Утро вонзилось в мозг приблизительно в четрёртом часу. За окном брезжил рассвет. Я перевернулся на больной бок и увидел уставившиеся из полумрака кошачьи глаза. Пришлось шикнуть. Кошка ненадолго запрыгнула на табуретку и задумалась о своём. А я всё переворачивался с бока на бок, комкая простыню и пододеяльник под собой. В голове всё время билось "Господи, помилуй!". Сердце ныло как ноет зуб после того как заканчивается действие обезболивающих. Я думал о ней, о себе, о нас. Почему же всё так получается и что же нам теперь с этим делать. Душа то вспыхивала внезапной обидой, то начинала плакать от умилённого созерцания образов шепчущих из различных уголков памяти. В конце концов я решительно сдёрнул с себя одеяло и побрёл на кухню пить чай и курить первую за полтора года сигарету...

Библиотека встретила как всегда бодрым строем учёных старичков-очкариков с неизменными кожанными папочками. Сегодня я снова читал "Намедни" Парфёнова про 1991-2000 годы. Мне дорога эта сраная эпоха моего детства. Читая эти страницы, рассматривая фотографии я мысленно возвращаюсь туда, где был ментос за 2 рубля и сотки на переменах, войнушки в овраге и Pat Metheny в наушниках, первый телефон Motorola и вода бьющая из асфальта вокруг дома напротив. Эпоха перестройки и ельцинизма завораживает. Читаю уже второй раз по три часа подряд и не дошёл ещё и до середины.

Потом прогулялся через Александровский сад и Никольскую до Лубянки. Дома ждала жара и голодная кошка, виновато заглядывающая в глаза. Сижу, пью чай с собинской мятой. Жизнь вроде продолжается.