Glasha_Yu все записи автора
Читаю я с опозданием... лет на пять, а то и шесть. Вот и теперь закрыла прочитанный роман Сергея Носова, между прочим, номинированный в 2005 г. на премию "Букер". Очевидно, не получил. А жаль.
С автором я познакомилась через публицистику, потому что читаю ее чаще, чем художественную литературу. Не со всеми авторами соглашаюсь, а вот с Носовым - почти во всем. А его блестящий очерк (или эссе) о мокроступах даже студентам велю читать. Будет время - почитайте и вы ( сборник называется "Музей обстоятельств"). После прочитала его дивную пьесу "Берендей", дожидается своей очереди " Тайная жизнь петербургских памятников (она новая, ей еще лежать и лежать!). "Грачей" купила, несмотря на обложку.
Роман о нашем недавнем прошлом, совсем недавнем. Настолько близком, что ужасаешься: как мы пережили эти годы? Герои - три товарища среднего возраста (без кризиса которого не обойтись). И у каждого наступает свой кризис. Самым страшным оказывается судьба внешне благополучного директора школы Бориса Чибирева.

В романе остро поднимаются вопрос, что можно считать искусством. Концептуальность (туманное слово) - вот главный и необходимый маркер (или лейбла). Мочиться с моста в Неву нужно только имея под собой какую-то идею. Можно водить карандашом, оставляя загогулины, но делать это "концептуально". Можно, наконец, ничего не изображать, но прослыть концептуальным (или актуальным) художником. Носов очень остроумен, ироничен и порой язвителен в своих размышлениях (которые главным образом он вкладывает в уста героев) о современном искусстве, в котором главные жанры - перфоманс и инсталляция.
Четвертым героем романа я бы назвала Город. Ленинград, Санкт-Петербург. "Грачи" - это очень петербургский текст. Носов попутно (по пути своих героев) инкрустирует исторические справки. Знакомые адреса, знакомые имена - Рекшан, Секацкий. Они тоже словно инкрустации в романе, от которых повествование делается сочнее, ярче и совсем знакомым.
Хочу привести еще одну цитату, чтобы вы не подумали, что Носов - это сторонний наблюдатель. Приведенный фрагмент как раз и говорит, что писатель не отделяет себя от героев и героя-города, он не только иронизирует, а где и откровенно смеется, он сочувствует, сопереживает, хранит память.
"Рядом расположенные улицы носят по большей части героические имена – улица Танкиста Хрустицкого, улица Подводника Кузьмина, улица Солдата Корзуна… Никому из них, из этих воинов, не суждено было стать ветеранами, так что близлежащий проспект Ветеранов – это уже не про них и тем более не про Леонида Александровича Голикова и Зинаиду Мартыновну Портнову, чьи имена в названиях соответствующих улиц употреблены не иначе как в уменьшительной, закрепляющей юный возраст героев грамматической форме, словно в укор обреченным стареть день ото дня потребителям телепрограмм о соблазнительном миллионе, разновозрастным дядям и тетям с этих самых улиц – Лени Голикова и Зины Портновой. Каково жить в районе, где названия проездов сплошь и рядом напоминают тебе о пролитой за тебя крови? Ничего, нормально жить. Потому что уже давно ничего ни о чем не напоминает. Отделившись от конкретных живых людей, вернее, как раз не живых, а смертью, сказано, храбрых погибших, их обобществленные имена претерпевают причудливое публичное существование, им уготовано соотноситься черт знает с чем и быть маркерами суеты, которую принято называть повседневностью. И вот уже Подводник Кузьмин почти Почтальон Печкин. Или просто Кузьмич, с этикетки одноименной водки. На Подводника Кузьмина носят воду – ведрами – на четвертый этаж, потому что прорвало трубу. А на Танкиста Хрустицкого накрыли притон наркоторговцев. В квартире пенсионерки на Лени Голикова сгорела мебель. Закрыт проезд по Зине
Портновой. Человек перестал быть тем, кем был, а стал адресом"