Мир только что оправился от трагедии Первой мировой войны. Стремительное освоение технических новинок, автомобилей, аэропланов, дирижаблей уравняло женщину в правах с мужчиной. В 20-е годы женщина курит, развлекается, ходит на танцы, управляет авто и отныне может появляться на публике одна, без сопровождения мужчины.
На протяжении двадцатых образ несколько раз менялся. От летаргичной дамы начала 20-х к загорелому, спортивному – garconne, появившемуся в 1925 и, наконец, femme fatale конца двадцатых. Эти три образа соответствуют основным типажам женской внешности: драматический, естественный, романтический.
Даму 20-х назовут по-английски «flapper».
Стрижка «паж», сильно подведенные глаза, яркие губы, длинная нитка жемчуга на шее, подол платья чуть ниже колен. Флэпперы боролись с тем, что было принято и положено в приличном обществе, и в первую очередь – со своими викторианскими мамами. Они смогли сохранить за собой с трудом завоеванное суфражистками право голоса для женщин, право работать наравне с мужчинами, получать за это деньги и жить на эти деньги. Эмансипированные девицы много курили, не ограничивали себя в алкоголе, слушали совершенно скандальную музыку – джаз, одобряли свободную любовь и даже сами водили автомобили.
Модный силуэт назывался «труба» – потому что одежда напоминала балахон, струящийся от плеч к коленям, без всякого акцента на талии. Очень модно обнажать спину до последнего позвонка, отправляясь на танцы до утра.




Длинные шевелюры впадают в немилость, взамен в моду входит стрижка «alla garconne» – по-мальчишески – которая оставляет открытой шею, а в холодный сезон сопровождается шляпкой в форме колокола.
Мода призывала своих приверженцев кидаться из крайности в крайность: то дамы надевают брюки, то наряжались в такие платья, что непонятно дама оделась или разделась.
Глубокое декольте, заниженная талия, бахрома, бисерные вышивки, летящие «хвосты» платьев — вот основные модные тенденции того времени. Так же популярны были юбки с плиссировкой сзади. Их длина постепенно укорачивалась. Зачастую из-под таких юбок была видна даже подвязка. Этот факт обусловил изменение дизайна чулок. Вместо черных шерстяных в моду вошли телесного цвета из искусственного волокна.
Молодежь была помешана на автомобилях, аэропланах, гонках — и кожаные куртки, неотъемлемая часть формы авиаторов, — полюбились и вошли в моду вместе с летными шлемами.
Модницы 20-х годов ХХ века не представляли жизни без развлечений, шампанского, сигарет, а также не видели себя без длинных нитей жемчуга, спадающих на плоскую грудь, и платьев с заниженной талией. Дамы сидели на изнурительных диетах, увлекались массажем , уделяли огромное количество времени спорту, в моде были теннис и гольф. И все это с одной целью: сделать плечи — шире, бедра, наоборот, — уже, а грудь –совершенно плоской.

Далее флапперы и не только глазами современника -Ф. Скотта Фицджеральда (Отзвуки века джаза)





Это был век чудес, это был век искусства, это был век крайностей и век
сатиры. На троне Соединенных Штатов восседал манекен, лавировавший среди
шантажистов совсем как живой; щеголеватый молодой человек не поленился
пересечь океан, дабы мы имели возможность полюбоваться на того, кому
предстояло занять трон Англии. Наконец-то мы могли жить так, как хотели.
Когда американцы массами принялись шить костюмы в Лондоне и портным с
Бонд-стрит волей-неволей пришлось приспособить покрой к американскому
сложению с длинной талией и к американским вкусам - просторно и по фигуре,
- в Америку проникло нечто утонченное, определенный стиль человека. Во
времена Ренессанса Франциск I равнялся на Флоренцию, когда заказывал
собственный камзол. Англия XVII века изо всех сил подделывалась под
французский двор, а лет пятьдесят назад пруссак-гвардеец обязательно
приобретал штатский костюм в Лондоне. О, наряд джентльмена - этот знак
"могущества, которое человек должен удержать и которое передается от нации
к нации"!



Ныне самой могущественной страной стала наша. Кто бы вздумал теперь
указывать нам, что модно и что интересно? Отрезанные от Европы войной, мы
принялись изучать собственный Юг и Запад в поисках экзотических
развлечений и обычаев, но оказалось, что еще больше таких развлечений и
обычаев можно найти совсем рядом, буквально под рукой.
Первое имевшее общественные последствия открытие этого рода вызвало
сенсацию, хотя само явление было не новым. Еще году в 1915-м избавившиеся
от каждодневной опеки молодые люди из маленьких городов осознали, что тот
самый автомобиль, который на шестнадцатилетие подарили Биллу, чтобы он
"чувствовал себя самостоятельным", дает возможность в любую минуту
уединиться, отъехав куда-нибудь подальше. Поначалу ласки в автомобилях
даже при столь благоприятных условиях казались чем-то отчаянно
рискованным, но скоро стало ясно, что "все так делают", - и прощай,
древняя заповедь! Уже к 1917 году в любом номере "Йель рекорд" или
"Принстон тайгер" можно было прочитать рассказы о таком приятном и ни к
чему не обязывающем времяпрепровождении.



Но ласки более смелые пока что могли себе позволить только отпрыски
семей побогаче - среди менее обеспеченной молодежи вплоть до конца войны
еще держались старые понятия, и за поцелуем должно было последовать
предложение, в чем не раз с грустью убеждались молодые офицеры, занесенные
судьбой в незнакомые города. И только в 1920 году покровы упали
окончательно; Век Джаза вступил в свои права.
Степенные американские граждане не успели и дух перевести, как самое
необузданное из всех поколений, то поколение, которое в смутные годы войны
еще переживало отрочество, бесцеремонно отодвинуло в сторону моих
ровесников и бодро вышло на авансцену. Их девочки разыгрывали прожженных
львиц. Оно подорвало моральные устои старших, но в конце концов раньше
времени исчерпало себя, и не потому, что ему не хватало морали, а потому,
что ему не хватало вкуса. Вспомним 1922 год. Тогда это поколение
переживало свой расцвет; а после, хотя Век Джаза не закончился, молодым он
принадлежал все меньше и меньше.



Все, что было после, напоминало детский праздник, на котором детей
вдруг заменили взрослые, а дети остались ни при чем, растерянные и
недоумевающие. К 1923 году взрослые, которым надоело с плохо скрытой
завистью наблюдать за этим карнавалом, решили, что молодое вино вполне
заменит им молодую кровь, и под вопли и гиканье началась настоящая оргия.
Юное поколение уже не было в центре общего внимания.
Всю страну охватила жажда наслаждений и погоня за удовольствиями.
Раннее приобщение молодежи к интимной сфере шло бы своим чередом и без
сухого закона, который был естественным результатом попыток привить в
Америке английские обычаи. (Взять хоть наш Юг - это тропики, где созревают
рано; а ведь французам или испанцам никогда и в голову не приходило
предоставлять свободу девицам в шестнадцать-семнадцать лет.) Но всеобщая
решимость наполнить жизнь развлечениями, выразившаяся начиная с 1921 года
в вечеринках с коктейлями, имела под собой причины более сложные.



Слово "джаз", которое теперь никто не считает неприличным, означало
сперва секс, затем стиль танца и, наконец, музыку. Когда говорят о джазе,
имеют в виду состояние нервной взвинченности, примерно такое, какое
воцаряется в больших городах при приближении к ним линии фронта. Для
многих англичан та война все еще не окончена, ибо силы, им угрожающие,
по-прежнему активны, а стало быть, "спеши взять свое, все равно завтра
умрем". То же самое настроение появилось теперь, хотя и по другим
причинам, в Америке; правда, здесь были целые категории людей (например,
люди, перешагнувшие за пятьдесят), которые все это десятилетие отрицали,
что такое настроение вообще есть, даже когда Оно шаловливо заглядывало в
их собственный семейный круг. Им не приходило в голову, что они этому
настроению способствовали и сами. Добропорядочные граждане всех социальных
категорий, почитавшие строгую общественную мораль и располагавшие
достаточной властью, чтобы закрепить ее правила в соответствующих законах,
и не подозревали, что вокруг них непременно расплодятся всякие мошенники и
проходимцы, да и по сей день не могут в это поверить. У богатых
праведников всегда была возможность навербовать добросовестных и толковых
наемников, чтобы бороться за отмену рабства или "освобождение колоний", и
когда это последнее начинание не увенчалось успехом, наше старшее
поколение - люди, связавшие себя с заведомо ненадежным делом, - лишь
упорствовало в своей преданности этому делу и, охраняя свою праведность,
теряло и теряло своих детей. Дамы с сединой в волосах и господа с
приятными лицами прежних времен, занимающие в нью-йоркских, бостонских,
вашингтонских отелях номера по пол-этажа и в жизни своей не совершившие -
сознательно - ни единого бесчестного поступка, и сегодня, как встарь,
уверяют друг друга, что "подрастает новое поколение, которое до гробовой
доски не узнает вкуса спиртного". А тем временем их внучки читают по ночам
в пансионе сильно потрепанного "Любовника леди Чаттерлей" и, если они не
совсем уж затворницы, в шестнадцать лет без труда отличат джин от виски.
Но что за беда? - поколение, сформировавшееся между 1875 и 1895 годами,
будет по-прежнему верить в то, во что оно хочет верить.



Да и поколение куда моложе точно так же отказывалось верить в
происходившее у него на глазах. В 1920 году Хейвуд Браун заявил, что все
эти разговоры про молодежь сплошная чепуха, что молодые люди, как прежде,
сначала выясняют все дела с родителями будущих невест, а уж потом решаются
своих невест поцеловать. Но прошло совсем немного лет, и те, кому было
чуть за двадцать пять, поняли, что пора переучиваться. Попробую
восстановить последовательность сделанных ими для себя открытий, назвав с
десяток книг, созданных в те годы для читателей, разнообразных по своему
психологическому складу. Сперва выяснилось, что жизнь Дон Жуана весьма
интересна ("Юрген", 1919); затем мы узнали, что в окружающей нас жизни
огромную роль играет секс, о чем мы и не догадывались ("Уайнсбург, Огайо",
1919), что подростки чрезвычайно влюбчивы ("По ту сторону рая", 1920), что
наш язык таит в себе массу забытых слов англосаксонского происхождения
("Улисс", 1921), что и старики не всегда могут противиться неожиданным
искушениям ("Цитерея", 1922), что девушек, которых соблазняют, не всегда
ждет гибель ("Пылающая юность", 1922), что даже насилие нередко
оказывается благом ("Шейх", 1922), что красивые английские леди часто
склонны к разврату ("Зеленая шляпа", 1924), а точнее, посвящают разврату
большую часть своего времени ("Водоворот", 1926), и очень хорошо делают
("Любовник леди Чаттерлей", 1928), и что, наконец, бывают
противоестественные отклонения ("Бездна одиночества", 1928, и "Содом и
Гоморра", 1929).



Вопреки распространенному мнению фильмы Века Джаза не оказали никакого
влияния на его представление о морали. Социальная позиция постановщиков
отдавала трусостью и банальностью и не отвечала эпохе; скажем, о молодежи
и не пытались, пусть даже очень поверхностно, рассказать в кино вплоть до
1923 года, когда существовали уже особые журналы, посвященные новому
поколению, и само оно давно уже ни для кого не было новостью. Лишь тогда и
в кино начались робкие и бестолковые попытки что-то сказать по этому
поводу, появилась "Пылающая юность" с Кларой Бау, а затем голливудские
поденщики, подхватив тему, тут же ее и угробили. Весь Век Джаза дело в
кино не шло дальше миссис Джинне, что вполне соответствовало присущей кино
грубости и пошлятине. Это, конечно, объяснялось не только спецификой кино,
но и строгостями цензуры. А Век Джаза, изобретя свой собственный мотор,
уже катил на полной скорости по широкой дороге, притормаживая лишь на
больших заправочных станциях, где ключом били деньги.



Его карнавальная пляска увлекла людей, которым было за тридцать, людей,
уже подбирающихся к пятидесяти. Мы, старички (пусть содрогнется Ф.П.А.),
помним, какой шум поднялся в 1912 году, когда женщины, к сорока успевшие
стать бабушками, забросили подальше свои костыли и принялись брать уроки
танго и тустепа. Прошло десять лет, и женщина могла уже, собираясь в
Европу или в Нью-Йорк, положить в чемодан и свою Зеленую шляпу, не боясь,
что ее пригвоздит взгляд Савонаролы: тот был слишком занят - нахлестывал
дохлых лошадей в собственноручно им выстроенных авгиевых конюшнях. В
обществе, даже самом провинциальном, стало обычаем обедать в отдельных
кабинетах, и стол трезвенников мог узнать о расположившемся поблизости
более оживленном столе только из лакейских пересудов. Да и сильно поредело
за столом трезвенников. Неизменно украшавшая его раньше юная особа, не
пользующаяся успехом и уже смирившаяся было с мыслью, что останется старой
девой, в поисках интеллектуальной компенсации открыла для себя Фрейда и
Юнга и снова ринулась в бой...



Году к 1926-му все просто помешались на сексе. (Вспоминаю, как одна
молодая мамаша, вполне счастливая в браке, спрашивала у моей жены, "не
имеет ли смысла завести прямо сейчас интрижку", никого конкретно не имея в
виду, просто: "Вам не кажется, что после тридцати лет это уже как-то
унизительно?") Было время, когда нелегально продававшиеся пластинки с
негритянскими песенками, полными эвфемизмов во избежание откровенно
фаллической лексики, побудили подозревать такого рода символы повсюду, и
одновременно поднялась волна эротических пьес; как ни протестовал Джордж
Джин Нэтэн, школьницы выпускных классов набивались на галерку, чтобы
узнать наконец, сколь романтично быть лесбиянкой. Дошло до того, что один
молодой режиссер совсем потерял голову, выпил спиртовой экстракт, который
какая-то красотка употребляла для ванны, и угодил за решетку. Эта
самоотверженная попытка ухватить за хвост романтику все-таки была в духе
Века Джаза; а сидевшей в тюрьме в одно с ним время Рут Снайдер
романтический ореол создали бульварные газеты: "Дейли ньюс" со смаком
писала на потеху гурманам, как она будет "поджариваться, шипя и дымясь",
на электрическом стуле.



Те в нашем обществе, кто вознамерился жить весело, разбились на два
основных потока: один устремился к Палм-Бич и Довилю, а другой, пожиже, -
к летней Ривьере. На летней Ривьере все сходило с рук, и получалось, что
все каким-то образом имеет отношение к искусству. В великие годы мыса
Антиб, в годы 1926-1929, в этом уголке Франции верховодила группа людей,
очень отличавшихся от того американского общества, где верховодили
европейцы. На мысе Антиб занимались всем, чем угодно; к 1929 году в этом
роскошнейшем на Средиземноморье уголке для пловцов никто и не думал
купаться, разве что для протрезвления окунались разок среди дня. Над морем
живописными крутыми уступами высились скалы, и с них, случалось, ныряли
чей-нибудь лакей или забредшая сюда молодая англичанка, но американцев
совершенно удовлетворяли бары, где можно было посудачить друг о друге. По
их поведению чувствовалось, что происходит у них на родине; американцы
размагничивались. Признаки этого встречались повсюду; мы по-прежнему
побеждали на Олимпийских играх, но имена наших чемпионов все чаще состояли
чуть ли не сплошь из согласных, команды подбирались из недавно приехавших
к нам носителей свежей крови, как "Нотр-Дам" - сплошь из ирландцев. Стоило
французам как следует заинтересоваться теннисом, как чуть ли не
автоматически Кубок Дэвиса уплыл из наших рук. Пустыри в городах Среднего
Запада теперь застраивались - спорт для нас кончался вместе со школой,
оказалось, что мы по сути не спортивная нация, не то что англичане. Прямо
как в басне про зайца и черепаху. Ну конечно, если уж нам сильно
захочется, мы живо наверстаем упущенное, запас энергии, доставшийся от
предков, еще не истощился; но вот в 1926 году мы вдруг обнаружили, что у
нас дряблые руки и заплывшее жиром брюшко и что лучше нам не задирать
сицилийцев. Мир праху твоему, Ван Биббер! - видит бог, не надо нам никаких
утопических прожектов. Даже гольф, в свое время почитавшийся игрой для
неженок, стал казаться не в меру утомительным - появился какой-то
ублюдочный его вариант и тут же всем пришелся по вкусу.



У Века Джаза была бурная юность и пьяная молодость. Был период
вечеринок с ласками в уединении, и процесса Леопольда и Леба по делу об
убийстве (во время которого мою жену, помню, задержали на мосту Куинсборо,
заподозрив в ней "бандита с женской стрижкой"), и костюмов по образцам
Джона Хелда. На смену ему пришли другие времена: к таким вещам, как секс
или убийство, подходили теперь более обдуманно, хотя они и стали куда
более заурядными. Когда юность позади, приходится с этим считаться, и вот
на пляжах появились пижамы, чтобы раздавшиеся бедра и оплывшие жиром
колени не так бросались в глаза среди изящных купальных костюмов. А вслед
за тем поползли вниз юбки, и все теперь было закрыто. Все вполне
подготовились к новой фазе. Что ж, поехали...
Но мы так и не тронулись с места. Кто-то где-то грубо просчитался, и
самой дорогостоящей оргии в истории пришел конец.
Он пришел два года назад, и пришел потому, что безграничной уверенности
в себе, которой все и определялось, был нанесен сильнейший удар: карточный
домик рухнул. И хотя прошло с той поры всего два года, Век Джаза кажется
теперь таким же далеким, как довоенные времена. Да и то сказать, ведь все
это была жизнь взаймы - десятая часть общества, его сливки, вела
существование беззаботное, как у герцогов, и ненадежное, как у хористок.



http://atv.odessa.ua/programs/28/stil_20_h_godov_hh_veka_2125.html

http://www.lib.ru/INPROZ/FITSDZHERALD/jazz_age.txt