«Гаврилиаду» А.С. Пушкина, в которой шутливо-эротически пародируются эпизоды из Евангелия и Библии, направленную против ханжеской морали, назвали при Александре Первом и до сих пор называют похабщиной. Еще бы! Александр I в борьбе с инакомыслием призвал религию, мистику, науку, литературу. И всё, что противоречило «истинам» Библии и Евангелия, строжайше преследовалось. Цензура свирепствовала, запрещала все, что ей казалось нарушением правил религии и нравственности. Самому Пушкину пришлось не раз испытать на себе ханжескую придирчивость цензуры. В сказке «Царь Никита…» у Пушкина есть фраза: «…богомольной важной дурой, нашей чопорной цензурой…». Цензоры запрещали все, что им казалось нарушением правил религии и нравственности. Бунт поэта против богомольной цензуры вылился в «Гаврилиаде». 

  Ленивый муж своею старой лейкой
   В час утренний не орошал его;
   Он как отец с невинной жил еврейкой,
   Ее кормил — и больше ничего.

И стали юной деве снится эротические сны. Сам Бог возлюбил её.

И ты, господь! познал ее волненье,
   И ты пылал, о боже, как и мы.
   Создателю постыло всё творенье,
   Наскучило небесное моленье, —
   Он сочинял любовные псалмы
   И громко пел: «Люблю, люблю Марию,
   В унынии бессмертие влачу…
   Где крылия? к Марии полечу
   И на груди красавицы почию!..»

И послал к ней сватом Архангела Гавриила.

Нередко он в посольствах был счастлив;
   Переносить записочки да вести
   Хоть выгодно, но он самолюбив.
   И славы сын, намеренья сокрыв,
   Стал нехотя услужливый угодник
   Царю небес… а по-земному сводник.

Пришлось Гавриилу летать к уснувшей Марие с записочками от Всевышнего:

«Краса земных любезных дочерей,
   Израиля надежда молодая!
   Зову тебя, любовию пылая,
   Причастница ты славы будь моей:
   Готова будь к неведовой судьбине,
   Жених грядет, грядет к своей рабыне».

Царя небес любить она хотела,
   Его слова приятны были ей,
   И перед ним она благоговела, —
   Но Гавриил казался ей милей…
   Так иногда супругу генерала
   Затянутый прельщает адъютант.
   Что делать нам? судьба так приказала, —
   Согласны в том невежда и педант.

Совершенно невозможный, противоречащий всем догмам сюжет. До сих пор трудно представить, что у Марии была земная жизнь. О любви земной, человеческой и не заикайся, хотя родители Марии были земными. И в отличие от Иосифа бедности не знали. Анне не пришлось рожать Марию в хлеву.

Мать Марии звали Анной, отец носил имя Иоаким, в их роду патриархи, первосвященники и правители иудейские из ветвей Соломона и Давида. В общем, люди, земные и богатые. Жили безбедно, разводя большие стада овец. Но, как говорят, долго детей у них не было. Наконец, бог дал, родилась девочка, но коль бог её дал, то и отправили они девочку Марию монашкой в Иерусалимский храм. Когда Марии исполнилось четырнадцать лет, первосвященники объявили ей, что настала пора выходить замуж. Отдали Марию в жёны за 80-летнего вдовца Иосифа, занимавшегося плотничьим ремеслом. "Ты примешь Деву и будешь хранить Ее". Иосиф даже испугался, возражал. Это при взрослых-то сыновьях, которые старше Марии, он станет посмешищем для людей. Но против иерархов церкви не попрёшь. Почему отдали за старика? Да потому, что к 14 годам она осталась сиротой. Вот и пристроили. Только непонятно: отец Марии, Иоаким, умирает в 80 лет. Почему тогда сироте Марии всего 14 лет?

Вот такие евангельские нестыковки рождают мысли земные, а не небесные, конечно же, у людей мыслящих, а не слепо верящих во всё, что написали в своих кельях древнееврейские борзописцы в рясах. Вот и стал раздумывать Александр Сергеевич Пушкин о деве Марии, плотнике Иосифе и непорочном зачатии.

«Посылаю тебе поэму в мистическом роде, — шутил Пушкин в письме к Вяземскому от 1 сентября 1822 г., — я стал придворным». То же повторил он в первых строках стихотворения, сопровождавшего посылку поэмы кому-то из друзей:
  Вот Муза, резвая болтунья,
   Которую ты столь любил,
   Раскаялась моя шалунья:
   Придворный тон ее пленил…

Никто, кроме Пушкина, не хочет в Деве Марие видеть женщину земную. Непорочное зачатие подавай -и всё тут!!! А в поэме Пушкина она флиртует и с Богом, и с его посланником Архангелом Гавриилом, и даже со Змием. А кто в обличье Змия-соблазнителя к ней явился, догадаться нетрудно. Тот самый, что и Еву совратил. Вечный соперник Творца.

Но, старый враг, не дремлет сатана!
   Услышал он, шатаясь в белом свете,
   Что бог имел еврейку на примете,
   Красавицу, которая должна
   Спасти наш род от вечной муки ада.
   Лукавому великая досада —
   Хлопочет он. Всевышний между тем
   На небесах сидел в унынье сладком,
   Весь мир забыв, не правил он ничем —
   И без него всё шло своим порядком.

…

Что ж делает Мария? Где она,
   Иосифа печальная супруга?
   В своем саду, печальных дум полна,
   Проводит час невинного досуга
   И снова ждет пленительного сна.
   С ее души не сходит образ милый,
   К архангелу летит душой унылой.
   В прохладе пальм, под говором ручья
   Задумалась красавица моя;
   Не мило ей цветов благоуханье,
   Не весело прозрачных вод журчанье…
   И видит вдруг: прекрасная змия,
   Приманчивой блистая чешуею,
   В тени ветвей качается над нею
   И говорит: «Любимица небес!
   Не убегай, — я пленник твой послушный…»
   Возможно ли? О, чудо из чудес!
   Кто ж говорил Марии простодушной,
   Кто ж это был? Увы, конечно, бес.

…

Какой тут грех? где зло? пустое, вздор!»
   Подумала и ухо приклонила,
   Забыв на час любовь и Гавриила.
   Лукавый бес, надменно развернув
   Гремучий хвост, согнув дугою шею,
   С ветвей скользит — и падает пред нею;
   Желаний огнь во грудь ее вдохнув,
   Он говорит:

«С рассказом Моисея
   Не соглашу рассказа моего:
   Он вымыслом хотел пленить еврея,
   Он важно лгал, — и слушали его.

Свечи, старух докучная мольба,
   Да чад кадил, да образ под алмазом,
   Написанный каким-то богомазом…
   Как весело! Завидная судьба!

«Что ж? — думала, — быть может, прав лукавый;
   Слыхала я: ни почестьми, ни славой,
   Ни золотом блаженства не купить;
   Слыхала я, что надобно любить…
   Любить! Но как, зачем и что такое?..»

Я не вижу ничего похабного в «Гаврилиаде», потому что не верю в евангельские сказки. Поверю, если придумают что-нибудь более логичное, гуманное, а не направленное на умерщвление плоти человеческой. Похабное в ней могут увидеть только фанатически верующие. Или те, кто до сих пор ждёт непорочного зачатия. Кстати, непорочное зачатие почти что есть. Геи и лесбиянки организовали. Ноу-хау 21 века. «Грешным делом» занимаются, а детей им рожают настоящие грешники, которым ничто человеческое не чуждо.

А у Пушкина в поэме только потасовка, кулачный бой двух соперников за любовь Марии. Так сказать любовный треугольник. Кстати, пришлось-таки Сатане ретироваться:

«Не трепетал от ваших я придворных,
   Всевышнего прислужников покорных,
   От сводников небесного царя!» —
   Проклятый рек и, злобою горя,
   Наморщив лоб, скосясь, кусая губы,
   Архангела ударил прямо в зубы.
   Раздался крик, шатнулся Гавриил
   И левое колено преклонил;
   Но вдруг восстал, исполнен новым жаром,
   И сатану нечаянным ударом
   Хватил в висок. Бес ахнул, побледнел —
   И кинулись в объятия друг другу.
   Ни Гавриил, ни бес не одолел.
   Сплетенные, кружась идут по лугу,
   На вражью грудь опершись бородой,
   Соединив крест-накрест ноги, руки,
   То силою, то хитростью науки
   Хотят увлечь друг друга за собой.

Худ. Гвидо Рени

Подземный царь, буян широкоплечий,
   Вотще кряхтел с увертливым врагом,
   И, наконец, желая кончить разом,
   С архангела пернатый сбил шелом,
   Златой шелом, украшенный алмазом.
   Схватив врага за мягкие власы,
   Он сзади гнет могучею рукою
   К сырой земле. Мария пред собою
   Архангела зрит юные красы
   И за него в безмолвии трепещет.
   Уж ломит бес, уж ад в восторге плещет;
   Но, к счастию, проворный Гавриил
   Впился ему в то место роковое
   (Излишнее почти во всяком бое),
   В надменный член, которым бес грешил.
   Лукавый пал, пощады запросил
   И в темный ад едва нашел дорогу.

Непорочное зачатие во все века вызывало вопросы. Но самое удивительное, что услышанная Благая Весть перво-наперво усомнила Саму Марию. "Как это будет со мной, когда Я мужа не знаю?" - были первые ее слова.

В «Гавриилиаде» пародийно переосмысляется евангельский рассказ о «благовещении» девы Марии и библейский — о грехопадении и изгнании из рая первых людей. Многие литературные критики стали отрицать авторство А.С. Пушкина Ну не мог, вроде бы, он написать такую похабщину. И появился «спорный вопрос» насчёт авторства шутейно-сатирической поэмы. А я в ней узнаю молодого, дерзкого ниспровергателя консервативно-дубовых авторитетов, узнаю Пушкина. А отречься от поэмы Пушкину пришлось, чтобы не загреметь в ссылку, в тюрьму, к анафеме. Давление было нешуточным. В письме Вяземскому Пушкин, зная, что все его письма читаются полицией и с прямым расчетом на это, пытался отвести от себя обвинение в авторстве «Гаврилиады» и приписать ее уже умершему и потому свободному от всяких репрессий сатирику князю Д. П. Горчакову. Но у Вяземского хранился посланный ему Пушкиным еще в 1822 г. автограф поэмы!