Мало кто знает, но у Мистера Т. тоже бывали романы, прошу заметить - с женщинами.
***
-Лизонька, постой же, подожди! Я люблю тебя, Лизонька!
Лизонька остановилась,выдернула наушники и удивленно посмотрела на Мистера Т.
- Простите, вы что-то хотели?
- Тебя, Лизонька, только тебя - и никого, ничего мне больше не надо во всем этом чертовом, догнивающем мире. Среди всех этих чужих и обманчивых лиц, среди этих пустых и пошлых разговоров лишь ты, ты одна даришь мне свет и надежду, надежду на то, что если есть ты - значит, не все еще потеряно, значит, есть шанс на спасение. Лизонька, я...
- Извините, но вы меня с кем-то перепутали. Меня Маша зовут, и вас я впервые вижу.
Мистер Т хватает Лизоньку за руку.
- ...я люблю тебя, Лиза, Лизонька, ангел мой, светоч, лучик солнца...
- Да прекратите уже, вы меня пугаете!
Лизонька пытается освободить руку, но Мистер Т вцепился крепко и сдаваться не собирался.
- ...лучик солнца в ненастный день. Помнишь, как гуляли по парку, и ты говорила мне о том, что надо быть добрее к людям, и что в каждом есть внутренний свет, который можно разглядеть, если повнимательнее, поглубже взглянуть? А я все хмурился и был таким ужасным, и говорил тебе, что ты несешь чушь и что люди отвратительны по своей природе, и что даже животные лучше, потому что не умеют лгать - помнишь? А ты улыбалась так грустно и пожимала плечами, и мне становилось стыдно.
- Отпустите, мне больно! Вы больны, вам помощь нужна.
Мистер Т ослабил хватку и второй рукой погладил Лизу по предплечью.
- Да, Лизонька, ты опять права. Я болен, очень болен, я отравлен, в моей крови яд, выживающий все хорошее, оставляющий лишь боль и злость...но ты, ты опять поражаешь меня своей добротой. Вылечи же меня, мой милый доктор, только тебе я могу доверить себя всего, с потрохами, потому что только ты способна исцелять, превращая яд в волшебный нектар.
Лизонька наконец вырвалась, оттолкнув Мистера Т.
- Да, блядь, отъебись ты уже от меня, извращенец сраный! Лизонька, блядь, Лизонька. МАША я, понял?! Доебался же, мудлан, со своей хуйней. Пиздуй лечиться, пока тебя, мудака несчастного, не покалечили. Еблан, блядь, опаздываю из-за тебя.
И Лизонька поспешно скрылась за поворотом.
Мистер Т гневно сплюнул и прокричал ей вслед:
- Ну и дура ты, Маша. Я из тебя такую прекрасную женщину делал, а ты...Ну и черт с тобой, живи своей никчемной жизнью. И имя у тебя, кстати, дурацкое.

1.Я совершенно разучилась писать то, что есть и так, как оно есть. Любые впечатления и переживания перевариваются, превращаясь в аллегории , становясь сторонними образами, в которых лишь изредка можно разглядеть исходник. Но ведь, как это ни странно, дневник - здесь ли, не здесь - это уникальная возможность снять с себя все многочисленные шкурки, отражения и прочую шелуху и побыть разнообразия ради собой в чистом и неприкрытом виде. Все вечно галдят о том, что, мол, будь собой, бла-бла-бла - да ладно вам, ребят, я и есть я, настолько же, насколько вы есть вы. Но каждый выбирает определенную линию поведения - даже с теми, с кем понимание идет на максимум. А линия - это уже рамки, насколько бы линия ни была приближена к тому самому исходнику. И меня это вполне устраивает, но когда количество линий зашкаливает они начинают подозрительно напоминать здоровенную паутину. И стоишь ты, с головы до ног в этих липких волокнах, и тебе очень противно, и хочется поскорее всю эту гадость с себя стряхнуть - но хрена тебе, снимать ее приходится неимоверно медленно, а чтобы совсем без следа - так это малореально. Остается только плюнуть на прогулку и поскорее направиться к дому, чтобы скинуть с себя одежду, залезть под воду и тщательно тереть себя мочалкой. Потом вытираешься чистым мягким полотенцем, мажешься какими-нибудь клевыми штуками и чувствуешь себя замечательным, обновленным человеком, которому совсем не хочется ходить где попало, нарываясь на каждую встречную паутину.
Но проходит время - совсем немного времени - и ты понимаешь, что, в общем-то, ты очень любишь гулять по тем местам, а стоит посидеть в тепле, чистоте и уюте еще чуть-чуть - и ты бежишь из дома сломя голову, не обращая внимание на количество паутин по дороге.
2.Большие сборища знакомых людей действуют как ядреный наркотический микс, когда тебя априори нереально штырит, но ты не можешь знать, как именно тебя перекроет в тот или иной момент. Алкоголь выступает скорее в качестве успокоительного, нежели стимулятора - он снимает, частично блокирует грядущий приход, которого ты боишься в силу его неопределенного характера.
3.Есть проблема в том, что я все "слишком сильно". Слишком сильно себя люблю и терпеть не могу - это в первую очередь. Ну и других, как следствие. Большие проблемы с золотой серединой, хотя я ее, середину эту, вообще всегда стороной обходила намеренно. Ну не нравится она мне, в ней убийственно скучно торчать. Поторчишь в ней и так становится серединно, что уход в плюс и в минус приравниваются - главное чтобы вовсю, чтобы чувствовать жизнь всем своим существом, чтобы она проходила через тебя искрами, взрывами и огненными ручьями, чтобы был очевидный перебор, чтобы больше, чем нужно и возможно, чтобы в конце концов перегореть и кучкой фениксового пепла переживать очередную середину до следующего возрождения.
4.Меня тянет к труднодоступным людям. Нет, без сексуально-гендерного уклона. Просто почему-то часто возникает желание вывалить всю гору своих мыслей, проблем и прочего хлама на того, с кем как-то не случается прямого контакта, кто держится в стороне, с кем не получается нормально поговорить в силу различных обстоятельств - будь то отличия в манере поведения, несхожесть привычек или компаний, ну и еще много чего. Такие люди для меня превращаются в шкатулки с секретами, или в такие здоровенные красивые сундуки, закрытые на не менее красивые и здоровенные замки - и тебя к ним тянет, очень хочется открыть и посмотреть, что же в них такое, и, может, положить что-то свое...но фиг его знает, где взять ключи, и какие именно ключи подойдут. А еще я их очень боюсь. Настолько они притягивают, что я слишком тяжело буду переживать неудачу в выборе ключа, и могу даже от обиды пнуть сундук куда подальше, чтобы вообще никогда не видеть. Потому и не суюсь.
5.Я так сильно хочу стать лучше, что часто вместо того, чтобы избавляться начисто от каких-то вещей, которые мне неприятны, я прячу их, убираю и запираю, пытаюсь забыть об их существовании. Но любая нерешенная, пусть и надежно спрятанная, проблема рано или поздно не только даст о себе знать, но еще и объявит войну вместе с другими своими собратьями. Замок сломается и они вывалятся на всеобщее обозрение, злые и обиженные, и будут отрываться по полной, пока не ослабнут настолько, что ты опять сможешь упрятать их в темный чулан. Так нельзя - каждый раз, когда так случается я мучаюсь вдвойне. Добавляется сильнейшее разочарование, я виню себя не только в этих недостатках, но и в недостаточной силе воли, я считаю себя слабой и достойной лишь презрения. Но ведь даже при достаточном волевом усилии недостатки не исчезнут, и жизнь превратится в борьбу. Мои чудовища, возможно, так и не выползут на свет божий, но и для чего-то хорошего не останется места и не останется сил. Я хочу принять их в себе, поговорить с ними по душам и договориться о том, что, в общем-то, наши отношения иссякли и пора бы уже разойтись, без обид и борьбы.
6.Я понимаю так много действительно правильных для меня вещей, но как же трудно, оказывается, просто себе поверить и следовать собственным указаниям. Хотя это очень просто, и я это понимаю. Но я всегда сомневаюсь и всегда боюсь.
7. Хочется много-много тепла. В себе,в людях, и на улице. Я выдохлась от зимы уже, мне не хочется ни рождества, ни нового года, ни охуительных снежинок в свете фонарей. Я хочу весны, грязной и шебутной, невыносимой и совершенно обыкновенной. Чтобы ходить без шапки, с расстегнутой курткой и с кучей нелепых мыслей в голове.

Каждую ночь - в тот самый час, что перед рассветом - Дарни и Флабус сидят на Крыше. Не на какой-нибудь там простой серой крыше, каких полно в каждом городе, а на совершенно особенной. А в чем именно заключается ее особенность - в том ли, что не крыша приближается к небу, а небо к ней, или в том, что с нее видны даже те созвездия, которых и вовсе нет, или в том, что можешь руками ловить падающие звезды, которые на самом деле оказываются маленькими светящимися феями, способными исполнить любое твое желание - не известно. Наверное, когда есть что-то действительно особенное, оно является таким абсолютно и полностью, всем своим существом, и не стоит разбирать его на запчасти - ничего хорошего из этого не выйдет.
Вот и сегодня, как обычно, друзья встретились на Крыше в тот же час. Дарни принес миндальное печенье и козий сыр, а Флабус - кувшин топленого молока с медом. Они легли на мягкий изумрудный мох, который прорастал на крыше с удовольствием и в больших количествах, и смотрели на небо, полное новых сказок,узоров и звезд.
- Флабус, ты слышишь, о чем оно говорит сегодня? - спросил Дарни, пристально вглядываясь в небо, которое по какой-то своей прихоти решило прикрыться тучами.
- Оно рассказывает сказку о Грустном Человеке.
- А кто он такой - этот Человек? Что это за существо?
- О,это очень одинокое и печальное существо. Когда-то, когда оно было совсем маленьким, оно не было грустным. У него было множество друзей - разных, один не похож на другого, и они жили в прекрасном мире, полном приключений и волшебства, и Маленькому Человеку никогда не было скучно и он был самым величайшим из всех волшебников. Он создавал огромные новые пространства одной лишь мыслью - представляешь, какая это сила?
- Но что же такого ужасного могло произойти с этим потрясающим существом, Флабус?
- Дарни, понимаешь, это очень трудно объяснить, а понять еще труднее, но - в общем, он проглотил весь свой мир. Со всем и всеми, кто там находился.
Дарни ошарашенно уставился на Флабуса.
- Как? Прям вот весь целиком заглотил? Но как же это, это ж нельзя. Как же заглотить то, на чем ты стоишь? Он провалился в небо?
- Ну говорю же я - сложно это все. Вроде как и заглотил, а вроде как - нет. Да и провалился, можно сказать, а если с другого угла посмотреть - то он все там же. Да и небо сегодня хмурится, не все услышать удается.
остарайся пожалуйста, я тебя ну очень прошу.

- Ладно, попробую объяснить. Маленький человек и так вмещал в себя сотни, тысячи миров - любые, которые он порождал своей чудодейственной мыслью. Но он рос, и ему стало казаться, что этого мало. Он хотел получить весь мир, породивший его самого. Он злился на других людей за то, что у них были свои миры, которые он не то что заполучить - даже увидеть не может. И тогда он создал вокруг себя еще один - не такой, как прежние, безграничные и воздушные, а холодный и мертвый фантом его родной планеты, безжизненную сферу, в центре которой, как в камере, находился он сам. Все прекрасное, что окружало Человека когда-то, попадая в эту сферу, становилось серым и скучным, все другие люди стали простыми и понятными и не могли вызывать ничего, кроме раздражения и жалости, а то волшебство, что было во власти Человека, просто перестало существовать. Так и засунул он весь мир в свою клетку, и - да, вроде бы он получил то, чего хотел, но упустил один важный момент: на самом деле ему досталась одна кожура, форма с минимальным содержанием, потому что содержание - безгранично, а безграничное ни в каких рамках не удержишь. Но он уже плотно застрял в своей призрачной планете, и со временем даже забыл, что когда-то все было иначе - ему начало казаться, что это нормально,вот так вот жить. Те вещи, что раньше являлись очевидными - что все люди разные, что нет ничего невозможного - теперь забылись, не появляясь даже мельком в мыслях. Вот так это и случилось.
Флабус закончил рассказ и они лежали, молча смотря на небо. Но Дарни не давал покоя этот Грустный Человек. И ни миндальное печенье, ни молоко не помогали выкинуть его из головы.
- Флабус…
- М?
- А почему небо заговорило о нем сейчас?Ты же говорил как-то, что оно просто так ни о чем не рассказывает.
- Потому что Человек тоже смотрит на него. Он сидит один на холме и всматривается в небо, словно пытаясь вспомнить давно забытую сказку, но всплывают лишь обрывки, которые никак не получается сложить вместе. И от этого ему становится еще грустнее.
- Но ведь можно же ему как-то помочь, ведь не бывает же так, чтобы нельзя. Не может такого быть. Ведь все же возможно по-прежнему!
Флабус вздохнул.
- Да, Дарни, так и есть. Но я умею лишь слушать небо и рассказывать его истории, в этом мое волшебство. А ты попробуй. Спроси.
- Но я же такой маленький и глупый. Если ты не можешь – то что обо мне говорить.
- Маленький Человек мог гораздо больше Взрослого, помнишь? Ты главное не бойся и не старайся слишком сильно. Самые важные ответы всегда у самого носа – потому их и не замечают, всегда заглядывая слишком далеко.
- Спасибо, Флабус. Я попробую.
Флабус улыбнулся, закрыл глаза и вскоре начал тихонько похрапывать, а Дарни то садился, напряженно всматриваясь в небо, то ходил по крыше туда-сюда, то хмурился, то жмурился, то пытался разглядеть кончик собственного носа – но все тщетно. Никакого откровения. В конце концов он лег обратно, разочарованный и опечаленный, и закрыл глаза, потеряв всякую надежду найти ответ. Но только он начал дремать, как что-то ударило его по носу.
- Ой! – он моментально проснулся и резко сел, пытаясь понять, что это было.
Долго гадать не пришлось – на его плече сидела фея (та самая, одна из Падающих Звезд). Сидела и хихикала, болтая маленькими ножками.
- А, это ты. Зачем же по носу-то…больно. Что ж тебе загадать? У меня и так вроде все есть.
Фея пристально смотрела на него, а затем, поняв, что продолжения беседы в ближайшее время не предвидится, недовольно покачала головой и, подлетев прямо к носу Дарни, стала крутиться, вертеться и проделывать какие-то немыслимые и нелепые трюки, при этом не забывая все время корчить уморительные рожи.
Дарни отпрянул от неожиданности.
- Что за бешеная звезда. Я же говорил Флабусу, что сегодня с небом явно что-то не так. Да и что за желание можно такой безумной фее загадать – ума не приложу. Да отстань ты, зачем же летать у самого…ой! Так вот что ты…так ты же…спасибо!
Дарни рассмеялся и, аккуратно взяв фею, начал нашептывать ей свое желание.
***
- Флабус, просыпайся,Флаааабуууус!Ну просыпайся же ты. Рассвет уже вовсю, пора идти.
Флабус нехотя и с трудом разлепил глаза.
- Да чтоб тебя…да все, все, не надо меня тормошить, встаю. Дарни, я тебя, конечно, люблю, но убить готов. Ты что такой бодрый?
- Да ты посмотри, какое утро, какое небо, какая крыша, какое все замечательное!
- Ну да. Как будто бывает иначе. И какая тебя муха укусила…
- Не муха. На меня звезда упала.
- Ну, это конечно слабое оправдание, но хоть так. Что загадал-то? Как в прошлый раз – пряничный замок? Или снег из фруктовых снежинок?
- Нее.
- Желе-батут? Зефирный голем? Шоколадный лес?
- Не-а.
- Ты меня удивляешь, Дарни. Не томи – что же тогда?
Дарни улыбнулся и посмотрел на небо.
- Я загадал, чтобы Маленький Человек больше никогда не покидал того, Грустного.

Мне бы хотелось, наверное, быть с тобой жить вдвоем этой странной жизнью полусобачьей, бродячей,чтобы сложно снаружи и тяжко внутри но понятно - никак иначе, кости объедки помойные запах псины спонтанные случки, в знак любви у одних оставляем деревьев мы кучки,
это ли не самое лучшее из того, на что мы можем рассчитывать, милый?
Я могла бы стать твоей самой любимой сучкой, сучки не пишут стихов не устроят взбучки, им плевать на любой из твоих грехов, они помнят твой запах, на шеях следы от твоих зубов,
я бы стала твоим животным,милый, я бы старалась стать что есть силы,я бы зверски любила, милый, по-собачьи тебя любила.

ты я кто из нас захочет вернуться ткнуться носом мокрым в сухую горячую шею у кого из нас хватит сил вернуться туда отсюда променять нашу жизнь собачью на какую угодно другую, или
кто из нас первым погибнет утонет в трясине вонючей - ты я кто решит что бывает и может стать лучше?

Это все ровным счетом совсем ничего не значит, все легко пока отдача равна подаче, все легко, всем легко, ничего не болит и никто не плачет, и понятно - никак иначе, пока мы есть и живем этой странной жизнью полусобачьей.

Забираешься поглубже в чью-то необъятную одежду прямо с головой погружаясь в чужое тепло вдыхаешь чувствуешь вроде и себя, но не очень - зыбко,почти как будто ты душа или призрак (если есть разница), а тут тобой даже и не пахнет, а пахнет другим человеком, а ты - так, залез в его шкуру и присутствуешь втихаря, а с другой стороны присутствие это становится от зыбкости своей острым, почти болезненным, тебя мало так, но сколько-то есть, и с этим ничего не поделать, хоть почти хотелось бы, но понимаешь, что никак, концентрированный человеческий комочек, пованивающий через чужой запах и вытесняющий чье-то тепло своим, сидишь такой, глазами большими глупыми смотришь испуганно, и понимаешь себя вдруг иначе, и внутри комочка еще один, еще меньше и концентрированней, и ты его чувствуешь наверное богом, только он совсем не страшный и не посторонний, и даже странным и нелепым кажется что-то там у него просить, в каких-то страшных штуках обвинять - как просить свою руку, чтобы она сама подняла чашку и злиться,что она этого не делает,или ругать ее за то, что она дала кому-то пощечину.

Все будет так, как положено, как в этом предсонном мечтомире, который по мере засыпания расползается в разноцветные струи. Там все всегда - по-своему идеальные люди в идеализированных декорациях, там можно ежиться от холода, не испытывая его и умирать, не чувствуя боли, страдать от любви,зная, что все равно она вот-вот окажется взаимной. Я тоже там бывала, пока не стала засыпать так резко, что просто не успевала помечтать, зато теперь, когда я не хочу спать, даже если давно пора, я могу подробно рисовать эти глупые, приторные картинки, чтобы потом просто вытаскивать перед сном одну и не тратить время на созидание новой.
Начинаю с окантовки,которая, конечно же, некоторый ты. Но не тот ты, который герой с мечом на драконе или чародей-волшебник с гипнотическим взглядом и кучей странных привычек, или еще кто-то, подозрительно смахивающий на иллюстрацию. Они все меняются, а ты - константа, почти как я, и я жду тебя гораздо сильнее, чем малолетняя проблядь месячных после спонтанной поебки. Я ради тебя создаю себя и мир заново,и жду,жду,зная,что без тебя у меня ни черта не получится. Максимум - я притворюсь вестерн-девочкой, сидящей у камина в старом заброшенном доме, подпалю веточку и буду крутить восьмерки. Сухой ветер будет безжалостно терзать мое скромное убежище, и ставни будут стонать, и двери скрипеть, и я буду вздрагивать от каждого их скрипа и стона, и это будет прекрасней всего сущего и несущего, потому что - и это всегда так - если я здесь, значит ты в любом случае пришел до меня, и мы уже вместе, и все это - очередная страшная сказка, которую ты мне рассказываешь. Я не умею писать сказки, потому что писать настоящие сказки можно только волшебными словами, а я - не волшебник, у меня нет ни слов, ни палочки, ни чертовой остроконечной шляпы с кроликами и голыми бабами, а ты транслируешь мне сказки прямо в голову, и за это я готова ждать тебя в этом глупом прикиде у этого стремного камина, бессмысленно ждать, зная, что ты здесь, потому что на самом деле тебя - нет. Есть только страшные, страшные сказки, расползающиеся в разноцветные струи.

основные задачи в рамках программы самосовершенствования:1)перестать считать тупых баб тупыми ;2)перестать считать тупых мужиков тупыми;3)перестать считать людей тупыми;4)стать лояльнее по отношению к людям и тупым.5)Перестать тупить.6)Устранить всех ннахуй.7)Научиться танцевать румбу.

Чудо чудное,диво дивное.
Только я за ним, а оно уже - хоп - позади оказывается. Вроде было чудо, а пережить как-то и не получилось. Перепрыгнулось. Шныряю, как глупый охотник из какого-нибудь диснеевского мультика, с ружьем наперевес, а толку нет.
Чудес много, а я - один маленький человек с дурной головой и крошечными глазками, куда уж мне за чудесами гоняться. Пока я о единороге мечтаю, мимо меня отряд гоблинов промаршировать может, стуча в барабаны и щитами гремя, а я плечами пожму - ну, гоблины, да, маршируют, странно это, но в общем-то все равно. Вот - эх! - если б только краем глаза единорожку увидеть, вот тогда бы...А так - какое ж это чудо?
Вот с одним лишь мне повезло - у меня есть Друг. Не какой-то там абстрактный друг-с-большой-буквы, а друг Друг, совершенно конкретный. И вот Друг - это действительно чудо. И не просто потому, что он - друг, а просто потому, что чудо. А в обычных друзьях чудесного ничего, все это выдумки. А мне вот - ну, да, повезло, кажется.
Друг может прошлое вернуть и из одной страницы прошлого создать целую книгу, а то и открыть новую вселенную. Он и помогает то волшебство увидеть, которое я постоянно перепрыгиваю. Говорит:"Ты, N, черт тя, просто на удивление везучий человек, аж до нечестного, но до чего ж трусливый, аж страх берет. К тебе сказки, как мотыльки на свет, или еще как, а ты через них кузнечиком перепрыгиваешь. Эйй-эх, дура глупая, мне б хоть толику твоего счастья". Но он это беззлобно, он меня очень любит. Может быть, даже больше всех.Читать далее...

В колонках играет - Tom Waits - Lie To Me
Не люблю интернет я совсем, у меня на него в последнее время терпежу не хватает. Сижу, набиваю чего-то, как дундук, или и того хуже - сижу, хочу вроде чего-нибудь такого набить, но - так лень, просто совершенно. Вроде как - мысль есть, а если мысль есть - то это ж главное, а в буквы ее как-то уже и скучно, и долго, и не то по итогу. А с людьми - ну совсем ужасно. Вот читаешь - нравится, и так хочется сразу схватить и вытащить, чтобы человек, чтобы живой и звучащий, творящий, ходящий, ну и всякий вообще. Но, бля, херушки. Не вытащишь. Сначала надо ему показать какие-то свои буковки, или, там, одно из выражений своего лица, или даже несколько выражений, но в разнобой, потом ему еще буковки и выражения должны понравиться, и тогда только...да и то - а пес его знает, когда. Но это ж все неправильно. И грустно. Вот.
Нет, ну буквы - это тоже хорошо, ни в коем случае не хочу их обидеть. И слова. Просто их ну слишком много, а действия, кажется, становится меньше. Особенно между людьми и вне работы. А ведь именно действие совместное с кем-нибудь делает этого кого-нибудь исключительным, а слов всегда достаточно, и если они так и остаются словами, задвинутыми,забИтыми планами, то, подобно старому хламу, валяются где-то по коробкам подписанным "наши с машей планы на лето","как мы с женей хотели поехать автостопом до урала", и прочее, собирают пыль,иногда достаешь их, просто посмотреть зачем-то, грустишь и убираешь обратно, потому что выкидывать - жалко.
А с действиями другое. Они пылиться не умеют да и воспоминания от них живые и подвижные, и человеки действующие живут не только надписями на коробках. Любое действие. Хоть картину нарисовать, хоть поиграть в "аярыгаюлучшевсех". Пофиг.
Ну пожалуйста, я даже сделала чуть-чуть буковок, пожалуйста, давайте перестанем тюленить и моржеть, а? Я хочу плоти, крови,хлеба и зрелищ, простого нового настоящего какого-нибудь даже можно сказать соучастника, ерунда ж.
Есть кто живой?

В колонках играет - Phosphorescent - Wolves
Знаешь,
я люблю начинать предложение с этого слова. "Знаешь" - это уже что-то,пунктир от тебя до меня, только соединить - и получается линия, мостик. Что-то я знаю и тебя сразу же в это что-то - ооп, согласен или нет - все равно уже там, со мной вместе знаешь, пусть и не пойми чего.
Знаешь, я письма люблю писать очень, потому что у письма адресат всегда есть, без него оно мертвое. А текст безадресный у меня живет своей недожизнью неприкаянной, пока его кто-нибудь в письмо не превратит или сам он не превратится.
Иногда хочется посадить себя в клетку в зоопарке, рычать и выпячивать свое одиночество. Ты и представить себе не можешь, как плохо бывает, тебе не понять, как мне больно, ты не знаешь, каково это,нет, ты не понимаешь, ты ничего не знаешь.
Знаешь, так со всеми бывает иногда. Понимаешь, с каждым. Люди мы такие, наверное, мы такие люди - у каждого каждый лишь в собственной голове живет, всякий за всякого решает, кто что знает, а чего и представлять не стоит.
У нас вообще головы странные. Проще весь мир в них впихнуть, чем несколько мыслей. Чем понимание чужих голов и того, что они - не твои, а самостоятельные, отдельные головы. Хотя иногда кажется, что каждая голова за чужие думает, а за себя - совсем нет, тогда все вообще путается и след теряется.
Помнишь - хорошее,хоть и неправильное, вредное даже, для здоровья и гармонии. Слово, вроде, одно, но каждый раз - разное.
Вот - ррраз - "помнишь?" - а для того, кому оно, и если и правда помнит, для него это не "помнишь" вовсе, а скрипка с аккордеоном и клавесином, грусть до предела и звонкий смех, и дождик, и бесконечные круговороты центральных московских улиц и переулков, засыпающих и просыпающихся, нервных, и много, очень много слов - правда, слов этих не может помнить тот, кто тебя спрашивает, потому что они так и остались где-то, и, может, потому именно, что остались, будут жить в тебе всегда теперь занозой.
можно и без заноз. просто - помнишь?и как вдохнул тяжелого болотного воздуха, тягучего, сладковатого, "вокзальный запах собирать во флаконы и продавать приучившим себя летать", в рюкзаке комплект сменного белья, в кармане - билет и три сотни мелочью, сломанный телефон - прости, друг, но я от тебя ни на шаг;запотевший перламутр неба, львы и голуби, и волшебные люди на крышах, на которые мы так и не попали, но попадем (хотя этого уже никто не может помнить, вспомним после), и прочее, прочее.
А здесь и сейчас - смешное такое, мы за ним никак не успеваем. Хоп - внимание...Здесь и Сейчас! - и мы такие, стоим как дебилы, с круглыми глазами и челюсти отвесив, в себя приходим. А как пришли в себя, вздыхаем - помнишь, мол, какое клёвое здесь и сейчас только что было? и так всю жизнь.
Но, в общем-то, все ведь менять можно. И даже если пока ты не помнишь - это же, знаешь, очень здорово, потому что значит, что наше здесь и сейчас еще впереди только, может, и поймаем его, все же в наших руках и головах в конце концов. Знаешь - это главное, ты понимаешь. И, думаю, вполне можешь себе представить.

- Аристарх Николаевич?
- Нет. Анатолий. Просто Анатолий. Или можно - Толя.
- Это странно, Аристарх. Очень странно.
- Петр Аверьянович.
- Толя?
- Родион.
- Не имеет значения, тётя Валя.
- Разве, Аристарх Анатолиевич?
- Да, абсолютно. Именно абсолютно - не совсем или даже не полностью, Лизонька. Вы дошли до абсолюта.
- Полностью?
- Абсолютно, дедушка Синяк. Вы дошли до абсолюта. Мы дошли.
- И что нам делать теперь?
- Ничего. Вы мертвы. Мы все умерли, дорогой. Абсолютно.
***
Кажется, это началось уже давно.
Тогда ты впервые почувствовал. Хорошо, когда слов еще нет - ты ощущаешь и не можешь обмануться. Лишь дети здоровы. Они не могут сказать "Мне плохо, потому что я хочу спать, есть, пить, потому что я не могу самореализоваться, вру, страдаю от геморроя, хочу трахнуть Машку из восемьдесятшестой, не терплю жары или холода, вижу плохие сны, склонен к алкоголизму и наркомании, хочу покурить, посрать, поехать в Турцию, убить бабушку, умереть" - нет, им хорошо, если основные потребности удовлетворены, если нет - они плачут, не разделяя "плохо" на составляющие, не занимаясь бессмысленной рефлексией.
Но уже тогда это было. Когда ты сыт и не страдаешь от жажды, закрываешь глаза и засыпаешь. В тот миг, когда ты еще не спишь но уже не бодрствуешь - даже в два таких мига, засыпая и просыпаясь - краем глаза видишь это. И затем это никогда уже не оставляет тебя в покое.
***
Толей он был дома после десяти вечера, когда, приняв душ, почистив зубы и вытеревшись полотенцем, стоял у зеркала в сиреневой в бордовую полоску пижаме и пристально изучал свое уставшее, рябое лицо с синеватыми тонкими губами и глубоко посаженными бесцветными глазами. Анатолием становился после восьми утра, когда, сделав зарядку, позавтракав, приняв душ, побрившись, почистив зубы и расчесавшись, стоял у зеркала в костюме стального цвета, персиковой рубашке и при бирюзовом галстуке, и улыбался своему отражению, которое смотрело на него безучастно, хоть и с улыбкой ответной.
Каждый раз, подходя к зеркалу и отходя от него, он замечал это еле уловимое движение краем глаза, и ему становилось не по себе. Он знал, что зеркала не отражают то, чего нет, потому с ужасом осознавал - значит, все-таки, есть.
***
Аристарх в принципе никогда не был живым. Его одевали, ставили на ноги, брали под руки и вели - туда, сюда. Кормили, поили, находили ему женщин, для разрядки - мужчин и изредка собак (как лучших друзей человека и не более), говорили через него своими словами свои правды и неправды, сажали в тюрьмы, били, отдавали на избиение, укладывали спать, любили и целовали в холодный лоб. И в те моменты, когда никто ничем его не занимал, Аристарх чувствовал присутствие этого. Ему нравилось, когда его занимали.
***
Петр Аверьянович не несет никакой смысловой нагрузки и его вполне можно назвать элементом декора.
***
Родион очень любил женщин, разделяя их на утренних, дневных, вечерних, сумеречных, ночных, осенних-зимних-весенних-летних,хороших и плохих и, в конце концов, красивых и некрасивых.
В общем-то, любил он почти всех, кроме тёти Вали. Тётю Валю он ненавидел крайне, и даже иногда в спину называл ее неприятной. А тётя Валя кормила его утром яблочными оладьями, картошкой с мясом днем и вечером - пирогами с яйцами и луком, а когда она улыбалась, на правой щеке появлялась ямочка.
Родион жил с тётей Валей, которую ненавидел, и любил женщин, с которыми боялся жить.
Родион и тётя Валя каждый вечер выходили на крыльцо наблюдать закат, и с последним лучом солнца что-то, переполнявшее их эти пару минут, снова пряталось. И они не знали, что это такое, и даже почти никогда своевременно не ощущали. Но, когда оно пропадало, они смотрели друг на друга глупо и чувствовали только одно - что что-то все-таки было.
***
Был еще один Анатолий, и был Николай. Анатолий и Николай были сиамскими близнецами.
Они чувствовали Это все время, потому что были не как все.
***
Лизоньку в детстве чуть не утопил по ошибке в пруду чей-то чужой муж, и с тех пор она маленькая, хиленькая, синеватая и дрожащая. На шее носит каракулевый воротник.
Когда ее топили, она открыла глаза, и увидела себя - испуганную, непонимающую и обиженную, и ей стало себя очень жалко - с того самого момента, как она родилась на свет.
Потому что до того, как родилась, Это было везде, во всем и в ней самой, а сейчас...
Потом ее перестали топить, вытащили и она потеряла сознание.
Но вернуться к этому Лизонька мечтала всегда.
***
Дедушка Синяк - дополнительный декоративный элемент.
***
- Многим очень сложно понять, что абсолют существует, но что существует он изначально относительным. Не может быть абсолютного абсолюта, и не спрашивайте, почему, и не пытайтесь аргументировать и переводить в другие измерения, нет. Не надо. Вам легче поверить в безотносительность абсолюта чем в то, что действительно существует лишь одно-единственное правильное мнение и у вас нет никакой свободы выбора, все знаю я, я один. Но не обижайтесь. Просто сначала поверьте в это и тогда, возможно, вы сможете прочувствовать абсолютный абсолют.

В этом городе я живу. Живут и другие.
Живут девочки в сетчатых чулках и безразмерных балахонах, готовые каждого нового "регулярного" называть своим мужем. Живут мальчики невнятного вида, которые хотят трахнуть все, что кажется им необычным. Живут мальчики и девочки, которые просто любят совокупляться, живут и те, что не любят совокупляться просто. Живут женщины, которые не успели вовремя повзрослеть и теперь пытаются спрятать старость под слишком открытыми платьями, но она выпятичается со всех сторон и становится лишь более очевидной; живут мужчины, для которых старость становится очевидной из-за очевидной старости женщин, они бегут от нее к девочкам, надеясь, что те дадут вторую молодость. Но девочки - и в балахонах, и те, что просто, и те, что нет - сами постоянно бегают, и свою молодость хранят в паспорте.
И другие живут.
И мало таких, которые не хотели бы хоть раз в жизни просто щелкнуть пальцами и изменить все. Стереть ли фрагмент, или вернуться назад, или вообще с чистого холста. У каждого, в любом возрасте, уже по фатальной ошибке, а у многих и по несколько.
Мне тоже хочется так. Иногда. Но я стараюсь радоваться.

***
- Я не люблю смотреть хорошие фильмы. Иногда там видишь таких персонажей, что просто перестает хотеться жить - ну, понимаешь, что ты - просто фигня,жалкое сопливое уебище, не более. И интересного в тебе на чайную ложку.
- Ты не права, Ши. Зря ты так. Это как сравнивать человека и его фотографию. Или сделать из всей твоей жизни нарезку.
- Но в фильмах иногда даже какать умудряются мило!
- Я уверен, что и у тебя в жизни хоть раз да получалось крайне мило подосрать.
***
- У меня был один знакомый профессор, по фамилии, кажется, Пичужка. Ну или что-то подобное. Уникальный человек, редкого ума. Любые проявления индивидуальности, всякий выход за пределы нормы он списывал на психические отклонения. Его совершенно не волновали все эти сверхмодные девушки с кучей тараканов - он считал их всего лишь испорченными организмами, с кучей разнообразных болячек и наростов. Идеальный человек равен человеку абсолютно нормальному. Так и жил. А потом повесился, и в его комнате нашли исследование, которое он проводил сам на себе и для себя. В процессе этого исследования он выяснил, что сам от нормы гораздо дальше, чем все его пациенты, и, видимо, не выдержал. Такие дела.
***
- Жи, теперь ты должен сказать что-то очень трогательное и красивое. Длинное. А потом я аккуратно впишу однофразовую изящную финалочку.
- Хуй тебе.

Давай я буду прост и предельно ясен, и тебя усложнять не стану, будем разговаривать однозначными словами и фразами, и на наши ситуации можно будет смотреть лишь под одним углом.
Давай обойдемся без умных и непонятных слов, без сублимации и рефлексии, не романтизируй - нет - я не стану грубить:мы будем сношаться вновь и вновь что есть силы на протяжении многих лет, в перерывах же просто мы будем жить, не сводя ни себя, ни других с ума.
Это совсем не скучно не быть сумасшедшими, это, в общем, совсем ничего не значит, мы не станем скрывать алгоритмы за словом "норма", от подавляемой не будем страдать депрессии, у нас будет все хорошо без всякой меры, потому что мера предполагает подмерные камни.
Попытаемся друг другу не давать никаких обещаний - любое обещание потенциальное суть вранье, отбросим любые планы и распорядок дня, чтобы не создать новых сложностей, если вдруг случится нарушить, никогда друг другу в любви не признаемся, чтобы не думать о том, что для каждого из нас значит вот это слово.
Если спросишь меня или я увижу, что хочешь слышать - скажу, что глаза у тебя скорее карие, чем зеленые, и мне нравится в них смотреть, на губы твои мне смотреть не нравится, но нравится целовать, потому что они такие сухие и теплые, скажу, что лицо твое симметрично вполне и его можно назвать красивым объективно, а субъективно - еще лучше.
Но, знаешь, всего обиднее то, что, говоря эту правду, я буду чувствовать, что все время вру, что мне хочется говорить "я люблю тебя" миллиарды раз, и смотреть на все наши ситуации под сотнями тысяч углов, и забивать одно слово кучей смыслов, и сходить с ума по одному твоему хлопку, и давать, получать обещания не думая о том, что они могут быть нарушены.
Но, пожалуйста, давай не давать друг другу все усложнять.

Девочка маленькая в бордовый горошек в платье зеленом сидит на дороге, машины ее не давят - машин нет, людей нет тоже, даже собак нет и кошек, только голуби и крысы, и очень странные бабочки.
Голый мужчина ходит по улице и целует кирпичи домов, булыжники мостовой и губы случайных женщин. Женщины, булыжники и кирпичи смотрят на него безучастно и сухо отвечают на поцелуи.
Червяк умер. Вылез и сразу высох. Ему просто было скучно.
Кстати, в новостях сообщили, что, как ни странно, новых умалишенных не наблюдается. Ситуацию получилось нормализовать, все разрешилось весьма положительно.
По радио прикайфованный диджей очень громко кричал о том, что Бог снял последние ограничители и вырастил целый лес, отдал его нам и теперь можно все. Сейчас он молчит, и радио тоже. Это я его убил.
Можно все.
Даже избавиться от этих навязчивых состояний - знаете - когда к тебе цепляется что-то, слово, действие, и все в тебе бурлит, и ты начинаешь писать быстро-быстро без разбора.
Все хорошо, нет, правда, все хорошо, а если станет хуже - мы выпьем водки с валерьянкой и закусим полосатым котом я перестаю понимать зачем мне это но точно знаю что я не сошел с ума ведь в новостях сказали что с ума больше не сходят ситуацию получилось нормализовать и теперь
все хорошо очень-очень
и нет безумцев юродивых так ли это слово пишется? не знаю. Но каждый может притвориться умалишенным стоит просто дать волю рукам и подсознанию это ведь гораздо проще чем не сойти с ума чем стараться быть нормальным здоровым членом общества а общество это что? так все любят этот вопрос. большинство?или просто наше воображение.
Мне не жарко и не душно. Я совсем не потею. И я до сих пор живу. Все остальное, в конце концов, просто фигня.

Бывает по-разному.
Каждое приключение начинается с предчувствия. Или с чувства.
Когда ты едешь в метро в забитом душном потном вагоне стоишь рядом с крупным дядечкой в белой маечке и дядечка держится за верхний поручень а ты боишься что если вдруг резко поезд качнет то угодишь дядечке прямо в волосатую подмышку, когда сидит напротив тебя дедушка с сумочкой и охает и чавкает а из сумочки запах подозрительный - вроде рыба а вроде и не совсем уже, когда тебе наступают на ноги каблуками и ты наступаешь на ноги тоже и на тебя недовольно оглядываются, говорят "аккуратнее же надо!", а ты и рада вроде бы аккуратнее да только тебя толкает то и дело женщина большая в красном платье и соломенной шляпке, и ты ментально ей это "аккуратнее!" переадресуешь.
Даже когда так - ты смотришь, или закрываешь глаза и уже точно знаешь, что сегодня - особенный день.
Когда десятки разнородных девочек суют тебе в руки тетрадки, в которых красивыми буквами разными цветами что-то такое понаписано, и то это стихи, то песни, то рисунки или рассказы - все ужасное, все безвкусица и глупость, и девочки явно ждут, что ты их похвалишь - ведь их все хвалят, потому что никому не хочется объяснять, вникать, обижать - а ты не хвалишь, и вообще ничего не говоришь - а что тут сказать?и я так писала, пишу, рисую, все одинаковые - кому-то больше повезло, кому-то - меньше, и девочкам грустно, им надоело, они хотят домой. Только одних пустят, других - нет, у третьих нет дома. И хрен разберешь, кому из них повезло больше.
Когда пьяные некрасивые женщины пытаются облепить собой очередного хорошего, а хороший не против - он давно уже перестал видеть разницу - слишком уже много было грязных простыней и дешевого алкоголя, некрасивых пьяных женщин и фоновой музыки, а та, которая не такая и совсем не как все - она не хорошая, а плохая, и ему, хорошему, не светит. А потом хороший находит себе милого странного призрака, через которого смотрит и видит ту плохую, а призраку обидно, что он - призрак. Каждый призрак считает себя существом тонкой душевной организации,не лишенным благородства и светлых чувств.
Когда через серый смог и тучи, через черные прутья заборов и красивые окна старых усадеб, через пальцы вены кончики ушей и даже через помойную яму и бегущую крысу, через людей, курящих на лавочках и спящих под, через поток машин, через все-все - течет такое счастье, а через тебя еще чуть-чуть - ощущение вседозволенности. Ты можешь не спать. Ты можешь бежать, летать, прыгать и становиться невидимым, читать мысли и ты никогда-никогда не умрешь.
Потом грусть - такая, что хоть вой, и сердце так - тыдыщ - очень ощутимо, это все то счастье, которого для тебя слишком много и срок реализации маленький, когда счастье просрочено - оно почти как молоко киснет, только быстрее. Для того и нужен кто-то еще, с кем можно делиться. Счастье киснет, тебе плохо, тебя мутит, ты терпишь терпишь терпишь, пока не сблюешь этим счастьем, не успев даже в сторонку отойти, и в блевоте по самые уши все, кому повезло оказаться рядом.
Нет. Никто никого не знает. И меня, и я. Я только знаю, что не хочу быть призраком, через которого смотрят, или нарисованной кем-то по линеечке. Могу молчать, могу говорить слишком много, могу жалеть себя или на себя злиться, могу злиться на других и их же жалеть, могу врать, бояться, иметь кучу вредных привычек, а иногда даже могу ужасно выглядеть, иметь грязные ногти и не то чтоб очень свежий запах - но не как та рыбка в сумочке все-таки - могу пописать у какого-нибудь культурно-важного объекта, много чего могу. И многое лучше бы убрать, оно мне не нравится, но, пока оно есть - оно есть, и нельзя это все не учитывать.
Не бывает плохого. Хорошего, наверное, тоже. Хотя хорошее мне нравится. Бывает интересное, разное, бывает - одинаковое. Мне не нравится одинаковое.Мое хорошее только в том, чтобы вселенная каждый день новая. Плохое во вторичности. И даже тогда, когда кажется,что все - точно так же, собственные ощущения могут кричать об обратном.
Привет.
Не хочу пытаться разглядеть будущее.

- В моем городе наступила осень, и он снова полон теней. Огонь затих и солнце, палившее нас безжалостно, само сгорело дочерна и превратилось в пепел. Пепел упал на землю, смешался с водой, которая дала ему новую жизнь, или существование - не знаю - и дома наши погрузились в вязкий, жирный туман цвета какао из больничной столовой. Хотя мне он больше напоминает остывший, комковатый кисель. Эти сгустки сумели сохранить долю разума, часть воспоминаний и ненависть, которая была жгучей, как солнце, тогда, а сейчас стала похожа на жидкий лед. Другие солнца боятся протягивать к нам свои лучи осенними днями, и дарят лишь слабый, трусливый свет, прячась за толстым слоем облаков от темной стороны своего бывшего друга. Луна не боится - ей все равно - и туман, чувствуя это, приходит в движение, и от злости по нему волнами проходит дрожь. Комки разбегаются, превращаясь в черные тени, тени ищут живого тела, окутывают его, проникают внутрь, заполняя собой рот, ноздри, уши, вытесняя душу. Душа, погружаясь в туман, сама становится черной, а тень внутри тела смотрит глазами дохлой вороны и способна лишь одним своим ледяным прикосновением лишить жизни или ее смысла. Как только я чувствую приближение вечера, сразу ухожу из дома к самой высокой горе, что стоит у города, и забираюсь как можно дальше, оставляя туман внизу, но с каждым днем он все выше и выше, словно бежит за мной. Мне страшно, и иногда кажется, что тень успела меня коснуться, и в жизни не осталось ничего из того, что делало ее полной. Но осень пройдет, и белый снег разгонит темноту.
- У меня совсем другая осень. Люди в полосатых шарфах и распахнутых пальто неспешно шагают по улицам, смело улыбаясь мягкому, как переспелый апельсин, солнцу, и оно щедро раздает всем свои последние теплые поцелуи. Дети бегают между деревьев, поднимая ногами в воздух золотые облака листьев, а смеющиеся девушки собирают эти листья в букеты. Город весь в волшебной, неземной мелодии, которую чувствует каждый, но слышат лишь старики, сидящие на лавочках в каштановой аллее - они качаются еле заметно ей в такт, светятся изнутри и совершенно не верят в то, что смерть когда-то наступит. Да и никто не верит в смерть, лишь осень знает, что всему свое время, и оттого старается отдать себя всю другим, и вечерами молча роняет несколько слезинок. На рассвете ветер дышит ее грустью, и я стараюсь встать как можно раньше, чтобы, забравшись на пожелтевшую гору и сев у корней старого корявого дуба, ловить своими губами его дыхание. В такие моменты кажется, что душа становится размером со вселенную, но загнанную в маленький стеклянный шарик. Повернешь его - и моросит дождик из серых облаков, повернешь другой стороной - и смеется солнце персиковым смехом. Но осень успевает раздать себя раньше времени, и долго еще стоит выцветшая, прежде чем зима превратит мир в чистый белый лист.
***
Пока тени черными глазами следили за каждым движением своих пленников, из последних сил хватаясь за растворяющийся в небе лунный свет, пока осень роняла последние слезы, прежде чем снова дарить городу свою теплую душу, они стояли на одной горе, стоящей на границе двух совершенно разных миров.
И он никогда не забудет, что жив, и не позволит теням растворить себя в тумане, а она всегда будет бежать от мягкого света и дышать осенней грустью.
А, может быть, не всегда. Лишь только до тех пор, пока не наступит зима и они не перестанут друг другу сниться.

Человек говорил, говорил много. Говорил о волшебниках, пьющих кофе в иных мирах - они знают начала все, все итоги, ну и меж них что знают наверняка; человек говорил о далеких странах, где кисельные берега у молочных рек, говорил, что там живет Бог - как ни странно, тот считает, что пить - не грех. Говорил о чуднОй планете - вместо солнца на небе глаз, многоглазые ходят дети вдоль заброшенных автотрасс. Говорил о нетрезвой нимфе,что как заплутавший бриз, ей уже далеко за двадцать, ее голос уже не чист - она хотела ему отдаться за грош и кленовый лист.
Человек говорил, говорил долго, все смеялись, слушая его бред - и правда, как мало толку болтать о том, чего в этом мире нет. Он закинул сумку за плечи, попрощался, побрел неспеша в тот же вечер до нового рубежа.
Человек говорил о мире, опрозраченном до миража - там живут сплошь слепые люди, что не верят своим ушам.

- Ты бывала в Китае?
- Нет. Ты бывал?
- Да, я бывал. Давно-давно.
- Как ты мог бывать там давным-давно? Ты же всего на год меня старше.
- Это не так. На самом деле, я уже очень старый. Как воон тот корявый морщинистый дуб.
- Ты врешь. Ты не выглядишь старым, пьешь молоко и рвешь малину с соседских кустов. Так не делают старики.
- Я - не простой старик, а заколдованный. Но об этом я не могу говорить. Только о Китае.
- А разве про Китай интересно?
- Гораздо интереснее, чем про мою старость. Вот в Китае старики не умирают, и, чем дольше ты живешь, тем выше вероятность того, что смерть никогда не наступит.
- Ты обманываешь. Мой папа был в Китае и ничего такого не говорил.
- Разумеется. Он просто не знал. Ведь вряд ли ему приходилось общаться со стариками,а я все видел сам. У меня был друг - Вейж - самый старый и мудрый на свете. Его борода была так длинна, что, когда он резко поднимал ночью голову, она взлетала высоко в небо и к ней прилипали сотни звезд. Потому, наверное, на солнце она блестела серебром. Его мудрость не знала границ - он понимал язык птиц, зверей и насекомых, и помогал им всем жить с людьми в понимании и мире. Однажды, в свой двухсотый день рождения, он позвал меня к себе, чтобы сказать, что это наш последний с ним разговор. Я заплакал и спросил:"Но как же мы будем жить без тебя, мудрый Вейж? Как будем понимать птиц, зверей и насекомых, чтобы жить с ними в мире? И больно будет не видеть утром сияние твоей серебряной бороды". Вейж улыбнулся и ответил:"Я буду с вами, как прежде. Просто скоро я стану горой - самой высокой из всех, и, когда нужна будет моя помощь, достаточно просто сесть у подножья, а если суждено будет попасть в беду - пусть взберется человек на мою вершину и вернется, одаренный верным советом и частью моей мудрости". Я уходил от него с улыбкой, хоть на сердце и было тяжело. Придя утром к его дому, я увидел, что - и правда - на том месте теперь огромная гора, прекрасная и спокойная, окутанная серебристым туманом.
- Но ведь ты сказал, что все старики не умирают, а рассказал только про одного.
- Все верно. Уже спустя десять лет у другого моего знакомого старика Чангпу случилось большое горе - умерли его сын и невестка, не выдержав тяжелой болезни, но выжила их двухлетняя дочь Веики. Старик забрал ее к себе, но чувствовал, что самому ему жить осталось недолго. Тогда он, опечаленный тем, что внучка может остаться совсем одна, с большой надеждой пошел к горе Вейж, и взобрался на вершину, превозмогая боль и усталость. Никто не знает, что сказала ему гора, но спустился он со слезами счастья на глазах. И, когда пришел его час, тоже превратился в гору, и укрыл Веики под своей сенью. И люди ходили к нему, когда им было грустно и одиноко, и в скором времени в жизни их появлялся кто-то, готовый разделить проблемы и одиночество на двоих и превратить их в счастье и достаток. А после и все другие старики, чистые душой, превращались в горы, и у каждой горы были разные свойства.
- А злые старики? Что происходит с ними? Они умирают?
- Нет. Они превращаются в болота. Но это уже совсем другая история. К тому же, я очень хочу молока.

О,милая Джули, твои косы из золота а сердце из стали
Слова твои - пули
рыцари все к ногам твоим пали
Копьями глаз колоты, пробиты танца молотом
О, Джули Джул
Сколько еще тобой будет крови пролито?
***
Жизнь Джул была тиха и спокойна до тех пор, пока какой-то музыкантишка, напрочь лишенный таланта и вкуса, не сочинил эту жуткую песню. Люди в маленьких городах моментально подхватывают подобную дрянь, и теперь она звучала везде - в кабаках, продуктовых лавках, соседних домах и на улицах. И, разумеется, увидев Джул, всякий принимался насвистывать или мычать себе под нос незамысловатый мотив, мерзко ухмыляясь и подмигивая девушке. Джул краснела, хмурилась и пыталась поскорее сбежать, избегая взглядов прохожих.
Ее дом стоял поодаль от других и граничил с лесом. Отец умер, когда ей еще и четырех не исполнилось, но она помнила, что у него были густые рыжие усы и смеющиеся карие глаза. Он ее любил, привозил из других городов пряники и леденцы, и называл малюткой фениксом, гладя по взлохмаченным рыжим волосам.
Мама,пока отец был жив, была тихой и незаметной. Убиралась, готовила, стирала и занималась прочими домашними хлопотами. Иногда они с отцом по ночам долго сидели на кухне и разговаривали, но Джули в этих разговорах не находила ничего для себя интересного и вскоре даже перестала подслушивать.
Но после смерти отца мать полностью изменилась. Она перестала следить за домом и за собой, много спала, плакала и злилась на дочь, обвиняя ту во всем, в чем только можно и нельзя. Она хрипло смеялась, будто ворона каркала, и обзывала Джул монстром кособоким, а иногда - драной лисицей.
А когда Джули было почти двенадцать умерла и мать, и Джули осталась жить в доме с толстым и старым котом Робином. И никто особенно не интересовался ими, а они, в свою очередь, не особенно интересовались кем-то, кроме самих себя. Городские юноши не находили Джул привлекательной, а девушки считали скучной, но ее это ничуть не задевало - она довольствовалась мечтами, сказками и мурчанием довольного и сытого кота. Ей в общем-то даже нравилось быть незаметной. Когда незаметен ты в целом, то и недостатки твои незаметны, и все просто проходят мимо, не издеваясь и не поднимая на смех.
Но вот появилась эта проклятая песня, и жизнь девушки превратилась в ад. Ей казалось, что с нее внезапно слетела шапка-невидимка, и все увидели ее нагой.
Она смотрела на себя в зеркало и видела уродливую маленькую оборванку, с грязными похожими на ржавую проволоку волосами, вздернутым карикатурным носом и многочисленными веснушками по всему лицу. И воспоминания об этом "О, Джули Джул" и оценивающих, насмешливых взглядах заставляли ее ненавидеть себя и окружающих сильнее прежнего. Однажды, не выдержав, она разбила зеркало и, уткнувшись лицом в подушку, разрыдалась. Робин беспокойно ходил вокруг нее, то и дело трогая мокрым носом ее большие холодные уши. Ей было щекотно,и в конце концов она не выдержала и рассмеялась сквозь слезы.
- Ну хватит, Роб. Ты меня щекочешь.
Кот посмотрел на нее подозрительно, а затем, не отводя взгляда, лег рядом с ней, положив голову на край подушки.
- Чего смотришь? Мне так грустно. Почему я такая уродина? И зачем появилась эта песня? Была уродиной и никто не обращал на меня внимания - и так тогда прекрасно и легко было жить!А теперь из-за этой дурацкой песни...-она всхлипнула и вытерла нос тыльной стороной ладони. -...теперь все на меня постоянно смотрят, и я чувствую себя еще более уродливой, чем раньше. Зачем они издеваются?Поют про Джул с золотыми косами. Я так хотела бы стать такой, как она, но остаюсь лишь жалкой карикатурой. И всегда буду ею. Мне очень, очень грустно. Как хорошо, что у меня есть ты, Роб. Ты никогда надо мной не издеваешься. Только мяукаешь, когда хочешь есть и мурчишь, когда сыт. Почему люди не такие же, как ты? Все было бы гораздо проще.
Она погладила кота по голове и тот, довольно зажмурившись, отвернулся и замурчал - так, словно хотел сказать, что его собственная жизнь вполне и очень даже удовлетворительна, и он не понимает, как может она быть плохой, если тебе тепло, ты накормлен и опасность тебе никакая не угрожает. А Джули завернулась в одеяло и вскоре заснула, и снилось ей, что она в красивом красном платье стоит в центре кабака и танцует, а мужчины смотрят на нее восхищенно и поют хором:
"рыцари все к ногам твоим пали
Копьями глаз колоты, пробиты танца молотом
О, Джули Джул..."
***
- Джули!
От неожиданности и испуга девушка выронила сумки с продуктами, и яблоки, картошка и помидоры покатилась по дороге, вынудив прохожих пританцовывать на ходу и ворчать. Джули краснела и извинялась.
- Джули... - красивый высокий юноша подбежал к ней и помог собрать рассыпавшиеся овощи обратно в сумки. - Извини. Я просто увидел тебя и хотел поздороваться, я не знал, что так получится.
Джули улыбнулась ему, покраснев еще сильнее.
- Ничего страшного, Марк. Со мной постоянно такое случается, я уже привыкла. Ты не виноват. - она на секунду задумалась, а затем добавила смущенно - И я рада, что ты меня заметил.
Марк улыбнулся.
- А почему я должен был тебя не заметить? Ты очень даже заметная.
- Ну да, конечно. После этой-то жуткой песни. - Джули нахмурилась и замолчала.
- Песни? Нет, что ты. Ты всегда была такой. С детства.
Джули посмотрела на него удивленно. Марк ей нравился. В детстве они дружили и часто играли вместе, и к тому же он был чуть ли не единственным, кто над ней сейчас не издевался - разве мог он не нравиться ей? Но он был слишком хорош для того, чтобы обращать на нее внимание, и Джули отнеслась к нему настороженно, ожидая подвоха.
- Да? А как же песня? Ты что, не слышал? Про Джули. Она все ее поют, когда я прохожу мимо.
- А,эта. Не обращай внимания. Я не думаю, что они хотят тебя задеть. Просто придурки.
- Это вряд ли.
- Да ладно тебе. Слушай, как ты вообще? Сто лет не виделись, ты так редко выходишь.
- Я нормально. Просто не люблю я город. Тут очень шумно и пыльно.
- Да, это точно. Ну, может, я заскочу как-нибудь в гости? Просто так. Вспомнить детство.- Марк наклонился к ней, перейдя на заговорщический шепот. - Поиграть в "съедобное-несъедобное".
Они рассмеялись.
- Конечно. Я буду рада.
- До встречи тогда?
- Да. До встречи.
Марк пожал ей руку и побежал в сторону центра.
Джули шла домой и никак не могла избавиться от прилипшей к лицу дурацкой улыбки.
***
Чего хотят коты? Внимания для удовлетворения естественных потребностей. Ну, и ради физического удовольствия.
Чего хотят люди? Внимания. Чаще всего - для удовлетворения собственного тщеславия. Ну, и ради физического удовольствия.
Самые лучшие люди - те, что похожи на котов.
Самые лучшие коты - те, чьи потребности сведены к минимуму.
Робин был плохим котом. Он очень любил есть.
А Джули была хорошей девочкой. Не тщеславной.
Обстоятельства часто играют главную роль в формировании человеческих качеств, да и животных. И между хорошим и плохим на самом-то деле разница очень маленькая, именно потому эти понятия практически лишены смысла.
***
- Марк!
- Вилли! Рад тебя видеть. Присаживайся.
Они пожали руки, и Вилли, обворожительно улыбаясь, сел напротив друга. Марк никогда не понимал, как можно постоянно улыбаться настолько "правильно". Но у Вилли отлично получалось. Надо заметить,что отлично получалось у Вилли практически все,даже,казалось бы,несовместимые между собой вещи. Он состоял в шахматном клубе и в соревнованиях всегда занимал первые места, лучше всех в городе играл в футбол и баскетбол, в университете являлся самым преуспевающим и перспективным студентом и кроме всего прочего был ,как говорится, "прирожденным лидером", мечтой всех девочек,девушек и даже некоторых женщин города, ну и вообще - приятным во всех отношениях молодым человеком. Марка иногда жутко раздражала его второстепенная роль,но он стыдился этого чувства и не считал это достойным поводом для прекращения их с Вилли дружбы. Тем более,и Вилли не был идеален. Марк знал его с давних пор и замечал что тот, при всех его видимых достоинствах, часто бывал жесток и поверхностен в своих суждениях и поступках по отношению к другим. Но это свойственно тем, кто привык к своей роли "лучшего" и пожизненно окружен вниманием и заботой, да и если не считать этого,то Вилли был добрым человеком и хорошим другом, а недостатки - они у каждого свои.
Они заказали кофе. Вилли достал из нагрудного кармана пару сигар и предложил одну другу.
- Угощайся. Папа привез,заграничные.
Марк с радостью принял угощение, и они молча курили,наслаждаясь вкусом и с важным видом выпускали в потолок густой ароматный дым.
Официант принес кофе, бросив на друзей взгляд,полный недоумения, и поспешил к другому столику. Вилли хитро посмотрел на Марка через плотное облако дыма.
- Я тут слышал, у тебя завелась подружка.
Марк поперхнулся.
- Кто?!
- Ну, кто-кто...девушка. Любимая. Или любовница. Или еще кто, я не знаю...но ты у нее бываешь регулярно.
- Я все равно не понимаю,о чем ты.
Вилли пожал плечами и с наигранной отстраненностью принялся напевать себе под нос "милую Джули".
Марк вздрогнул, чем вызвал у друга приступ хохота.
- Да ладно тебе, я не собираюсь ставить под сомнение глубину и чистоту ваших чувств, но все же - скажи мне, дружище, что тебя в ней привлекло? Живет на отшибе,хмурая,неразговорчивая,невзрачная.Конечно,ее жалко,особенно после того,как появилась эта идиотская песня.Даже странно,что она так зацепила народ. Но встречаться из жалости...разве ты считаешь это правильным?
- Нет. Мы не встречаемся. И даже если бы встречались - я не делал бы это из жалости.
Вилли скептически поднял бровь.
- В самом деле?
- Да. Я не считаю ее невзрачной. Мы с детства дружим. А на эту песню мне вообще плевать. Джул не имеет к ней никакого отношения,просто дурацкое совпадение,которое по неведомой мне причине так забавляет всяких идиотов.
Вилли рассмеялся.
- Конечно,не имеет. Но в данном контексте трудно назвать это плюсом.
Марк нахмурился и принялся нервно помешивать кофе маленькой ложечкой. Вилли прекратил смеяться и дружелюбно хлопнул друга по плечу.
- Да ладно тебе,прости за резкость.Это конечно же не мое дело,и я не должен ничего подобного говорить. Просто - сам понимаешь - я очень удивлен.
- Ничего.Понимаю.
- Думаю, со временем ты сам все сделаешь правильно. Я побегу уже, у меня через час тренировка.
- Угу. Счастливо тебе.
- Не дуешься?
Марк заставил себя улыбнуться.
- Нет,что ты. Все в порядке.
Они пожали руки и Вилли убежал,оставив Марка наедине со своими мыслями, призрачной рыжей девчонкой и недопитым кофе.
***
- Роб, нам же было весело. Очень. Он смеялся, я смеялась, мы играли и разговаривали. Почему он убегает? Он меня стесняется?
Робин ничего не мог ей ответить, только жмурился и подставлял голову ей под руки. Джул волновалась и надо было ее утешить, по мере возможностей.
- А, может быть, все еще вернется. И мы будем смеяться вдвоем, и вместе ловить для тебя рыбу в речке. И искать на небе зверей. И много чего еще...он же хороший, я вижу, он не может так просто...
Джули убедила себя, что все будет отлично, чтобы заснуть и видеть счастливые сны. Кот Робин свернулся калачиком возле ее груди, чтобы стать частью ее снов. Им было тепло.
А утром Джул получила от Марка письмо, в котором он просил его простить за все и не ждать встречи.
Джул плакала, Робин ходил вокруг нее и тыкался носом в ноги.
Марк курил на кухне и пытался убедить себя в том, что это было разумно,а не трусливо. Получалось скверно.
Днем Джул умылась, улыбнулась, и пошла в магазин, напевая дурацкую песенку про себя себе под нос. В магазине она купила самое красивое красное платье.
Робин хотел есть и ждал ее возвращения, сидя у двери.
***
Я сидела на скамейке, наслаждаясь солнцем и цветастыми людьми, голубями и фонтанчиками, брызги от которых - очень холодные - то и дело попадали мне в лицо, и я им радовалась и улыбалась. Ко мне подошла женщина - пожилая, лет шестидесяти, растрепанная, с опухшими ногами и живыми большими глазами.
- Дай мне десятку, если не сложно. Я на работе.
Я сунула ей в руку двадцатку. Она слегка поклонилась.
- Мерси.
И села рядом со мной. Не смотря на жару от нее совершенно не пахло потом.
- Ты танцевать умеешь?
- Ну, так...разве что изредка. Не училась.
- Это ты зря. Надо танцевать, пока не поздно. Я вот танцую. И пою. А они убегают, когда я танцую. Убегают...они всю жизнь убегать так и будут, и эту, и следующую. Они ничего не изменят. А там, где живу...туда вообще не хочу возвращаться, там они злые и ненавидят меня. Говорят, что мешаю им. А как мне не петь и не танцевать, если я совсем одна? Только так и жизнь. А иначе - ползком - разве можно? Это они живут ползком, или бегают. Я никогда замужем не была, всегда одна. Раньше кот был, я ему рыбу в реке ловила. - она смущенно улыбнулась. - А потом умер.
- Сочувствую. У меня тоже умер кот.
- Ты смотрела ему в глаза, когда умирал?
- Да.
- И что в них?
- В них...страшно.
- Вот.
Она кивнула.
- В таком виде. Иногда кажется, лучше вообще никого не заводить. Слишком больно потом,когда смерть. Раз за разом...Как тут без танца? А у них другие интересы. Понимаешь? Пьянка. Сигареты. Не до песен. А я ведь раньше еще и летать умела...была фениксом, понимаешь? - она подмигнула, и меня бросило в дрожь. - А потом он ушел и забрал силы с собой. Но не все. Чуть-чуть я еще умею. Хочешь, подсказку дам?
- Хорошо.
- Бойся птиц, особо ворон. К плохому. Чтобы тебе не исчезнуть, и никому не умереть. А я в любой момент исчезнуть могу...и не вспомнит никто, что пела и танцевала, и вообще никто меня не вспомнит. Убегут.
- Я вспомню вас.
Она посмотрела на меня, как-то очень по-детски доверчиво и с надеждой.
- Точно вспомнишь?
- Точно.
- На все сто тридцать процентов?
- Да. Хоть на двести.
- Тогда ты меня узнаешь. Меня не сложно узнать - я же самая красивая.
Она сказала это так просто, без игры и кокетства, что мне не стало смешно. Я приняла это как данность и кивнула, согласившись.
- А вы споете мне? Или станцуете?
- А ты не убежишь?Не испугаешься?
- Нет, обещаю.
- Хорошо.
Она встала и запела - казалось, не только голосом, всем телом.
- О, милая Джули...
***
Кот Робин не любил убегать. Он вообще был удивительно спокойным и ленивым котом. Он лежал на кровати и ждал свою Джули, самую красивую, добрую и единственную, и ему, в общем-то, было все равно, сколько бы ни прошло жизней. Рано или поздно она придет, и он будет сыт, и они будут греться и смотреть вместе сны.

сегодня я прям какая-то особенно умная.
в первой половине дня я занималась просто гениальным делом. Я возымела желание чистить засраный пиздец как паркет. Решила, что мыть паркет нельзя, и шкурила его шкуркой. У меня на руках мозоли и вены вздулись, но я смотрю на участок в два квадратных метра и радуюсь, потому что он такой чистенький и светленький, особенно в сравнении с остальными до хера грязными метрами.
Потом написала длиннющий список продуктов, съедобных и ремонтных,и, как только ливанул дождь, собралась идти. Подумала, что стоит научиться ходить на каблуках, и нацепила эти жуткие босоножки на шпильках в 12см. И пошла. Не, ну первые 500м дались, или сдались, точнее, и я даже гордо так вышагивала - ну а отчего ж не гордиться, когда все вокруг маленькие и с зонтами, похожие на грибы, а в тебе со шпильками ажно почти 190см и никаких шляпок. Но вот, я купила сигареты и вдруг поняла, что у меня палец в крови и ваще сил больше нет. Спустилась к пруду, набрав полные босоножки грязи, и с невозмутимым видом уселась на камушек, предварительно бросив на него сумку. Покурила. Понаблюдала за мокрым голодным голубем. Сосчитала бабушек. Поговорила с мужиком, который "у ларька увидел и уже час по району бегаю и ищу, была девушка - куда делась?", телефон не дала, от подвезти отказалась, сославшись на то, что раз уж решила учиться ходить на каблуках - значит, буду. Он свалил. Посидела. Покурила. Встала и пошла в строительный магазин за гвоздями простыми и жидкими, пленкой и тазиками. Дошла, но когда зашла внутрь, поняла, что у меня ножки трясутся и подкашиваются, особо если на одном месте стою. Ну, пришлось изображать, что замерзла, а потом типа под музыку пританцовывать. Все купила, пошла за продовольствием. Это уже было пыткой в чистом виде, но - я справилась. В результате, выходя из магазина с тремя огромными пакетами, сумкой, двумя тазиками и рулоном пленки я споткнулась и чуть не упала, после чего заявила гневно "нннннахуй!",скинула босоножки, положила их в тазик и пошла. Кстати, тоже гордо, потому как отчего ж не гордиться, когда ты - такой долбоеб. Но каблуки в дождь я все-таки больше не надену.

Эта идиотская привычка придумывать имена своим альтер-эго, свойственная всем "не-таким-как-все" девочкам - бррр, и мы все такие похожие, что уже почти одинаковые, и подумать даже можно, что несуществующие - сами и есть альтер-эго, не более того. Даже имена почему-то предпочтительны чаще букв из трех. У меня вот Лия и Лои, Лои - та, которая почти прозрачная, Лия - очеловеченный вариант. Можно составить один на всех прожиточный минимум - кофе, сигареты, алкоголь (ну, тут допустимы вариации), дождь, ветер, подоконник, плед (!), ну, или шаль, на худой конец и прочее, прочее...Много точек и полное отсутствие восклицательных знаков. Со знаками вообще отношения складываются очень интимные и на грани нервного срыва.
А любим мы себя так, что готовы часами смотреть на собственные Тонкие Бледные Длинные Пальцы, выпирающие костяшки и - разумеется - мы пишем про себя, нам нравится писать про себя а про других - это фи, скучно и ваще не получается. Еще мы любим Заглавные Буквы, но предложения с них почти никогда не начинаем. А когда занимаемся - кхм, простите - самокритикой, мы от себя просто кончать готовы, потому что...да что потому что, просто мы настолько пиздаты, даже недостатки собственные вставляют.
Собственно, это вообще к делу не имеет отношения, меня просто кроет, а кроет потому, что раз в год у меня возникает непреодолимая потребность влюбиться, и раньше как-то получалось, а сейчас - сука - никак, и потому даже написать ничего хорошего не выходит, а от этого бесеж еще больше. Лои и Лия посланы в жопу и сидят тихо, не высовываясь, и правильно делают - пристрелю нафиг. Хоть одно радует - я сейчас явно не из "этих". Я грязная, злющая, сижу в бирюзовых семейных трусах и огромной уродливой рубашке на заляпанной краской табуретке, чешу свой большой красный нос и пью чудо-молоко. И пилочкой прокалываю мозоль на пятке. И думаю - вот у меня так дохрена ПЧ, а знаю из них я наверное штук пятнадцать лично как максимум, еще штук сто отсеиваются по разным причинам, но ведь все равно много остается. Так че, приезжайте кто, будем знакомиться, я может еще и найду себе объект влюбленности - кто знает. Кстати, вот почему даже зная, что если расковырять мозоль, то будет пиздец как больно, все равно просто невозможно удержаться?

Скитания продолжаются.
Кажется, что "своим домом" человек называет место, которое успел загадить больше всего. Эта страсть к накопительству неприлична. У меня вот была коробочка, в которую я складывала вещи, напоминающие мне о каких-то людях, местах, моментах. Там лежала зажигалка (с написанным на ней именем бывшего владельца), веточка (...мы сидели в лесу в Зеленограде, курили трубку, очень некрасиво пели под гитару и валялись ночью в какой-то канаве), иконка (мама сунула ее мне в рюкзак перед экзаменов в 9 классе), розовый блокнот с сердечком и овечкой (таких покупала два - один себе, один - тогдашнему, один потерялся, а во втором я писала ему трогательное отвратительное сопливое письмо-дневник, которое собиралась вручить перед отъездом навсегда в другой город. В другой город не переехала, письмо не отдала, жизнь наладилась), кусок туалетной бумажки с номером телефона и нарисованной ромашкой (очаровательный подарок первой реальной любви. Мы созванивались недели две, не смотря на то, что он встречался с двумя моими подругами, а потом, так и не встретившись снова, я его бросила, позвонив и узнав, что он забыл о назначенном свидании и пошел на футбол),гайка (мне подарил ее в лесу друг. И я совершенно не помню, в честь чего), и еще куча фигни. Сейчас коробочки этой не стало. Потому что я снова переезжаю и прихожу в ужас от количества сумок, коробок, пакетиков, сумочек, кошелечков, мешочков, чемоданов и вещей, которые не помещаются в чемоданы и сумки. И в принципе коробочка эта - она не сказать чтоб сильно меняла дело, но таких коробочек у меня гора. И древних дневников, которые лежат далеко-далеко чтоб никто не нашел и которые даже я сама не перечитываю, потому что стыдно, и билетов на поезд, и визитных карточек, на которых какие-то незнакомые имена, и всяких веревочек, ленточек, лоскутков и недоплетенных фенечек.Я решила ограничить свое прошлое - реальное, мечтаемое и упущенное - одной коробкой из под обуви, оставив в ней еще чуть-чуть места на будущее прошлое, и замотала крепко-накрепко, чтобы оно не лезло в настоящее.
Такие бомжи, как я, должны учиться жить настоящим, которое легко можно уместить в котомку и пару чемоданов.

Все больше убеждаюсь, что я для себя - единственный человек, с кем я же способна на длительные, хоть и не очень серьезные, отношения, хотя с собой мне гораздо труднее находить компромиссы. Это для других. С кем все временно.
Когда я себя люблю - я счастлива. И "бываю собой" всецело и с радостью. А когда терпеть не могу - хочу влюбиться в кого-нибудь на стороне. Но не могу, и это блуждающее беспредметное желание любви выливается в очередной ночной срыв, и - хоспадибоже! - как ж плохо в такие моменты. Когда хочется сама не понимаешь чего и зачем, и делать ничего не получается, и любой разговор с любым человеком превращается в нечто среднее между исповедью, покаянием, жалобой, обвинением, провокацией и...короче, в мозгоебство превращается,чё выебываться. А утром - как будто даже здоровый, вполне довольный человек, танцующий по квартире танец бешеного мотылька и мечтающий о вполне конкретных вещах.
Когда я люблю себя - я люблю вот все совсем, и не членюсь совершенно. А когда терпеть не могу - то превращаюсь в уродливый конструктор, в котором уродлива каждая деталь. У меня огромный отвратительный шнобель, дурацкие губы и контур у них хрен поймешь какой, и глаза невыразительные, и брови - просто кошмар, и волосы не лежат как надо, и лоб низкий, и вообще я слишком высокая, и ни хрена не научилась за 21 год делать, ничего не умею, и до конца доводить ничего не могу, и вру, и сила воли отсутствует, и раздражительна, и от волнения трясусь и глупо выгляжу, и разговариваю, как пришибленная девочка-дебил, и смеюсь, как ишак...короче, говно. Ну,это так. Сейчас у меня болит живот и я к себе скорее равнодушна.
Иногда думаю - а что, если бы был у меня человек, который любил бы меня тогда, когда я себя ненавижу? И я бы его тогда любила и про себя забывала. Он бы гладил меня по голове и шее, пока не засну, и не превращался бы в пса, который громко дышит, облизывает лицо и пытается на тебя забраться, игнорируя твои попытки его спихнуть. Я же больная. Я боюсь секса и всего, что вокруг да около. Видно, травмировала сама себя чрезмерной сексуальной активностью в то время,когда стоило бы читать книжки, пить молоко и ездить на велосипеде. Я, кстати, не умею на нем ездить. Он теперь у меня есть и ждет на балконе, а я мечтаю, чтобы меня кто-нибудь научил. Но это не суть.
Люблю охотиться за неправильностями. В себе, конечно. Я нахожу неправильность, которая мешает, хватаю ее за хвост и тяну, чтоб не убежала и за собой не утащила. Потом я ее пытаю. Потом она становится безопасной.
Я - гадкий человек, скучный и чопорный порой сверх меры. Я о многих вещах говорить не могу. Меня корежит от слов "соскИ", "куннилингус", "Алёша", "опус" и "Бибигуль", и еще много от каких. Ситуацию, которая показалась мне неловкой я уже никогда не смогу забыть, и, вспоминая, буду глупо улыбаться и материться себе под нос. Неловкими ситуациями мне кажутся даже те, когда я просто ошиблась номером телефона, недодала случайно рубль в магазине или неправильно поставила ударение в слове.
Я не терплю, когда мне говорят, что нужно изменить в моем поведении. Я могу бежать вприпрыжку по центру в желтых колготках и семейных трусах и дарить прохожим шарики, могу курить сигару и пить из кружки пуэр с корицей, ромом и медом, сидя на балконе 13го этажа, могу в белой сорочке лежать на шелковых простынях посреди леса и читать маркиза де Сада, могу страдать головной болью и наблюдать веселье несколько со стороны, ну и, в конце концов, я просто могу не хотеть разговаривать. Так вот...когда я просто НЕ ХОЧУ разговаривать и если вдруг к тому же страдаю головной болью, я просто-таки ненавижу пьяных живчиков, которые подходят через каждые пять минут и говорят, что я сама виновата в том, что у меня нет друзей, потому что специально отстраняюсь и вообще не поддерживаю все их начинания. Говорят такое чаще всего те, кто ни хера меня не знает и возможно только пару раз видел, и бесполезно им что-то отвечать - я соглашаюсь и сваливаю, чтобы зря не злиться. Ну, или посылаю на хуй спокойно и не злюсь более.
Вообще я очень добрая, но вспыльчивая. Вот пошлю - а через час буду просить прощения. Или не буду - но раскаиваться буду точно.
Я люблю добавлять себе романтизму. Ну, допустим, я люблю сидеть на подоконнике, курить, пить кофе и смотреть на улицу и небо, особенно вечерами и перед грозой.Ну,это-то ладно, все глупые девочки любят, а я люблю глупых девочек и хочу быть глупой маленькой девочкой. Но я перед тем, как сесть на этот подоконник, наряжаюсь в, сука, на мой взгляд аутентичную одежду. И даже прическу делаю. И перед сном стараюсь тоже подобающим образом одеваться, потому что каждый раз чуть-чуть надеюсь, что меня по ошибке выкинет в какой-нибудь офигенный сон, и - лучше быть одетой. Ну, или прилетит кто в окошко. Или утром нагрянут воры. Все равно.
А еще я никогда никому не говорила ничего из разряда "я хочу тебя", или простое "давай трахаться". Даже когда не боялась. Так вот я хочу когда-нибудь кого-нибудь хотеть и сказать ему "давай трахаться".
Кстати, вот заметила, что, когда я была девушкой крупногабаритной, мне часто говорили, что глаза у меня добрые,сиськи клевые, что сама я - простая, настоящая, что все проблемы я сама себе придумываю, и вообще - прям русская и прям женщина. Сейчас мне говорят, что глаза у меня либо хитрые, либо опустошенные, похожа на иностранку, обзывают с мерзкой такой ухмылкой "творческой личностью" и вообще я - сложная, многогранная, и веселье мое - лишь маска, на самом деле жить мне тяжело и грустно, но я сильная, вот. Блин. Где справедливость, аааа??!
Разоткровенничалась.
У меня в черновиках уже второй дняфка.
Ну а чего мне скрывать, собстна, и чего ради? Многогранность так многогранность. И пусть уж и маски, и нутро, хотя я вот лично ну совсем не знаю, что есть что.