Он не знал, что такое страдание. Не понимал, почему 25 мальчиков в боксерских шортиках, таких же курносых, с неправильными чертами лица, идут гуськом, не спеша, и ни звука не доносится из их юных уст. Обычные, резвые ребята, дворовые пацанята, гонявшие мяч с утра до вечера, ссорившиеся, дравшиеся и - самое главное - говорящие, МОЛЧАТ. И почему тот, крайний, в боксерских шортиках, посмотрел на него безразличным, пустым взглядом?
Да лучше бы он сказал самое обидное слово, и я бы крикнул ему в ответ еще обиднее, и он бы подбежал, прямо как разъяренный Тайсон, бросился на меня, и мы бы били друг друга со всей энергией и силой, которая живет в нас. Но этой энергии унего нет, и жизнь, казалось, улетела на другую планету или переселилась в белку. Они продолжали идти, и мне становилось страшно.
Первый уже пропал за черной шторой. 5 секунд назад он еще находился в поле зрения и досягаемости, а теперь нет. Черная штора - это врата, врата в другой мир или хаос. Но что меня больше всего пугало, так это то, что за шторой не слышалось ни звука, ни писка, ни дыхания. Я ждал, когда он вернется. Но он не вышел из-за шторы, зато за черным куском неизвестности скрылся второй мальчик. Красный, да, точно, Красный. У него на лбу красное пятно неизвестного происхождения, и когда кто-нибудь спрашивал: "Что это за клякса у тебя на лбу?" - он только пожимал плечами и отвечал: "НЕ знаю, но офигенно чешется. А еще ночью, когда я пробираюсь по коридору в кухню, чтобы глотнуть воды, оно освещает мне путь. Наверное, это фонарик." Последним двум предложениям, конечно, никто не верил, но его это не смущало. Через сколько месяцев, недель, а может даже дней, забудут Красного? Ведь он тоже не вышел из-за шторы.
Вновь тишина. Я стал нервничать. Неужели никто не объяснит мне, в чем дело? Неужели они позволят уйти еще одному маленькому человеку туда, откуда белки не выпрыгивают и танки не выезжают? Во мне проснулся маленький бунтарь! Я вессь затрясся: сначала мизинец, потом кисть, рука - и так в минуту я был похож на дрель. Но на меня никто не обратил внимания. В глазах 25 мальчикв я был 26-м, только скукоженным и сконфуженным. 3-ий ушел. И тут я не смог сдержаться и закричал. Мой истошный вопль привел в чувство не только меня, но и мальчишек. Но как странна была их реакция: не сговариваясь, как будто перед ними загорелась табличка "Аплодисменты", они засмеялись вместо аплодисментов. Это был истерический хохот, 25 на 25 = 625 смеющихся чертиков, но я не посмотрел им в глаза, я не мог посмотреть в их глаза, я мог слышать только эти раздражющие звуки, выходящие из их ртов. Внезапно этот ужас перерезал чей-то голос. Неужели кто-то и вправду говорит: "Семенов, вы следующий". Семенов? Я - Семенов? О нет! Я же Семенов! Следующий КУДА? За штору? Но я не хочу за штору, я не пойду! Но эти уроды подтолкнули меня; я знал, они давно хотели от меня избавиться! Заговор против Семенова! И меня поддтолкнули к черной шторе...
Теперь он узнал, что такое страдание. Теперь он понимал, почему 25 дворовых пацанят не гоняли в футбол и не обстреливали чужих котов из рогаток. Он стал одним из них. Он стал 26-м мальчиком, попавшим на бесплатное обследование зубов.