В колонках играет - FL mix
Настроение сейчас - хм....

Не поленюсь напечатать. Дочитайте до конца, это что-то! =))

 

Я в своей жизни много чего делала, только вот в тюрьме не была. И не трахала свою мать. Сейчас семь вечера 31 декабря 1999 года, а потому, если я хочу обо всём рассказать до начала нового тысячелетия, лучше начать сейчас.

 

Эти пятница с субботой похожи на последние дни Римской империи, говорит Священная Корова, разворачивая какой-то маленький свёрточек. Иногда Священная Корова думает, что она Бог. Господь её прости.

 

И вовсе нет, отвечаю я, нечего прикидываться грёбанной жертвой прессы. Просто ещё один год заканчивается, вот и всё. Просто смерть ещё раз ударила своим ломом.

 

Я беру бутылку водки и отпиваю глоток.

 

Этот канун Нового года будет совсем не похож на тот, когда мы провели два часа на заднем сиденье маленькой машины по дороге в Тараканий Конец в поисках "колёс", а потом ещё четыре часа пытались разыскать в Кенте вечеринку, которую всё равно отменили, - а потом "колёса" не сработали, и нас стошнило. Он не будет похож на тот, когда ты гладила мою шею, а я блевала около забегаловки, где в окне висела здоровенная кефаль из оргстекла, а какой-то толстяк всё пытался заставить нас выпить по "Розовой Леди". И мы не станем проводить его, тусуясь с людьми, которых мы, в общем, ненавидим или презираем. И не станем плясать под дудку поганых ди-джеев, которым к тому же явно переплачивают. Мы не проснёмся на куче мешков с мусором с ошмётками почти нетронутого пирога на лице. И смотреть специальные выпуски "Гарри Хилла", "Папаши Теда" или "Этой жизни" мы тоже не будем - они, конечно, ничего, но...

 

Заткнись мать твою! Лучше нюхни и давай ближе к делу, говорит Священная Корова, у нас ещё куча дел.

 

Я знаю! - рычу я, вышагивая вокруг стола, на котором она сидит, и медленно покачиваясь в такт музыке.

 

Мужской голос рычит и завывает большим зверем, он бесится и проклинает, а нарастающий ритм, похожий на густой сладкий аромат, поднимает меня всё выше, выше -

 

                 Я видел это

 

                 Всегда и везде

 

                 Ко мне поворачивались спиной.

 

                 "Ты нам не нужен, ты здесь чужой!"

 

                 И тогда я сказал: "Прекрасно,

 

                 Я буду светить сам по себе,

 

                 И буду верен

 

                 Только себе.

 

Я называю это кайфом. Сеанс шиацу. Священная Корова начинает выворачивать ногу под каким-то странным углом, что не сулит ничего хорошего, уж я-то знаю. Потом она поворачивается, наклоняется и целует меня прямо в губы.

 

Только не сейчас.

 

Да ладно, давай.

 

Священная Корова может закинуть обе ноги себе за шею. Я всегда пытаюсь вести себя так, как будто на меня это не производит ровным счётом никакого впечатления. В конце концов, что мне за дело до этого, куда она закидывает ноги? Никакого мне дела нет. Священная Корова проводит ладонью по моей левой груди и двумя пальцами сжимает сосок. Мы уже знаем, сколько наркоты можно принять, чтобы секс был в кайф, а не становился похожим на копание в грязном белье. А поймать этот момент не так легко. Она наклоняется, притягивает меня к себе и берёт губами мой сосок. Я просовываю руку ей между ног. Она очень напориста и настойчива. Я начинаю гладить её - моя рука движется снизу вверх, вверх по внутренней стороне её бёдер к её киске. Пальцем поглаживаю её клитор. Она гладит мне шею большим пальцем ноги. Её губы такие мягкие...

 

Звонок. О нет, только не это. Прибыл Люк Смерть-Дорога, Человек, Который Был Здесь С Самого Начала.

 

Привет, Люк. Нюхни порошка. Ещё есть водка. Какой у тебя классный меховой прикид, такой голубой. Похоже, Люк едва узнаёт нас, зато немедленно разражается речью.

 

О господи, вы просто не поверите! Я вчера зашёл в тот клуб, и ди-джеи оказались просто ужасны! Я хочу сказать, там был сплошной чёртов молодняк, который даже не врубался в то, что происходит. Грёбанные затасканные мотивчики, настоящее дерьмо - всякие там кислотные техно с барабанами и басами - я хочу сказать, они просто не знают, как оно всё должно быть по-настоящему, их просто тогда не было, верно ведь? О-ох, дома просто зашатает от этой второсортной муры! Всё не так, как раньше, это я вам точно говорю. Никогда не поверю, что все эти ребята ловят кайф от такого дерьма! Всё дело в том, что их не было тогда, в самом начале...

 

В самом начале чего? - шиплю я. Это самое лучшее, когда треплешься о музыкальных течениях последних двадцати лет с народом вроде Люка Смерть-Дороги: надо сообразить о каком стиле идёт речь, сообразить, когда, по-твоему, "всё это началось", а потом прибавить к этому ещё пару лет - на всякий случай - и выдать что-то вроде "но ведь Африка Бамбаата это делал ещё в 78-м, верно?". И всё такое прочее.

 

Люк отвечает.

 

Ну, их просто не было тогда. Когда всё это началось.

 

Как тот, кому в 1999 году исполнилось семнадцать, мог "быть там" в 1986, в четыре года? Я хочу сказать, если бы они даже и были в Ивисе в том самом году, они бы наверняка строили там песочные замки, разве нет?

 

Эти клубные фашисты - что-то особенное, совершенно отдельное племя. Я просто фигею от Люка.

 

Пора двигать! Священная Корова быстро встаёт на ноги. Нам надо раздобыть эту штуку. Мак так расстроится, если мы её не найдём...Давай же! Ты только подумай, что ей пришлось пережить.

 

Ну ладно, ладно.

 

Священная Корова идёт к комоду и вытаскивает оттуда маленький потасканный дипломат. Он белый, пластиковый и обтянут вельветином. Выглядит как последняя дешёвка, совсем не в стиле Священная Корова.

 

Ничего не спрашивай, говорит она, это для Мак.

 

Тогда ладно.

 

Тихо.

 

Верно. Пора заняться делом. Давай, будет о чём внукам рассказать.

 

Мы принимаем по дозе ЛСД и начинаем поторапливаться: у нас есть важное дело. Мы направляемся к дверям.

 

Погоди-погоди, а как же насчёт Лили?

 

О, с ней всё будет впорядке. С ней всегда всё впорядке.

 

В наше время дети быстро растут.

 

Да, слава богу.

 

Охота началась. А вот и первый пункт остановки: паб неподалёку. До нас доходили слухи, что там есть то, что нам нужно. Мы садимся. Священная Корова хватает меню.

 

Не могу поверить, что нас сумеют быстро вычислить.

 

Нас всегда замечают, так что с заказом проблем быть не должно; вот только сели мы не за столик, а на бочонки, которые ещё не успели сгрузить в погреб.

 

Милашки, тут не сидят.

 

Ну, давай. Давай, "кровавый пирожок" - ты меня понял, шепчет она.

 

Удачи, милашка. Он смеётся.

 

Я смотрю на женщину за ближним столиком: она заказала себе целого краба. Он очень большой - по крайней мере в сравнении с тарелкой. Я смотрю и смотрю на этого краба: мне кажется, что он ползёт. Или собирается поползти. Похоже, у меня появляются первые признаки фобии: я холодею, меня начинает трясти, я чувствую, что вот-вот разревусь.

 

Священная Корова кричит - лишком громко для такого времени суток, пусть даже сегодня и канун Нового года, последний день года 1999.

 

Что значит - нет "кровавых пирожков"! Мужчина выглядит усталым.

 

Нет бифштексов! Прекрати, ты знаешь, что мы можем потерять лицензию.

 

Брось, парень!

 

Прости, милашка.

 

Священная Корова сгребает меня в охапку, и мы несёмся вниз по улице. Она со мной не церемонится.

 

Давай, Сука. Соберись. И не вздумай вываливать на меня всё это крабье дерьмо - "О, это ноги, их ноги!.." У тебя нет глюков и не будет.

 

Ладно, ладно, успокойся, старая ты развалина!

 

Мать твою. Хорошо, заскочим на минутку на вечеринку к Полу, у него наверняка что-нибудь найдётся в холодильнике. Мы выбираемся на улицу, где нас чуть не хватает случайный патруль. Делать им нечего. Посылать сюда патруль - всё равно что стрелять по рыбам в бочке. Они с тем же успехом могут арестовать и тех, у кого нет ничего, на что стоило бы тратить время полиции.

 

Мы ловим кэб и едем к Полу.

 

У Пола милая квартира, где люди с длинными крашенными ногтями потягивают разную выпивку и слушают всякую лёгкую музыку типа джаза. Пол любит своих друзей; они у него правильные. Я имею ввиду их образ жизни, а не сексуальную ориентацию. Посредственностям вполне хватает мелких адюльтеров и щипков за задницу.

 

Я начинаю болтать с каким-то мужиком.

 

Господи, что за музыка, говорю я. Эй! Помнишь мультфильм, где кузнечик по имени Честер встречается с таким маленьким потерявшимся щенком, который говорит: "Дай мне булочку с ветчиной", и они все живут вместе на Таймс-сквер за мусорными баками? Представь себе, что щенок говорит: "Дай мне булочку с ветчиной, или я сделаю в твоей башке дыру, по сравнению с которой Гранд-Каньон покажется с комариный нос!"

 

Я хихикаю.

 

Эй, хочешь меня трахнуть? - говорю я мужику и замечаю, что в это время Священная Корова исчезает в подвале - явно не просто так.

 

Мужик высокий, чёрный, в жутко дорогом костюме; пока я этого не сказала, он выглядел так, как будто ему всё надоело смертельно.

 

Сука! Быстро спускайся!

 

Я нужна Священной Корове. Я сматываюсь; теперь мужик выглядит ошалевшим.

 

Смотри! Морозильник! Там внутри точно есть то, что нужно!

 

Священная Корова поднимает крышку морозильника; под ней оказывается пицца в коробках и много всякой всячины в коробках от мороженного. Про себя я тоскливо думаю, что там внутри, наверное, части расчленённого трупа. На сегодняшний день расчленёнка считается делом унылым и нудным. Самый шик для киллера - пришить и смотаться; так я думаю. Священная Корова начинает ожесточённо рыться в содержимом морозилки. Я расхаживаю взад-вперёд. Конечно, здесь холодно. Я держу в руках замороженного лосося в пакете. Пол любит готовить. Бьюсь об заклад, ему дела нет до всяких законов и смертных приговоров. Пол есть Пол.

 

Представь, каково быть супермоделью! - внезапно говорю. Представь на минутку, что ты - одна из этих женщин. В конце концов, если те части твоего тела, которые всеми ценятся, так странны, представь себе там те части твоего тела, которые не видит публика. Ха! Действительно массивные ноги - те, которые фотографам не советуют фотографировать, - ноги мужского размера, я хочу сказать, размера крупного мужчины. Руки, похожие на здоровенные, огромные окорока или когти - как в фильме "Нечто", где тот тип убегает, а потом мы вдруг видим, как он вытаскивает здоровенную когтистую тварь; или когда грудей совсем нет (что, разумеется, странно для любой женщины, кроме модели). А это всё только снаружи! Что и говорить о внутренностях! Представь вытащенный наружу пищевод и кишки, - может, у них уходит больше времени на то, чтобы проглотить и переварить еду, и потому у них такой чёртов метаболизм, что они могут съедать по двадцать пирогов с чипсами и не толстеть! Странно, что у супермоделей никогда не бывает квашиоркора, верно? К тому же, конечно, есть ещё здоровенные широкие и такие странные зады...

 

Заткнись, мать твою, лучше помоги мне держать крышку открытой! - шипит Священная Корова. Выложи часть всего этого барахла на пол или ещё куда.

 

Лосось прилипает к моей руке.

 

Нет здесь никакого долбанного мяса!

 

Странно, но Священная Корова вспотела. Я покачиваюсь в такт музыке.

 

Теперь пойдём к Луне.

 

Сейчас?

 

Сука ты, похоже, кое-что забыла. Мы должны принести Мак немного мяса, в этом всё дело, сечёшь?

 

Господи Иисусе, а рыбой она не может обойтись? Мы же можем позаимствовать её у Пола, верно?

 

Мы выметаемся отсюда и отправляемся к Луне в плавучий дом в Батерси.

 

Предупреждаю, там будет полно "Анонимных наркоманов", компьютерных зануд, вегетарианцев и помешанных сектантов. У них точно не будет никакого мяса.

 

Мы попробуем. Старуха Луна со странностями, никогда не знаешь, что у неё может быть припрятано.

 

После кошмарного путешествия по спускам и лестницам в кромешной тьме мы наконец добираемся до корабля Луны. На вечеринке полно "Анонимных наркоманов", компьютерных зануд, вегетарианцев и помешанных сектантов. Но Луна  - поборница равноправия, так что, может, они и не все такие. Большая часть гостей сгрудилась вокруг нового "Макро-Мака" Луны с огромным экраном. Экран и вправду два метра в поперечнике, как и говорила реклама!

 

Они смотрят на беспорядки. Женщина что-то кричит и бежит прямо на камеру в языках пламени.

 

Вот дерьмо! И где это всё? - спрашиваю я.

 

На меня смотрят так, как будто я тупая или свихнулась.

 

Ну, в самом деле, где?

 

Здесь, конечно, говорит томная блондинка; она смотрит на меня с презрением, потом снова поворачивает лицо к экрану, где здоровенный мужик в массивном шлеме тащит по дороге двух монашек. Он швыряет их на землю. Одна пытается бежать, но он хватает её, вытаскивает мачете и разрубает её лицо пополам. Он задирает её одежу и пинает её между ног; тело монашки дёргается. На ней только колготки без трусиков. Я отвожу глаза от экрана и начинаю разглядывать затылки зрителей.

 

Да, да, но где это на самом деле?

 

Здесь, злобно рычит мне кто-то в ответ.

 

Какая я глупая! Они не станут снимать кино о революции; это будет в онлайне! - говорю я. Какой штамп...

 

Луна, маленькая, с вьющимися тёмными волосами, берёт меня за руку и ведёт на кухню.

 

Это начал кое-кто из моих друзей, разве не удивительно? Вот наша карта. Можешь получить её на http://www.millenium.riots.co.uk.

 

На самом деле я не слишком уважаю Луну. Один раз она задрала топ и продемонстрировала мне свой проколотый пупок и татуировки. Мне нравится украшать своё тело, сказала она, потому что это помогает мне общаться с дикими племенами.

 

На самом деле, ответила я, если хочешь действительно пообщаться с дикими племенами, почему ты не проводишь по восемь часов в день на перетирании маиса и не пытаешься совершать шестимильные прогулки туда и обратно с металлической канистрой с водой каждое утро? До неё не дошло. Ещё у неё есть приятель, которого зовут Тват Санблест, или как-то в этом роде. Вот дерьмо, и он тоже здесь!

 

Господи, я уже столько натерпелся. На встрече прошлым вечером я всё говорил и говорил и не как не мог остановиться…

 

Я предлагаю ему выпивку – просто затем, чтобы он заткнулся; но он отказывается.

 

Прости! Я тоже ходил к «Анонимным алкоголикам» - просто для того, чтобы познакомится, понимаешь меня?

 

Я предлагаю ему сигарету, но он отказывается и вытаскивает эту маленькую пластиковую карту с сокращённой  версией «двенадцати шагов».

 

Мне очень жаль, говорю я.

 

Я спрашиваю, к чему у него пристрастие, - я кое-что слышала об этом от Луны. Я ожидаю рассказов о психозах во время «ломки» и детях, которых сбрасывают с верхних этажей.

 

Марихуана, говорит он. Я выкуривал сигарету каждое утро.

 

Если и есть на свете что-то, чего я не переношу, так это тех, кто подсели на том, что выдают себя за подсевших…Я сосредоточенно вытираю лицо, потом вспоминаю, что мне нужно отвлечь Луну, пока Священная Корова взламывает замок Луниного холодильника; она сделает это мизинцем (она говорила мне – понимаете, она и в самом деле может это сделать) и отыщет мясо.

 

Внезапно Луна смотрит мне через плечо, на её лице отражается ярость. Какого дьявола Священная Корова делает у меня в холодильном отделении?

 

Священная Корова стоит с одной рукой в холодильнике, и вид у неё виноватый. Луна хватает её и грубо дёргает за руку.

 

Ох, мать твою, Луна, ладно, мы сейчас уберёмся. Пожалуйста, ну пожалуйста, можно нам взять эту говядину? Пожалуйста. Это для Мак. Ну же, ты знаешь, она была в этой грёбанной дурке шесть месяцев. Ей это позарез нужно.

 

Ты хоть представляешь себе, что мне пришлось пройти, чтобы получить это мясо?

 

Мы молчим. Мы хорошо знаем, что она должна была пройти.

 

Я снова поворачиваюсь к Луне.

 

Ты, жадная стерва! А ты себе представляешь, что прошла Мак?!

 

Луна сплёвывает.

 

А ты, Сука, часом, не читала газет? Не видела информационных бюллетеней, которые суют нам под дверь? МЫ ВСЕ УМРЁМ. И я намерена получить удовольствие от этого куска говядины, тем более что кое-кто чуть не погиб, добывая его для меня. Скорее всего, мне придётся продать машину, чтобы расплатиться с ним. Как вы смеете портить мне новогодний праздник! Живо выметайтесь отсюда!

 

О, Луна, ну пожалуйста, пожааалуйста… Всё равно встреча Нового года всегда превращается в дерьмо. Только посмотри на все эти грёбанные лодки, которые плавают вверх-вниз по реке! Будут утопленники, мать их, и несчастные случаи с фейерверками, и передозировки наркоты…

 

Выметайтесь.

 

Мы уходим. По пути я прихватываю бутылку текилы. Мы со Священной Коровой несколько секунд стоим на пристани, даже своих мыслей мы почти не слышим из-за шума и грохота, который царит на Темзе и её берегах, - или, по крайней мере, нам так кажется.

 

Жизнь До Мяса (ЖДМ) (ну, если честно, то такой и не было, если не считать каменноугольного периода и ещё более древних времён). Жизнь После Мяса (ЖПМ) (теперь, для большинства из нас, её просто нет). МЯСО!

 

Века назад я работала в Ланкастере и хотела купить «чёрный пудинг». Я спросила у приятельницы: «Знаешь ли ты хороших мясников?»

 

Нет никаких хороших мясников, Сука, ответила она; это были пророческие слова.

 

Чёрт, я совсем забыла! Я нехорошо ухмыльнулась про себя. Посмотрела на нас со Священной Коровой – на наши тела, в которых тихо, нежно тикали бомбы замедленного действия. Много обителей у Господа, и всякое такое, - и лавка мясника – самая паршивая из них.

 

Ну, прощайте, девяностые, говорит Священная Корова, и прощайте, мы, говорит она, ощутив моё настроение. Внезапно её лицо становится сосредоточенным и обеспокоенным.

 

Ладно, я об этом раньше не говорила, но у «Хэрродса» до сих пор есть тайный мясной склад, который охраняют все двадцать четыре часа в сутки. Вряд ли кто об этом знает. Если ты там что-то покупаешь, тебе приходится подписывать гарантийный сертификат и удостоверять, что весь их товар чист. Даже если ты королевских кровей.

 

А разве у особ королевской крови нет своих запасов? Все эти чёртовы коровы, свиньи и овцы…

 

Я вспоминаю о трагических новостях шестимесячной давности.

 

Не знаю, Сука. Пошли. Нам пора.

 

Садимся в автобус до «Хэррдоса». Кэбов нет. Поездка растягивается на века. На улицах полно народа. Просто ненавижу этот магазин.

 

Как мы пройдём внутрь? Священная Корова вытаскивает из своей сумочки что-то вроде маленького ананаса.

 

Это ручная граната времён Второй Мировой Войны. Что ты собралась с ней делать? – спрашиваю я.

 

Это моё дело. Ты же знаешь, я не только мама, хитренько говорит она. Сейф с мясом находится прямо в зале с едой. Два поворота налево, один направо. Бросим это и бежим.

 

Она протягивает мне кухонный нож. Кругом люди. Сейчас только девять тридцать, и дорогие бистро Кингсбридж переполнены этим золочёным дерьмом, разбрасывающим вокруг деньги. Я бы хотела подорвать их. Мы крадёмся по лестнице, ведущей в какой-то подвал, и принимаем по дозе кокаина из уродливой пластиковой бутылки.

 

Давай! Мы бежим к окну магазина.

 

Мы ныряем под машину. Священная Корова выдёргивает чеку и бросает гранату. К моему удивлению, она взрывается. Мы бросаемся в дыру, под ногами у нас хрустит битое стекло. Я наступаю на оторванную руку какого-то идиота. К нам бегут охранники. Священная Корова вытаскивает грёбанный пистолет! Меня это переезжает вконец; к тому же всё это должно закончиться каким-то крайним проявление женского мужества – но потом. Позднее. Вслед за Священной Коровой я направляюсь к мясному прилавку.

 

Мадам! Вы не можете войти в это заведение в таком виде! – кричит ещё один тип, пытаясь схватить меня; я рублю его по руке и обрушиваю целую пирамиду Шикарных Песочных Бисквитов.

 

Священная Корова выпускает несколько очередей по сейфу с мясом и издаёт вопль восторга, появляясь из-за прилавка с горстью тонко нарезанных филейных бифштексов, сочащихся соком. Они начинают проскальзывать сквозь её пальцы. Она выпускает ещё несколько пуль по охранникам.

 

Сумку мне! Быстро! Ещё один тип удирает за прилавок, но тут же возвращается.

 

Да не бумажный пакет, ты, тупой грёбанный урод!

 

Один их охранников упал на пол; кажется, он молит о чём-то.

 

Бога ради, по крайней мере, заполните форму, умоляет он. Я понимаю, что я круче охранника, который пытался схватить меня. Священная Корова стреляет ещё несколько раз, и мы выбегаем из здания. Всё это заняло не больше минуты.

 

Где то, что мы искали?

 

Мать твою! А ты как думаешь?

 

Священная Корова вручает мне капающий пакет и вытаскивает маленькую штучку для взлома кодов; мы забираемся в маленькую, низенькую спортивную машину. Всё это начинает выглядеть глупо.

 

Где ты взяла эту штуковину для взлома кодов?

 

Она улыбается; отчасти эта улыбка говорит о том, что делает это для меня, из уважения ко мне, что она создала всю эту волнующую ситуацию для меня.

 

Может быть.

 

Как бы то ни было, я возбуждена. У неё к тому же есть ключ зажигания, и она заводит машину.

 

Но мы же говорили, что такие преступления – это мужское дело, нет разве?

 

Сейчас я валяю дурака. Прикидываюсь. Мне нравится иметь убеждения и ценности, но мы, люди, чаще всего забываем, что принадлежим ещё и к животному царству. Я вот на минутку забыла об этом.

 

Я знаю, что мы сделали. Прекрасно знаю, - говорит она, и в её голосе звучит нетерпение. Я смеюсь.

 

Ну, Мак, мы уже едем. Я веду. Священная Корова врубает музыку на полную. А потом…Постой, говорит она, давай-ка сейчас остановимся, запрём двери и выпьем.

 

На обочине  оживлённой дороги мы находим место для стоянки. Священная Корова поворачивается ко мне и проводит рукой по моему лицу. Она берёт бутылку текилы и отхлёбывает из неё. Потом передаёт её мне. Коричневая жидкость обжигает мне рот.

 

Я смотрю ей прямо в глаза. Машина маленькая, но оба передних сиденья откидываются.

 

Что это ты делаешь? – спрашивает она.

 

Я наклоняюсь к ней и заставляю её откинуться на сиденье. Я по-прежнему пристёгнута ремнём безопасности – всегда его надеваю, что бы не происходило. Ощущение несвободы доставляет удовольствие, но я отстёгиваю ремень, потом растягиваю кофточку так, чтобы была видна грудь. Мотор всё ещё работает. Священная Корова громко смеётся и тянет ко мне руку, когда её пальцы сжимают мой сосок, я отхлёбываю ещё текилы. Её киска влажная. Мой палец проскальзывает внутрь, начинает двигаться там; я глажу волосы на её лобке, веду рукой вверх по её животу. Наша возня начинает привлекать внимание.

 

Ой-ё! В окна начинают тыкать пальцами и колотить кулаками. Лица скалятся, пускают слюни. Я забираюсь на Священную Корову. Пытаюсь найти удобное положение на узком сиденье. Я прижимаюсь к Священной Корове, трусь об неё, прохожусь кончиком языка по её лицу и шее. Она посасывает мой левый сосок – мой любимый – всё сильнее, сильнее… Машина начинает трястись: её раскачивают собравшиеся люди. Она раскачивается так сильно, что мне нужно только оставаться в неподвижности. Я отхлёбываю ещё текилы.

 

Дерьмо! Уже без четверти одиннадцать! – кричит Священная Корова; нам пора трогаться.

 

Вокруг столпилось столько народа, что машина кажется облепленной пчёлами. Я переползаю на сиденье водителя и заново запускаю мотор. Я веду машину медленно, люди взбираются наверх, царапают её, бессильно пытаясь уцепиться хоть за что-нибудь. Когда путь немного расчищается, я прибавляю скорость, потом резко давлю на тормоз, отчего висящие на машине падают. Потом я давлю педаль акселератора до упора, расшвыривая людей, кА пустые бутылки по кухонному полу.

 

Мы едем, пробираясь сквозь всё новые и новые толпы, сминая мусорные баки, пока не оказываемся перед ваксхолльским мостом. Кажется, что мы едем целую вечность – по мосту, через мост, через Брикстон, всё вниз и вниз по дороге. Перед нами здоровенный дом с небольшой автомобильной площадкой у входа.

 

Мы вылезаем из машины; прежде всего Священная Корова прячет бифштексы за резинками чулок.

 

Привет, мы пришли навестить Мак. У нас назначена встреча. Откуда-то из задних комнат доносится музыка. Нас обыскивают, но бифштексы нарезаны слишком тонко – их не замечают.

 

Нас ведут через двери, всё новые и новые двери, потом через двери с детекторами. Мак живёт на том уровне, где не всегда обязательно следить за посещениями.

 

Кто-то говорил, что у Мак «мясная мания» проявилась раньше, чем это бывает обычно, и что её нужно изолировать и держать под наблюдением. На самом деле, я думаю, что она обвиняла кого-то в преступлении, или в расизме, или в чём-то вроде этого, и люди решили, что она слишком похожа на шамана, что у неё не все дома. Ещё она слишком злоупотребляла своими способностями ди-джея и творила с толпой что-то странное. Мак держала небольшой магазинчик всякой странной всячины в Клеркенуэлле. Там были произведения искусства и прочее такое, связанное с героином, вещи знаменитых людей, которые им пользовались, книги, записи, картины… Неплохая была штука. В Мак шесть футов роста, и её волосы перестали расти. Хотя, если подумать, и мои в последнее время стали ненамного длиннее.

 

Мы идём по коридору; я вцепляюсь в дежурного психиатра и тут замечаю, что по ногам Священной Коровы медленно стекает вода с кровянистым оттенком.

 

Ты, грязная старая дрянь! У тебя месячные начались, а ты и не замечаешь! Я так сожалею, доктор!.. Я заталкиваю Корову в туалет, где мы вытираемся и моем бифштексы.

 

Мак приветствует нас воинским салютом и смеётся. Мы хихикаем над бифштексами. Мак визжит от восторга. Уже шесть месяцев ей приходилось есть печённый турецкий горошек и булочки: по ней это заметно.

 

У тебя есть? – спрашиваю я у Священной Коровы.

 

Что – «есть»?

 

Сама знаешь, что. То самое.

 

 Она вздыхает. Когда дело качается дури, у нас свои обычаи. Мы никогда не произносим этого слова вслух. Мы делаем это в память об умершей подруге, которая никогда не менялась. Потом она приняла слишком большую дозу и умерла от передозировки, когда пошла помочиться, - в чём была отчасти и наша вина. Я не имею в виду – в целом, но… в общем, вы меня поняли. Это наш вечный огонь в память о ней. Ну, или, скорее, вечная гонка. Что-то вроде того. Не то чтобы нам это нравилось.

 

Ну, это.

 

Это?

 

Да, это.

 

Ну, э-э, попробуй поискать, э-э, вон там.

 

Здесь? – я достаю её кошелёк.

 

Да.

 

Священная Корова вытаскивает из сумочки косметичку.

 

Наркота! Даже больше наркоты, чем я думала. Священная Корова открывает косметичку перед Мак. Я заглядываю внутрь.

 

Ну-ка! Посмотрим, что же там! Я встряхиваю футляр губной помады, ожидая услышать стук таблеток, открываю пудреницу, ожидая увидеть в ней маленькие пакетики с белым порошком… Нет, это и в самом деле пудра.

 

Я хотела накраситься, говорит Мак. Ей позволили иметь в комнате маленькую плиту – истинная привилегия, - и мы готовим бифштексы. Но сначала заклеиваем лентой щели в двери. До того как мы начинаем готовку, Мак съедает один кусок сырым, пачкая свои белые зубы. Уже половина двенадцатого. В больнице поднимается шум.

 

Не могу дождаться своего бонга! – хихикает Священная Корова.

 

Сколько же тебе нужно, мать твою? – спрашивает Мак, вытаскивая импровизированную водяную трубку. У Священной Коровы с собой ещё не одна доза. Она очень организованная.

 

Остаётся четыре минуты. Мы взволнованы и возбуждены так, как будто только что выяснили, что Санта-Клаус и вправду существует. Я вожусь с каким-то кусочком фольги.

 

Мы все умрём, говорит Мак. Я это знаю. Скоро. Нам не нужно проходить по прямой улице в Дамаске, чтобы получить это откровение.

 

Прямая… да что вообще есть на свете прямого? – спрашиваю я, наблюдая за Мак; та задержала дыхание и не торопится выдыхать. Она протягивает длинную коричневую руку и касается волос Священной Коровы.

 

Мак едва не воет от смеха; внезапно набросившись на Священную Корову, она кусает её за шею. Моё сердце сжимается от ревности.

 

Содом, Гоморра и Геморрой! Смерть придёт к нам всем! Она идёт, напевает Мак.

 

Перед моими глазами стоит кошмарное видение свиньи, пожирающей людей, мне вспоминается умирающий ягнёнок… Остался ещё кусочек бифштекса; я разрезаю его пополам и провожу одним кусочком (теперь он уже тёплый) по обнажённому плечу Мак, оставляя на её коже мокрый след.

 

На улицах и повсюду в городе люди почти истерически ведут обратный отсчёт времени. Прыжком я оказываюсь у окна и выглядываю на улицу. Включены все радиоприёмники, все телевизоры. Как и при каждой встрече Нового года, крики, приветствующие его наступление, звучат вразнобой: часы у всех показывают немного разное время. Я начинаю смеяться. Мак и Священная Корова по-прежнему затягиваются марихуаной.

 

Возьмите ещё немного мяса, подруги, наступил новый, двухтысячный год! Они берут по кусочку. Тут я начинаю рассказывать анекдот, надеясь что они поперхнуться от смеха. Но этого не происходит. Утробный низкий рык, исходящий из утроба Лондона, так долог и громок, что мне вполне хватает времени на то, чтобы перерезать горло Священной Корове и ударить Мак ножом в сердце.

 

Я ухожу.