Враждуют два веронских видных рода,
И эта застарелая грызня
Упорствует, как злая непогода,
Верону кровью горожан грязня.
Лишь юным отпрыскам семейств обоих,
Рожденным под несчастливой звездой,
Трагически покончивши с собою,
Дано покончить с кровною враждой.
Без их любви, без их пути в могилу
Раздор остался бы неугасим.
Как рознь отцов чету детей сгубила,
Мы в эти два часа изобразим,
Чиня трудом прорехи неуменья
И зрителей прося о снисхожденье.

Мое лицо скрывает маска ночи,
А то б увидел, как краснею я
За речи, что услышаны тобою.
Охотно бы от них я отказалась,
Охотно бы приличья соблюла.
Да что ж теперь... Ты любишь ли меня?
Я знаю, скажешь "да", и я поверю.
Над клятвами влюбленных, говорят,
Смеется сам Юпитер. Не лукавь же,
А если слишком быстро победил ты,
Насуплюсь, заупрямлюсь, откажу,
Чтоб поухаживать тебя заставить, -
Лишь для того... Я слишком уж люблю,
Но не сочти меня ты легконравной.
Поверь, надежней буду и верней,
Чем те, что скромничают по расчету.
Я и сама бы сдержанней была,
Но в темноте ты мой порыв услышал -
И обнаружилось. Прости меня.
Не ветрена я и не виновата.

Уж видно, у любви закон такой,
Что ты тоску мою утяжелишь,
Своим участьем усугубишь лишь.
Любовь от вздохов только лишь туманней.
Она - очей влюбленное блистанье
И целый океан влюбленных слез,
Когда ей огорчиться довелось.
Что в ней еще? Безумье потайное,
Сладость бодрящая, удушье злое.

Почти рассвет. Пора тебе идти.
Но я, как мальчик, бедную пичужку
На шелковую нитку привязавший,
Даю тебе попрыгать, а затем
Опять притягиваю в плен ревнивый.

В фамильном склепе тело спит Джульетты,
Душа живет средь ангелов в раю.

Таким же изваяньем золотым
Мы должное Ромео воздадим.
Две жертвы нашей распри роковой,
В постели спите мраморной одной.

Горюя, солнце спряталось в тумане.
Достигнут мир, но сумрачен рассвет.
Пойдем. Осталось взвесить наказанье.
Одних простим, другим прощенья нет.
Ведь былей всех печальнее на свете
Вот эта - о Ромео и Джульетте.
 

***

Быть или не быть - таков вопрос;
Что благородней духом - покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством? Умереть, уснуть -
И только; и сказать, что сном кончаешь
Тоску и тысячу природных мук,
Наследье плоти, - как такой развязки.

Вот я один
О, что за дрянь я, что за жалкий раб!
Не стыдно ли, что этот вот актер
В воображенье, в вымышленной страсти
Так поднял дух свой до своей мечты,
Что от его работы стал весь бледен;
Увлажен взор, отчаянье в лице,
Надломлен голос, и весь облик вторит
Его мечте.

..........Как то обычно делал пополудни,
Мой мирный час твой дядя подстерег
С проклятым соком белены в сосудце
И тихо мне в преддверия ушей
Влил прокажающий настой, чье свойство
Так глубоко враждебно нашей крови,
Что, быстрый, словно ртуть, он проникает
В природные врата и ходы тела
И свертывает круто и внезапно,
Как если кислым капнуть в молоко,
Живую кровь; так было и с моею;
И мерзостные струпья облепили,
Как Лазарю, мгновенною коростой
Все тело мне.
Так я во сне от братственной руки
Утратил жизнь, венец и королеву;
Я скошен был в цвету моих грехов,
Врасплох, непричащен и непомазан;
Не сведши счетов, призван был к ответу
Под бременем моих несовершенств.
О ужас! Ужас! О великий ужас!
Не потерпи, коль есть в тебе природа:
Не дай постели датских королей
Стать ложем блуда и кровосмешенья.

Не жаждать? Умереть, уснуть. - Уснуть!
И видеть сны, быть может? Вот в чем трудность;
Какие сны приснятся в смертном сне,
Когда мы сбросим этот бренный шум, -
Вот что сбивает нас; вот где причина
Того, что бедствия так долговечны;
Кто снес бы плети и глумленье века,
Гнет сильного, насмешку гордеца,
Боль презренной любви, судей медливость,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,
Когда бы страх чего-то после смерти -
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным скитальцам, - волю не смущал,
Внушая нам терпеть невзгоды наши
И не спешить к другим, от нас сокрытым?
Так трусами нас делает раздумье,
И так решимости природный цвет
Хиреет под налетом мысли бледным,
И начинанья, взнесшиеся мощно,
Сворачивая в сторону свой ход,
Теряют имя действия.

"Клянусь Христом, святым крестом.
Позор и срам, беда!
У всех мужчин конец один;
Иль нет у них стыда?
Ведь ты меня, пока не смял,
Хотел женой назвать!"

Увы, бедный Йорик! Я знал его, Горацио;
человек бесконечно остроумный, чудеснейший выдумщик; он тысячу раз носил
меня на спине; а теперь - как отвратительно мне это себе представить! У меня
к горлу подступает при одной мысли.

***

Пусть Гамлета поднимут на помост,
Как воина, четыре капитана;
Будь призван он, пример бы он явил
Высокоцарственный; и в час отхода
Пусть музыка и бранные обряды
Гремят о нем.

http://www.scribd.com/doc/13089516/-