И втайне хочешь не суметь.
Оттуда, где пустота, приходит ветер, и ты подставляешь ему свое худенькое тело, ловишь его руками, как крыльями. Шаги мягкие и осторожные, словно парапет может взбрыкнуть под ногами. Этого конечно не происходит. Случается нечто другое.
Снизу, почти из-под самых твоих ног, взлетает голубь. Размытое пятнышко переливчато-сизых перьев мелькает на периферии твоего зрения, а тело уже не остановить. Вправо. В объятия ветра. Сердце сжимается и выбрасывает в вены терпкий коктейль из ужаса и восторга. На секунду воздух плотно обнимает каждую клеточку твоего тела, а потом все заканчивается.

Врачи говорят, что тебе несказанно повезло. Упасть с десятого этажа и отделаться лишь сложным переломом ноги и черепно-мозговой травмой – настоящее чудо. То, что это чудо ты знаешь не хуже их, а может, даже лучше. Уж ты-то прекрасно представляешь, что вряд ли валялся бы здесь, если бы в нескольких метрах от земли воздух неожиданно не сгустился, не подхватил тебя, замедляя падение.
Конечно, ты никому об этом не рассказываешь. У тебя и так хватает проблем. Не сказать, чтобы тебе полностью поверили. Они убеждены, что падение не было простой случайностью. Врачи считают, что ты спрыгнул. Это ясно, поскольку они стараются не оставлять тебя в одиночестве, не дают ножей и вилок, и ведут себя с тобой, как умалишенным. Разговоры с психологом тебя раздражают. Он пытается окольными путями вытянуть из тебя причину неудавшейся попытки суицида. Но тебе нечего рассказывать.
Наконец тебя выписывают. Родители кружатся вокруг тебя, стараясь предугадать малейшее желание, а сами все время настороже и в глазах у них холод. Ты не знаешь, что же такое сказать, чтобы он поверили, что произошедшее – всего лишь несчастный случай.
Через месяц тебе снимают гипс, а холод из глаз почти уходит. Все как раньше, только по ночам тебе снится миг, когда тело зависает над пропастью и весь мир под раскинутыми руками не больше глобуса. Его можно обнять и прижать к себе.

Осень вступает в город полноправной хозяйкой. Она несет за собой шлейф из дождей и мокрых желто-красных листьев. Мир застыл на зыбкой грани между летней жарой и влажным дыханием осени. Теплые по-настоящему августовские дни сменяются бесконечными, ласкающимися к оконным стеклам дождями. Эта грань напоминает первый миг падения, который ты все не можешь забыть.
Ты целыми днями бродишь по улицам. В твоих глазах – небо, в твоих мыслях – ветер. Ты косишься на крыши многоэтажек и вспоминаешь, какого это – оставить все, даже самого себя внизу, а самому подняться наверх. Когда на глаза попадается та самая, злополучна десятиэтажка, ты уже не можешь удержаться.
Несмотря на случившееся тут летом, никто даже не озаботился тем, чтобы запереть дверь ведущую на крышу, и ты беспрепятственно оказываешься под великолепным куполом бледного, только что выплакавшегося дождем неба, по которому несутся мятые обрывки облаков. Впервые за три месяца, прошедших с падения, ты чувствуешь себя свободным и счастливым.
К парапету. Взгляд, в котором мысли пролетают, как облака – такие же скомканные и неопределенные – ловит яркое пятно. На бетоне лежит желтый лист – еще одна проказа шутника-ветра. Ты взбираешься на бетонную преграду между тобой и пустотой, держа в руке трепещущий кленовый листок. Это от ветра или оттого, что твоя рука дрожит? Кто знает…
Ветер целует тебя в лоб, дружески ерошит солнечные волосы. Признал старого знакомого. Руки в стороны, как крылья. Не для того, чтобы не упасть, а чтобы почувствовать всем телом…
Ты все еще не можешь понять, почему не погиб тогда – три месяца назад, почему ветер подхватил тебя. И еще, ты хочешь снова испытать это чувство, сравнимое с полетом. Ты всегда хотел летать…
Ты не шагаешь – прыгаешь, оттолкнувшись обеими ногами, и обнимешь весь мир – это так легко сейчас. Ветер ловит твои волосы и баюкает тело.

Ты почти не пострадал. Только трещина в едва успевшей срастись ноге. Спортом ты уже заниматься не будешь. Даже бегать вряд ли. Тебе все равно. Теперь ты знаешь, что ветер может подхватить тебя в падении и опустить на асфальт так мягко, как только возможно. Ты хочешь попробовать еще раз. Только это не возможно. Врачи не отпускают тебя.
У них уже нет сомнений, что ты предпринял еще одну попытку самоубийства. Не объяснять же им, что ты просто учился летать. Будет только хуже. Они и так держат тебя в этой чертовой реабилитационной клинике – пичкают какой-то гадостью, таскают на беседы к психиатрам и психологам. Все ищут причину, а ее нет.
Тебе становится хуже с каждым днем. Стены давят и душат, выпивая воспоминания о восхитительности полета в объятьях ветра. Вот уже три или четыре месяца в твоих глазах не отражалось огромное небо, а лицо не знало жадного дыхания ветра. И вот, когда ты почти ломаешься, почти перестаешь вспоминать о падении-парении, они все-таки отпускают тебя.
Ты поначалу даже не веришь – тебе кажется, что это обман, какой-то новый невыносимый тест. Но в один из дней за тобой приходит бледная изможденная женщина – твоя мать. Она укутывает тебя в плед и сажает в машину, за рулем которой твой отец с непривычно каменными глазами и незнакомой складкой у губ.
Становится легче, но ненамного. Гулять тебя выводят только под присмотром. А уж о том, чтобы подняться на крышу, нечего даже думать. Тебе все еще дают лекарства, но их удается прятать, а потом спускать в унитаз. Иногда ты слышишь, как родители шепчутся на кухне. В беседах проскальзывает твое имя и слова вроде «маниакально-депрессивный психоз» и «склонность к суициду».
Неделя за неделей летят, не оставляя в твоем сознании следов. Тебе часто снится, что ты летишь над крышами домов, над облаками, над солнцем и луной, закольцованными в своем вечном танце.
Постепенно тебе начинают доверять. Не настолько, чтобы позволить вернуться в школу, по которой ты, честно говоря, скучаешь, но достаточно, чтобы разрешить самостоятельные прогулки. Первым делом ты отправляешься к невысокому трехэтажному дому и прыгаешь с его крыши.
Это чертовски больно, и хотя сугробы, в которые ты целился при прыжке, спасают от серьезных травм, несколько синяков ты все же зарабатываешь. На этот раз воздух так и не придержал твое падение. Теперь ты знаешь, что прыгать надо откуда-то повыше. Трус не может научиться летать.
Ты ходишь на крыши едва не каждый день. Каждый раз падаешь, бьешься об асфальт, поднимаешься, пробуешь снова. В тебе горит мечта, а потому, наплевать на боль. Но ты стал осторожней и выносливей. Научился избегать свидетелей своих прыжков и выносить довольно серьезные травмы. Ты перенес на ногах несколько сломанных ребер, три черепно-мозговые травмы, перелом руки, нескольких пальцев, трещину в берцовой кости. Ты уверен, что в больницу больше нельзя – не выпустят.
Но вместе с там, несмотря на все попытки, взлететь тебе пока не удается. Парение на крыльях ветра. Скольжение в воздушных потоках. Пьянящий запах неба. Все это кажется таким близким, почти досягаемым, но каждый раз ты неизбежно срываешься.
Ты привык постоянно чувствовать боль и ходить в повязках тщательно спрятанных под одеждой. Это все не имеет значения. Важен только ветер, синяя глубина небес и острый пьянящий восторг почти достигнутого полета.
Родители, конечно, замечают некоторые странности в твоем поведении, но у мальчика с диагнозом маниакально-депрессивный психоз их не может не быть. О твоих экспериментах они, слава Богу, не догадываются.

Ты стоишь на крыше той самой десятиэтажки, с которой все начиналось. Солнце заливает ее потоками медового золота, а ветер ласково перебирает твои волосы. Почему-то именно здесь ты чувствуешь себя способным на все. Ты стоишь на краю, вдыхая запах весны и жизни, сочащийся из всех пор этого мира. Тебе кажется, что сегодня ты сможешь полететь. Ты слишком близок к разгадке, и тогда появляется он.
Ты не сразу замечаешь человека в сине-белом, замершего за твоей спиной. Он улыбается и смотрит на солнце, не щурясь. Ты поворачиваешься и с удивлением взираешь на него – тебе еще не приходилось видеть людей с таким спокойствием в лице и пустотой в глазах.
- Ты зря калечишь себя, – говорит он отстраненно, – неужели тебе это непонятно?
- А ты вообще кто такой? – юношеский голос ломкий и звонкий подобен колокольчику по сравнению с глубоким бесцветным баритоном незнакомца.
- Это не имеет значения. Важно лишь кто ты. Ты человек, малыш. Кажется, ты забыл об этом.
Ты смотришь своими необыкновенными глазами, не понимая, что ему от тебя нужно. Да еще это дурацкое обращение «малыш»…
- Люди не летают, – продолжает мужчина спокойно, – люди ходят по земле, ездят на машинах, а если и поднимаются в небо, то только на самолетах. Ты хочешь невозможного. Забыв о том, что у тебя уже есть, ты стремишься к тому, чего никто из смертных не сможет достичь, а дары судьбы бросаешь ей в лицо. У тебя есть родители, которые тебя любят. Есть талант к музыке. Тебя ждет блестящая карьера, богатство, слава, любящая жена и дети. Прекрати эти глупости…
- Но я…
- Послушай меня. Когда ты упал, мы дали тебе еще один шанс. Твоя судьба была важна для этого мира, и ты остался в живых, хотя должен был погибнуть. Мы не предусмотрели возможности, что ты поверишь в возможность полеты. Это наша ошибка. Но все зашло слишком далеко. Мы больше не можем нарушать законы природы ради какого-то глупого мальчишки. Если ты се6йчас спрыгнешь, разобьешься. Насмерть.
- Кто это «вы»? - интересуешься ты.
- Это не важно. Тебе не надо об этом думать. Подумай лучше о своих родителях. Они ведь страдают от того, что происходит с тобой. У твоего отца, между прочим, был микроинфаркт, когда он узнал, что ты прыгнул во второй раз. Представь, что будет с ним, когда ему скажут о твоей смерти. А мама? Твоя мама едва держится. Она на грани, малыш. Подумай об этом.
Хорошие слова. Верные искренние, правильные. Слова, опутывающие по рукам и ногам. Слова, тяжелым якорем приковывающие к земле.
У незнакомца благородное лицо, исполненное спокойствия и веры в собственную правоту. Даже пустые глаза и абсолютно бесстрастный голос не портят этого впечатления. У всех Стражей Равновесия такие лица. Они не жаждут ничего, ни во что не верят, ни у одного из них нет мечты. А еще они умеют убеждать. Говорят так, что ты сам останавливаешься за миллиметр от цели и отказываешься от себя. И с тех пор видишь в зеркале спокойное лицо и пустые глаза. Слушая этого незнакомца, хочется отойти от края крыши, пойти домой и сказать родителям, как ты их любишь. Хочется жить тем, что у тебя есть и не замахиваться на невозможное.
Хочется верить этому человеку. Но ты не веришь. Это странно, почти невероятно. Возможно, мечта значит для тебя слишком много, возможно, ты не умеешь отступать на полдороги, возможно, ты просто уловил фальшь в этом искреннем до глубины души голосе. Ты стоишь на парапете, за которым весь мир. Ты знаешь, что сделаешь сейчас. Ты прыгнешь. И полетишь.
В раскинутых раках помещается мир, а благородное лицо с пустыней в глазах искажается злобой. Ветер обнимет твое тело, уже не придерживая, а направляя его. Ты преодолел последнее испытание. И ты поверил в себя. Полностью и бесповоротно, ибо знал, что если ты не прав, то тебя ждет смерть. Ты заслужил. Я приду. Я дам тебе крылья.