http://afisha.rambler.ru/message.html?id=12583476
В российский прокат вышла одна из самых ярких лент этого года, главный фильм последнего Каннского кинофестиваля, картина «4 месяца, 3 недели и 2 дня» румынского режиссера Кристиана Мунгиу. Две студентки, соседки по комнате в общежитии, куда-то собираются. Зачем-то берут с собой скатерть. Одна заметно нервничает, другая ведет себя спокойно. Все очень подробно и как-то по-деловому. Оказывается, подруга забеременела и срочно надо избавиться от плода. Потому что по-другому – никак. Каждый кадр подчинен логике поступков. Монтажные склейки скупо следуют заданной логике необходимости. Мрачный, темный город – пугающая пустота одиночества. Столкновение с реальностью в первый раз – крайне болезненное ощущение. На фоне семейного праздника Отилия сидит, как будто где-то в другом месте. Там, где полчаса назад деловой мясник Бебе разделывал молодую девушку, ее подругу, извлекая щипцами почти что ребенка. Одиночество, беспомощность и ужас – это называют опытом. Она вдруг стала взрослой.
Тот же самый ад есть в балабановском «Грузе 200». Театрализованный балабановский фильм и внимательная, до комка в горле дотошная работа Мунгиу, по сути, сделаны на одной волне. Обе о том, что 20 лет назад время остановилось где-то между догнивающим прошлым и ничем. Фильм Мунгиу тоже вызывает шок – но не шок отвращения, а шок узнавания. Балабанов пытается расправиться с демонами прошлого, а Мунгиу рассказывает вечную историю.
Пристальное внимание к деталям имеет практически гипнотическое воздействие. Это нечто большее, чем натурализм, – это натурализм на грани сюра, реальность на грани сна. В него погружаешься практически сразу, этот сон становится твоим. И распутать этот клубок воспоминаний, придумок, событий, снов не представляется возможным. Предельно точная режиссура Мунгиу заставляет забыть о присутствии камеры – камеры нет. Повествование практически безусловное и ведется в реальном времени.
Габита, Отилия и Бебе в номере заштатной гостиницы. Крепкий, лет сорока самозваный доктор в таком перестроечном румынском свитере деловым и опытным взглядом быстро определяет, что срок беременности совсем не тот, что ему назвали, что студентки его обманули. И гостиница не та, о которой договаривались, и денег у них вдруг не хватает. Придется доплатить натурой. А девушки молоды, им страшно. Они просят, уговаривают, плачут – им некуда деться. Паутина недопонимания, страха, ужаса, объяснений, просьб, ужаса, ужаса, ужаса, боли, стыда клеит липкой лентой, обездвиживает. И время замирает, почти физически ощущаются подергивания секундной стрелки. Что-то похожее мутное всплывает в сознании – никаких абортов, другое, но тоже липкое, стыдное, страшное. Что-то такое, что никогда не будешь вспоминать, что-то, что даже забудешь, но что приснится паутиной, в таких же подробностях. С этими мертвыми мушиными тельцами на подоконнике. Что-то, что случалось с каждым.