Звезда 60-х—70-х Тамара МИАНСАРОВА: «Своими концертами я кормила целый симфонический оркестр»

Понедельник, 10 Сентября 2012 г. 11:43 + в цитатник

Цитата сообщения ЕЖИЧКА

Прочитать целиком В свой цитатник или сообщество!

Звезда 60-х—70-х Тамара МИАНСАРОВА: «Своими концертами я кормила целый симфонический оркестр»

Народная артистка России Тамара Григорьевна Миансарова - одна из лучших и наиболее любимых певиц советской и российской эстрады.
Жанровый диапазон певицы необыкновенно широк - от героических музыкальных баллад и драматических вокальных новелл до шуточной и детской песни. И для каждой из них Тамара Миансарова находит свои краски, свои выразительные средства. Гневные и задумчивые, весёлые и шуточные песни в её исполнении никого не оставляют равнодушным. Обаятельная на сцене, весёлая, живая и отзывчивая в жизни, Тамара завоевала громадную популярность у зрителей.

Тем, чья молодость пришлась на 60-е и 70-е, не надо объяснять, кто такая Тамара Миансарова. В те годы ее песни звучали отовсюду — из радиоприемников, с маленьких черно-белых телеэкранов, из динамиков первых неуклюжих магнитофонов. А как лихо отплясывали стиляги твист под «Черного кота» — того, что жил за углом, как весело подпевали в унисон ее задорному голосу: «Руды, руды, руды рыдзь...»! Именно она была первой советской певицей, победившей в Сопоте (задолго до Пугачевой!) с песней «Пусть всегда будет солнце». Машину, в которой Тамара подъезжала к концертным залам, поклонники несли на руках. Ее голос излучал счастье, и эта энергетика обдавала волной битком набитый зал — все будет хорошо!

Она внезапно исчезла с телевидения и радио. Кто-то недоумевал, а кто-то не сомневался — сбежала. Куда? В Израиль, конечно, куда же еще? Но Миансарова продолжала жить и работать в СССР, тяжело переживая закулисные игры. На сцене голос у нее все тот же, только вот в жизни счастье в нем уже не звенит. И дело, наверное, не только в возрасте: она слишком хорошо разбирается в музыке, чтобы не понимать, что происходит на эстраде. Ей легче петь, чем говорить, и когда она долго подбирает слова, в интервью солирует ее муж и по совместительству директор — Марк Фельдман.

«МОСКОНЦЕРТ — ЭТО БОЛЬШОЙ ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ»

— Тамара Григорьевна, вы так и не узнали, кто приложил руку к вашему эфирному забвению, длившемуся 17 лет?

— Видимо, очень влиятельный человек. Но кто он, я не знаю. Я много выступала, в том числе и за границей. В Польше вообще бывала, как у себя дома, — меня не раз приглашали в жюри Сопотского фестиваля. Намечалась поездка в Южную Америку. И вдруг из списков на эти гастроли меня вычеркнули, а когда я стала выяснять, почему, придумали отговорку: якобы кому-то не хватило места. К тому времени я была уже лауреатом шести международных премий. Филармонии разных городов СССР буквально дрались за меня, зная, что зал будет полным. Меня выдвинули на звание заслуженной артистки, но документы вдруг бесследно исчезли.

Я чувствовала, как вокруг меня сжимается кольцо. В конце концов не выдержала и написала заявление об уходе из Москонцерта. Я ждала, когда меня вызовут и спросят: «Как же так?!». Но никто со мной не вел разговоров по душам, никто не удерживал, как будто мое имя ничего не значило на эстраде. Я стала невыездной, мой фильм-концерт «Солнечная баллада» лег на полку, записи на радио размагничивались, меня не пускали на телевидение — так продолжалось 17 лет... Вы понимаете, что это для певицы?!

Марк Фельдман:— А чему удивляться? Москонцерт — это большой публичный дом, который работает по определенным законам. Страшная организация. В прошлом году отмечали юбилей Москонцерта, так Тамару даже не пригласили, хотя она долгое время была его лицом. А о том, чтобы поздравить с днем рождения, вообще разговора нет.

— Тамара Григорьевна, вы ведь, если не ошибаюсь, не собирались на эстраду?

— Да, я мечтала стать музыкантом. В музыкальной школе при Белорусской консерватории занималась по ночам, когда подходила моя очередь к инструменту. Засыпала на рассвете, устроившись под роялем на специально сшитом мамой тюфячке. По ходатайству директора школы мне как подающей большие надежды в послевоенном Минске выделили персональную двухкомнатную квартиру.

Впрочем, через несколько лет, став студенткой Московской консерватории, я обменяла ее на комнату в столичной коммуналке с удобствами во дворе. К тому времени я была уже замужем за пианистом Эдуардом Миансаровым и, естественно, взяла его фамилию вместо своей девичьей Ремнева.

В перерывах между лекциями и экзаменами бегала домой — кормить грудью маленького сына Андрюшу. А с мужем мы вскоре расстались. Талантливый пианист, занявший второе место после Вана Клиберна на конкурсе имени Чайковского, он чаще бывал на гастролях, чем дома, жил музыкой, пренебрегая земными проблемами. Ну и любовная лодка разбилась о быт.

— Вы поставили крест не только на несчастном браке, но и на карьере пианистки?

— На Всесоюзный конкурс артистов эстрады я пришла как музыкант, а уходила уже певицей. Спела там просто так, без надежды на успех, и вдруг все завертелось, закрутилось. Потом я выступала со своей программой в оркестре знаменитого Лаци Олаха, работала в спектакле «Когда зажигаются звезды» Московского мюзик-холла вместе с Бернесом, Мировым и Новицким, Капитолиной Лазаренко, стала артисткой Москонцерта...

«В ФИНСКИХ ГАЗЕТАХ МЕНЯ ПРОЗВАЛИ «ДЕВУШКОЙ АЙ-ЛЮЛИ»

— Публика до сих пор помнит ваши песни — они заметно отличались от звучавших в те годы на советской эстраде. Признайтесь, вы их доставали, как любой дефицит, по блату?

— Действительно, поначалу у меня были проблемы с репертуаром, потому что композиторы писали для известных уже певцов. Я садилась у радиоприемника, ловила зарубежные мелодии и тут же записывала их по нотам — мне как профессиональному музыканту это не составляло труда. А потом заказывала у поэтов стихи на эту музыку. Так родилась «Летка-Енка», «Бабушка, научи танцевать чарльстон». Мы тесно сотрудничали с Леней Дербеневым, тогда начинающим поэтом-песенником. На фестиваль молодежи и студентов в Хельсинки я поехала с песней Людмилы Лядовой «Ай-люли» и взяла первую премию. В финских газетах меня так потом и называли. «Девушка Ай-люли» — им трудно было разобрать мою фамилию.

После этой победы я набралась смелости и по настоянию мамы пошла к начальству просить квартиру. Мы ведь с ней и моим сыном жили до этого в коммуналке с удобствами во дворе. И мне дали квартиру на Мосфильмовской площадью в 21 метр, с крошечной ванной, но и это показалось нам роскошью.

В Сопоте удачу мне принесла песня Островского на стихи Ошанина «Солнечный круг», которую ЦК ВЛКСМ выкупил специально для участия в этом фестивале. У этой песни, кстати, интересная история. Еще в 28-м году в журнале «Родной язык и литература» появились стихи маленького мальчика Кости Баранникова: «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо...». Потом Чуковский включил их в книгу «От двух до пяти». В начале 60-х художник Чарухин выпустил плакат «Пусть всегда будет солнце», а Ошанин, увидев плакат, использовал это четверостишие для песни. Правда, не всем понравился мой выбор, мне говорили, что для такого престижного фестиваля нужно бы что-то посерьезнее. Игорь Гранов руководил ансамблем, который даже не хотел репетировать со мной. Но успех у песни был сумасшедший...

Где бы я с тех пор ни выступала, из зала мне всегда кричали: «Солнце» давай!». А потом уже композиторы искали меня сами. Юра Саульский специально для меня написал песню «Черный кот». Однажды за кулисы пришел молодой солдатик и напел очень красивую песню «Коханий». Это был Игорь Поклад. На концерте в Ленинграде Пожлаков принес мне песню «Топ-топ, топает малыш». Он лично мне ее вручил, хотя Вероника Круглова на полном серьезе утверждала, будто песня была написана специально для нее.

М. Ф.:— Да чепуха это! Тамара не перепевала чужие песни — это значило бы стать чьей-то плохой тенью. А она была примой. Однажды на гастролях нам принесли польский журнал «Панорама» — весьма авторитетное было издание. Так вот, в первую десятку лучших исполнителей за четверть века они включили наряду с «Битлз», «Роллинг Стоунз», Эдит Пиаф, Элвисом Пресли, АBBА и Миансарову.

— Вы ведь, Марк Михайлович, из Винницы. Где же познакомились с Тамарой Григорьевной?

— Я работал в винницком театре в оркестре. Зарплату нам не платили тогда, и я ушел на обувную фабрику — делать обувь.

— Тонкие руки музыканта делали такую грубую работу?!
Тамара Миансарова была эстрадной примадонной своего времени, а польский журнал «Панорама» включил ее в десятку лучших исполнителей наряду с Эдит Пиаф,«Битлз» и Элвисом Пресли

— Ну как-то же надо было жить. Когда Тамара приезжала с гастролями в Винницу, я приходил к ней за кулисы исключительно как поклонник ее творчества. Мы были знакомы, но не более. Я уверен, она даже не вспоминала обо мне от концерта до концерта. А потом ее коллективу понадобился музыкант, и меня пригласили... Со временем пришлось взять на себя организационные дела. Так я и стал ее директором.

— И мужем по совместительству.

— Не сразу. Мы вместе уже 28 лет.

— Как вы попали в Донецкую филармонию?

— Здесь, между прочим, в то время была лучшая филармония из всех в СССР. Миансарова, Ободзинский, квартет «Четыре Ю», симфонический оркестр — очень сильный был состав.

Т. М.:— Получилось так. Как раз когда меня уничтожали в Москонцерте, я приехала на гастроли в Донецк. На сабантуе после выступления секретарь обкома партии Владимир Иванович Дегтярев спросил, правда ли, что я ухожу из Москонцерта. Я ответила, что хотела бы, но пока еще не решаюсь. А директор Донецкой филармонии Омельченко тут как тут: «Переходи к нам! Обеспечим зеленый свет, будешь ездить куда захочешь». Мы поговорили, и я уехала в Москву. А через год все же решилась: мол, поеду, вдали эти свары пережду. Из Москонцерта тогда многие уходили, в том числе и Миша Ножкин.

Собиралась отсидеться год-другой, а это затянулось на 12 лет. Дегтярев выделил мне квартиру, но в Донецке я появлялась не так уж часто — очень много гастролировала. Я повсюду ездила, работала на аншлагах, этими концертами кормила фактически целый симфонический оркестр. Кстати, никогда не отказывалась выступить на шахте, если просили.

М. Ф.:— Тамара, между прочим, полный кавалер орденов Шахтерской Славы, член бригады Коммунистического Труда. Шахтеры за нее и до сих пор уголь добывают. Когда перед концертным залом «Россия» закладывали звезду Миансаровой, ребята приехали в Москву чуть ли не всей бригадой.

«ОБОДЗИНСКИЙ СНЯЛ СВОЮ ОНДАТРОВУЮ ШАПКУ И БРОСИЛ В УРНУ: «ЖАРКО!»

— Выходит, донецкая «ссылка» оказалась не такой уж томительной?

М. Ф.:— Да какая это ссылка? Так работали и другие артисты. Помните, на Сергея Захарова дело завели и он отбывал наказание в Магадане? Хорошо, если певец там два раза появился. Приписка к филармонии — это формальность. Мы с Тамарой были в поиске, и когда нам предложили перевестись в филармонию Кисловодска, согласились. Мэр Кисловодска Распопов сказал, что в городе строят элитный дом и, как только его сдадут, пятикомнатная квартира Тамаре обеспечена. А пока нам выделили небольшую квартиру с видом на Эльбрус.

Люди там хорошие, но всюду какая-то плесень. Санаторный город, сонное царство, и мы все время пытались их расшевелить. Кисловодская филармония была прокатная, а не гастрольная. Они настаивали, чтобы Тамара выступала по их сценарию. Миансарова должна была выходить на сцену в белом халате со стетоскопом, что-то разыгрывать. Она сразу сказала, что делать этого не будет.

Как-то к нам из Киева приехал такой поэт — Кудрявцев — и предложил Тамаре поездку с украинскими композиторами по линии ЦК ВЛКСМ. Предполагались выступления перед нашими моряками за рубежом. Мы приравнивались к старшему офицерскому составу с правом выхода на берег. Если бы все состоялось, каждый из нас мог привезти деньги на «волгу». Мы, конечно, согласились и стали ждать бумаги на выезд. Месяц проходит, второй — документов нет. Я звоню Кудрявцеву в Киев, а он говорит, что все выслал давным-давно на адрес филармонии.

Тамара в тот момент куда-то уехала, и я пошел к директору выяснять, где наши документы. Когда он достал их из ящика стола, да еще ни с того ни с сего обозвал меня жидовской мордой, я просто отключился. Схватил телефонный аппарат и стал бить этого типа по голове. В общем, меня забрали в милицию, продержали три часа для порядка, установили, что я абсолютно трезв, и отпустили. Но из Кисловодска, как вы понимаете, нам пришлось уехать, и мы вернулись в Москву.

— Тамара Григорьевна, это правда, что вы когда-то помогли Людмиле Ивановне Дородновой — той, что ныне работает домработницей у Аллы Пугачевой и раздает автографы как человек, приближенный к Примадонне?

— Я ее от смерти спасла. Люся жила в подмосковном Подольске, работала на химкомбинате и часто приходила ко мне за кулисы. Один раз явилась грустная такая и спрашивает: «Ну что мне делать? Я катастрофически лысею». А я ей: «Люся, ты что себе думаешь?! Тебе работа дороже жизни? Уходи немедленно со своего химкомбината». Она послушалась, и я оформила ее костюмершей к нам в коллектив.

Семьи у Люси не было, и она стала ездить с нами. На гастролях гладила ребятам пиджаки перед концертами, а в Москве помогла моей маме, которая воспитывала Андрюшку, бегала в магазин. Люся и в Донецке с нами жила. Со временем я отказалась от ее услуг, и она работала у Ларисы Мондрус. Когда та уехала в Германию, Люся оказалась у Пугачевой. Мы иногда общаемся, она поздравляет меня с днем рождения.

М. Ф.:— Если Люся напишет книгу, это будет водородная бомба. Можете представить, какими тайнами она владеет? Она рассказывала, что Филипп еще лет пять назад спрашивал у нее: «С кем ты останешься, если мы с Аллой будем жить порознь?». Теперь Люся делит себя между Аллой и Филиппом, но больше времени проводит у него. Самый большой недостаток Люси — длинный язык. Алла как-то сказала ей: «Я не Миансарова, терпеть не буду».

— Вы дружили с Валерием Ободзинским. Самую популярную песню из его репертуара — «Эти глаза напротив» — сегодня вновь поют в ресторанах, но никто уже не помнит ее первого исполнителя. Он ушел неожиданно и тихо. Что с ним произошло?

— Его забили и затюкали в Москонцерте, уничтожили завистью, не давали работать. Популярность у Валеры была сумасшедшая — такие залы, как Ободзинский, только Магомаев собирал. Но звания ему не давали, он переживал и пил, потом вообще ушел со сцены. Певец с потрясающим голосом, которого обожали зрители, работал сторожем на галстучной фабрике. Это же немыслимо! Жена Аня Есенина периодически вытаскивала его из запоев и депрессий, какое-то время он держался...

Помню, мы организовали совместный концерт. В четырехтысячном зале яблоку было негде упасть: половина Тамариных поклонников, половина — его. Предложений после этого посыпалось столько, что мне приходилось составлять такую длинную простыню с графиком выступлений. Валера, если появлялись деньги, возвращался к своему прежнему образу жизни — тому, к которому привык, когда был в порядке и на пике популярности. Педикюр, рестораны, все самое лучшее и дорогое. Как-то ждем поезда на перроне, он снимает ондатровую шапку и бросает ее в урну. Я кричу: «Что ты делаешь?!». Он отвечает: «Жарко».

В общем, он опять запил, и у меня были основания волноваться, не сорвется ли очередной концерт, запланированный в Петрозаводске. Когда Тамара взяла туда билеты, позвонил Ане, спросил, как Валера. Она сказала, что ждут нарколога. Позвонил позже, говорю: «Позови мужа к телефону», а Аня отвечает: «Валеры нет». Я думал, Ободзинский с собачкой вышел «погулять», как это у него называлось. Спрашиваю: «Когда будет?». А она тем же убитым голосом повторяет: «Валеры нет». И тогда до меня дошло, что его нет совсем. Шок...

Ему было 55 лет. Когда его хоронили, один из эстрадных мэтров стал говорить прощальную речь, и в этот момент портрет Валеры упал и разбился. Такое не могло быть случайностью, это знак свыше, потому что тот человек сфальшивил. Валере многие завидовали — его голосу, фактуре.

«Я ДАВНО НА ПЕНСИИ, НО ОНА У МЕНЯ ТАКАЯ, ЧТО ВСЕ ВРЕМЯ ДУМАЮ, КАК ЗАРАБОТАТЬ»

— Сегодня исполнителю, чтобы стать популярным, необходимы два условия: деньги и... деньги. Вы же, Тамара Григорьевна, когда-то сказали замечательную фразу: «Поддержите талантливых. Остальные пробьются сами». Еще недавно вы преподавали на кафедре эстрады в ГИТИСе — много ли было у вас по-настоящему талантливых учеников, которым удалось пробиться?

— Талантливые ученики были. Юлиан, Алика Смехова, Лада Марис, которая поет в спектакле «Иисус Христос — суперзвезда». Я горжусь тем, что дала им что-то в плане профессии. Сейчас ведь никому нет дела до качества исполнения. Почему в моде шоу со всевозможными спецэффектами? Потому что это отвлекающий маневр, за которым легко спрятать отсутствие профессионализма. Уберите дым, свет, подтанцовки — и король останется голым. Слушать нечего, так хоть на шоу зритель посмотрит. Мы потеряли зрителя, знающего толк в хорошей эстраде, которого воспитывали десятилетиями.

Несколько лет подряд я возглавляла жюри конкурса в Белоруссии. Я слышала очень способных ребят. Например, хорошо показали себя великолепный тенор Теймураз Боджгуа и Наташа Подольская, но дальше им нужна была раскрутка.

М. Ф.:— Деньги в талантливых ребят никто не хочет вкладывать. На Западе вкладывают, у нас нет. А без денег никак не пробьешься — тому на лапу дай, другому. Два года назад Наташа Подольская пела на конкурсе «Евровидение», а перед этим приезжала к Тамаре в Москву из Могилева по выходным брать уроки. Она умный человек, закончила юридический институт, а чутья нет — ну не ее это композиторы, с которыми она работает. Вот и пошла по рукам. У нее в голове одни фотосессии — в каком ракурсе лучше себя показать.

Зачем она связалась с «Фабрикой звезд»? Уже в самом названии заложена пагубная суть — «фабрика» — это конвейер, а талант — товар штучный. Разве вырастишь его за три месяца? После «Фабрики» какой-то поклонник-банкир подарил ей «лексус», а она его разбила. Приехал ее отец-юрист из Беларуси, чтобы уладить неприятности, а когда возвращался назад, погиб в аварии под Москвой. После его похорон она уже на следующий день работала в концерте. О чем тут говорить? Многие таланты так и пропадают.

Т. М.:— Я понимаю, сейчас другое время. Мне кажется, в эстраду прорвались люди, которые вообще не знают нот. Да и смысл из песни исчез.

М. Ф.:— Вернулась мода на старые песни в современном исполнении. Мы смотрели как-то вечер памяти Рождественского. Какие же песни потрясающие! И как бездушно их исполнили. Дошло до того, что на сцену вышла женщина из Администрации Президента и стала петь. В зале сидят маститые композиторы, аплодируют. Разве они не понимают, что это не звучит? Дима Маликов исполнил «Ноктюрн» Бабаджаняна, но он же не чувствует его. Арно уже был болен, когда писал «Ноктюрн». После его смерти Роберт написал необыкновенные стихи на эту музыку: «Как тебе живется, милая моя?» — будто покойный Бабаджанян обращается к жене с небес. Недавно мы слушали диск со всеми этими песнями, и «Ноктюрн» тоже — в исполнении Магомаева. Это настолько потрясающе, что словами не передать...

— Сегодня каждый исполнитель четко знает себе цену, которая выражается в суммах со множеством нулей. Вам, Тамара Григорьевна, такие гонорары и не снились?

— Я давно на пенсии, но она у меня такая, что все время думаю, как заработать.

— Какая, если не секрет?

— Примерно 200 долларов. Как в Москве прожить на эти деньги? Принимала участие в предвыборной кампании, пою на корпоративных вечерах.

М. Ф.:— Приходится хвататься за любую работу. А ведь когда-то у Тамары была самая высокая тарификация, она делала огромные сборы. В числе 50 деятелей искусства, которым доплачивали из фонда министра культуры, она получала 100-процентную прибавку за мастерство. Дополнительно выходило 60 целковых. Конечно, нынешние гонорары нам и не снились. Я не понимаю, за что платить такие деньги? Просто многие нынешние певцы понимают, что через некоторое время о них никто не вспомнит, вот и спешат куш сорвать — сколько получится.

Тамару знали повсюду, и за границей тоже, ее любили... Я развесил десятки ее дипломов — получилось во всю стену. Это и все, что она нажила, — в то время никто не платил за победы в самых престижных конкурсах. И духи «Тамара», которые поляки выпустили в ее честь, — тоже кому-то принесли доход, но не ей. Так что заработала певица Миансарова себе только имя. Хоть она и настоящий профессионал, и на сцене — Бог.