Мир настороженно глядит в сторону ислама. Множество людей ассоциирует само понятие "ислам" с международным терроризмом. Вместе с тем для многих очевидно, что ислам исторически породил высочайшую культуру, оказавшую чрезвычайно глубокое влияние на культуру и искусство Европы. Тем самым для человека, не желающего быть тенденциозным, возникает проблема адекватного понимания мусульманской культуры и духовности. С этой точки зрения нисколько не удивительно, что во всём мире и, в частности, в России наблюдается тенденция возрастания интереса к культуре арабоязыч-ных стран. Первопричину этого интереса хотелось бы видеть не только в злободневности "мусульманской темы" и не только в любопытстве к "экзотике", но в потребности понять мусульманскую ментальность, осмыслить то положительное, что присуще ей. Однако отношение к мусульманской культуре и ментальности именно как к экзотике, более того, недоверие, враждебность и априорное неприятие ее атрибутов имеют давние корни: ведь много веков, вплоть до недавнего времени, всё, что мы узнавали о Востоке и, в частности, об арабском Востоке, преподносилось с позиции европейского взгляда на "неевропейскую", а значит, чуждую, непонятную, далёкую культуру.

Тем временем арабские страны играют сегодня всё более возрастающую роль в мировой политике и мировом хозяйстве. Обширная территория, занимаемая ими (13,8 млн. кв. км) протянулась от Атлантического океана на западе до Индийского океана на востоке, от Турции на севере до Тропической Африки на юге; население их составляет около 200 млн. человек. Лига арабских государств объединяет 21 суверенное государство и ООП (Организацию освобождения Палестины). Удивительно ли, что такая огромная общность народов, с чрезвычайно пёстрой, но объединенной эгидой общей религии культурой, притягивает к себе взгляды и мысли не только политиков, но и философов, людей искусства — наследников европоцентристской культурной традиции? Тем более что ещё с начала XX века у многих выдающихся мыслителей возникло ощущение "заката Европы" (О.Шпенглер), "посткультуры" (М.Хайдеггер, М Фуко), и всё дальнейшее развитие общекультурной ситуации — в которую весьма кризисную ноту вносит масскультура — лишь усугубило эти тенденции. Особо остро на "гибель богов" (Р. Вагнер) реагирует молодежная культура, радикально разрушающая старых "идолов" и устремляющаяся за новыми — опять-таки на Восток...

Оставив в стороне тенденции масскультуры (по существу, антикультуры), сегодня можно говорить о том, что новейшая европейская культура испытывает потребность возврата к пракорням, лежащим в психической сфере "коллективного бессознательного", т. е. свойственных человеку как биологическому и духовному виду. Погружаясь в поиск единых духовных ценностей, поиск вечных устоев — духовных и, шире, психических — она испытывает острый интерес к неевропейским культурам; при этом она не просто пересматривает свой взгляд на них, но впитывает их основополагающие элементы, стремится как можно глубже осмыслить их роль в историческом развитии человечества. Ширится тенденция преодолеть горизонты европоцентристского мировоззрения. И в этом контексте арабская поэзия, живопись, архитектура, музыка, философская и религиозная мысль всё более раскрываются нам как нерасторжимое целое, из-под которого проглядывает свет высочайших мистических озарений человеческого духа.

В VII и VIII вв. арабами было покорено большое число народов, стоявших в культурном отношении несравненно выше самих арабов. Ислам стал религией народов Сирии, Месопотамии, Египта и Северной Африки.

Надо отметить, что философская, научная и религиозная мысль в арабском мире этого времени впитала в себя многое как от европейской античности, так и от древних знаний Востока: египетских, зороастрийских, иудаистских и т.д. Европа оказывается со-причастна этой культуре как бы "с чёрного хода" — она приобщается к ней посредством Крестовых походов и проигранных битв, в результате которых, в частности, значительная часть Испании надолго оказалась под мавританским владычеством. И... благодаря этому наука и философия античности находят путь обратно в Европу в усовершенствованном и дополненном открытиями мусульманских учёных виде. Собственно, Испанию в VIII веке арабам особо не пришлось завоевывать: в некоторых местностях население добровольно вставало на сторону завоевателей (сохранились легенды о благородном султане Саладине), обогативших страну новыми сельскохозяйственными культурами (сахарным тростником, пальмами, рисом и др.), высокопроизводительной техникой, способствовавшими росту и расцвету городов (Кордова, Севилья). Испания при мавританском правлении была процветающим государством. Когда же христиане вытеснили мусульман из Испании, страна погрузилась в длительный период упадка.

Культурные достижения ислама, сопряженные с высоким уровнем жизненных благ, с роскошью и богатством, не могли не вызывать зависть у воинственной и в большинстве своём весьма невежественной европейской знати, которая, в свою очередь, не могла не вызывать презрения у высокообразованного и изысканно-утонченного мусульманского "рыцарства". Не уступало в алчности и воинственности христианским рыцарям и священство. Так две великие религии, в сущности, черпающие из единого корня, встают на путь взаимной непримиримости, намеренного искажения и неверного истолкования религиозных положении и обрядов друг друга. Ислам стал заклятым врагом христианства — и наоборот. А тем временем мусульманская культура, несмотря на то, что, в конечном счёте, она оказалась вытесненной из Средиземноморья, исподволь проникала в Европу: именно здесь лежат корни таких явлений, значение которых трудно переоценить, как искусство менестрелей, как рыцарский культ служения Прекрасной Даме, как Мальтийский рыцарский орден и др.

В России же на протяжении её многовековой истории сложились особые отношения с народами мусульманского Востока, что отличает её от большинства европейских государств. При этом роль ислама как в истории государства, так и в исторической судьбе русского народа гораздо более значительна, нежели может показаться на первый взгляд.

Впервые Русь столкнулась с исламом, когда арабы, завоевавшие г. Дербент, стали продвигаться на север и в 737 г. победили хазар, после чего каган Хазарии принял ислам. Именно в хазарских землях древние русичи в VIII—X веках впервые столкнулись с мусульманами-хазарами, а также с арабами. Третьим мусульманским народом, с которым у Древней Руси был длительный контакт, стали волжско-камские булгары, принявшие в 921 году ислам. В 958 году Киевская Русь столкнулась с камскими булгарами во время похода в Булгарию князя Владимира. Известно, что князь Владимир, прежде чем принять христианство, не исключал возможности принятия ислама и для ознакомления с ним направил своих посланцев в Хорезм, где четверо из них стали мусульманами. Татаро-монгольское завоевание в 1237—1240 гг. включило Русь в необъятное государство потомков Чингиз-хана, а после его распада — в Золотую Орду.

У времён ордынского правления заимствовалась военная техника, доспехи, вооружение, методы ведения войны, способы управления, почтово-конная служба — ям, казна. По ордынскому образцу стала организовываться армия России, которая стала состоять из пяти частей; большого полка (в центре), полков правой и левой руки, передового и сторожевого, — система всеобщей воинской повинности, вооружение и оснащение; дипломатический этикет, в частности, забота о послах и опека над ними, обязательность подарков. В русский обиход вошли многие ордынские термины, как, например: атаман, богатырь, кинжал, кобура, деньга, базар, бакалея, караван, магарыч, атлас, башмак, кайма, алмаз, бирюза, жемчуг и другие.

В XV веке почти все постордынские государства, за исключением Крымского ханства, были присоединены к Московской Руси. Восприятие некоторых обычаев степных ханов (например, назначение "младшего" соправителя) облегчало внедрение татарской знати в русскую аристократию. Так, при Иване Грозном на тронных приёмах выносились три короны — московская, казанская и астраханская. В XVI в. отмечалось значительное влияние (позже уменьшившееся) Казанского ханства на быт и архитектуру Руси. Также было широко распространено ношение татарской одежды, что даже специальным решением осудил Стоглавый собор в 1551 г.

В 1787 году в типографии Российской академии наук в России впервые был напечатан полный арабский текст Корана, впоследствии переиздававшийся более пяти раз. А в 1800 году в России было разрешено печатать без ограничений мусульманскую религиозную литературу, чем и занялась специально открытая для этого в 1802 году типография в Казани.

Постепенно, к XIX веку Россия стала многоконфессиональной страной, к концу века насчитывающей мусульман — 18 млн. человек! Таким образом, можно говорить о высоких темпах взаимодействия культур России и ислама. Отметим, что ещё в XVIII в. отголоски мусульманской культуры как экзотики встречались в восточных мотивах архитектуры дворцового ансамбля Царицыно (архитекторы В.И. Баженов, М.С. Казаков). Из живописцев "классического", а точнее "передвижнического", направления середины XIX века отдал дань восточным мотивам в своеобразном "антимилитаристском" ракурсе В.В. Верещагин. Отдельно надо сказать о том колоссальном воздействии, которое оказали на русских художников конца XIX века такие европейские художественные течения, как импрессионизм и постимпрессионизм — через них в отечественное искусство вошло восхищение ориентальным колоритом (М.А. Врубель, Л.С. Бакст и др.). Не обошла "восточная мода" и музыку. В частности, уже на рубеже XX века обогащают восточными мотивами свои творения Н.А. Римский-Корсаков (симфоническая поэма "Шехе-разада", музыкальная характеристика Шемаханской царицы в опере "Сказка о Золотом Петушке" по А.С. Пушкину), И.Ф. Стравинский (юмористический образ Арапа в балете "Петрушка") и др. Наконец, уже в советское, послесталинское время — начиная с 60-х годов XX века, расцветают теперь уже оригинальные национальные композиторские школы республик Кавказа, Закавказья и Средней Азии, воспринявшие достижения современных европейских профессиональных композиторских школ и талантливо синтезирующие их с коренной традиционной "неевропейской" музыкой.

К Корану и к учению ислама неоднократно обращались не только русские философы (П.Я. Чаадаев, Л.Н. Толстой, В.С Соловьёв, Г.П. Федотов), но и русские поэты и писатели (А.С Грибоедов, П.А Вяземский, Г.Р. Державин, ПА Катенин, АА Бестужев-Марлинский, АИ. Полежаев, ВА Жуковский, А.Грибоедов, П. Вяземский, Б.Г. Бенедиктов, А.С. Пушкин. М Ю. Лермонтов. НА. Некрасов, Н.В. Гоголь, К.К. Случевский, К.М. Фофанов, А.А. Коринфский, М.А Лохвицкая, К.Д. Бальмонт, ВЛ. Брюсов, МА Волошин, Н.С Гумилёв и многие другие).

Надо сказать, что в российской культуре XIX в. сложилась прочная основа восприятия культуры, философии, особенностей религии и психологии мусульман.

Неслучайно виднейший лидер джадидов, крымско-татарский просветитель, педагог, писатель и публицист Исмаил Гаспринский (Гаспралы) в 1881 г. опубликовал книгу "Русское мусульманство", в которой выступал за сближение русских и мусульман, считая тех и других "детьми великой семьи народов нашего обширного великого отечества". Называя Россию "единственной посредницей между Европой и Азией, наукой и невежеством, движением и застоем", он пришел после шести лет своего пребывания в Европе и на Востоке К выводу о том, что русские относятся к мусульманам более "гуманно и чистосердечно", чем западные европейцы.

И совсем иное отношение к исламу у "русского" почвенного поэта Ивана Алексеевича Бунина. Его стихотворения мусульманской тематики весьма отличаются от стихотворений на те же темы предшествующих поэтов, писавших о Востоке, которые обращались более к ориентализму, нежели к реальной жизни. У Бунина — реальный Восток и, более того, поэт через описание восточных реалий выражал свою собственную духовность.

Для поэта ислам не являлся узко культовым понятием: в истории народов, их религий, их прошлых и настоящих культур Бунин искал ответы на жгучие вопросы современности и пути преодоления мировоззренческих противоречий. Для этого он предпринял многие путешествия по странам Востока, из которых самыми плодотворными оказались три поездки по странам Востока: в 1903 г., в 1907 г. и в 1910—1911 гг., — посетив различные города Турции, Египта, Сирии, Палестины и ряда других стран. При этом его очерки (в которых поэт часто цитирует Библию, Коран, индийские канонические книги) отразили не только непосредственные путевые впечатления, но и углубленные размышления, порожденные кризисом, охватившим в начале двадцатого столетия все сферы отечественной жизни, как общественной, так и индивидуальной, внутренней, затронув и экономику, и философию, и религию, и эстетику, и политику.

Художественным итогом путешествий поэта стали стихотворения, девятнадцать из которых объединены в цикл "Ислам" ("Стихотворения 1903—1906 гг.", 1906 г.). В этих стихотворениях Бунин мастерски использовал мусульманские понятия, вмонтировав их в текст русского стихотворения прямой калькой с арабского языка: (Коран) — "Разверни же, Вечный, над пустыней <..>/Книгу звёзд небесных — наш Коран"; (Элиф. Лям. Мим) — "И он сказал: "Девиз мой страшен./ Он — тайна тайн: Элиф. Лям. Мим"; (Аль-Кадра) — "Ночь Аль-Кадра... Сошлись, слились вершины/ И выше к небесам воздвиглись из чалмы"; (Джаннат) — "В безбожный блеск, за грань земли печальной,/ В сады Ажиннат уносит душу он" или "Он драгоценной яшмой был когда-то, /Он был неизреченной белизны — /Как цвет садов блаженного Джинната"; (Мухаммад); (Зейнаб), (Хамсин) — "Зейнаб, свежесть очей! /Ты — арабский кув-шин/Чем душнее в палатках пустыни, /Чем стремительней дует палящий хамсин, /Тем вода холоднее в кувшине"; (дервиш) — "На средине между ранним утром/ И вечерним сумраком встают /Дервиши Джелвети и на башне /Древний гимн, святой Тэмджид поют"; (Мекка), (Ихрам) — "Но не страшись: на рассвете увидишь ты Мекку/ И облечёшься в Ирам" и т. д.

По разным причинам не все слова правильно озвучены им на русском. Так, в слове "ихрам" поэт намеренно пропускает один звук (второй): "Но не страшись: на рассвете увидишь ты Мекку/ И облечёшься в Ирам"). Но все арабо-мусульманские понятия им тонко вмонтированы в музыку русской речи. Бунин показал, что иноязычные слова могут органично звучать и восприниматься в русскоязычном стихотворении, не являясь в них чем-то посторонним, экзотическим.

Бунин вставляет в стихотворения даже целые религиозные формулы: (Во имя Бога и пророка) [БиСМи ЛьЛЯХИ Ва РаСУЛиХи] — "Во имя Бога и пророка./ Прочти, слуга небес и рока", (Нет в мире бога Кроме Бога) [Ля ИЛЯХа ИЛьЛЯ ЛЛАХ] — "Молчи, молчи, — сказал он строго..."

Лишь имя архангела [Джибрил] поэт всегда даёт по-русски (Гавриил) — так, как это имя звучит в библии: видимо, чтобы сблизить восток с западной традицией. Так же, по-русски, автор называет пророка Авраама (в Коране — Ибрагим).

В стихотворениях, кроме явно используемых арабских слов, имеются и другие кора-нические понятия, которые скрыты в подтексте. Так, подробно Бунин описал стадии намаза в стихотворении "Тонет солнце, рдяным углем тонет... ", такие, как, например, [Саджада] — земной поклон во время молитвы. В стихотворении "Склон гор" [Лейла] — если говорить о явлении природы, времени и [Лейла] — имя собственное, женское и др.

И, несмотря на то, что поэт признавал, что не является адептом ни одной из ортодоксальных религий, вместе с тем он вбирал мудрость всех учений, которые подвергал глубокому изучению. В этой связи интересен тот факт, что Бунин относился к любой религии — христианской ли, буддийской, мусульманской — как сочувствовавший ей в той мере, в которой она учит людей братству и равенству. Но однажды жена И. А. Бунина, В.Н. Муромцева, писала брату поэта, Юрию Алексеевичу: "Ислам вошел глубоко в его душу".

Неслучайно об Иване Алексеевиче Бунине, русском поэте начала XX века, сегодня можно услышать как о "главном "мусульманине" русской поэзии" ("Литературная газета", № 9, 2005 г.). Более того, если побывать на мусульманских сайтах в Интернете, можно убедиться, что мусульманский мир в России считает Бунина "своим" поэтом. И это неудивительно: ведь у него есть много произведений об арабской культуре, и в том числе — полюбившееся русскоязычным мусульманам стихотворение "Зеленый стяг".

Сегодня мусульманское понятие "джихад" ассоциируется с непримиримой войной против "неверных". Бунин в своём произведении "Зеленый стяг" подразумевает то значение слова "джихад", которое в Коране определяется как духовная битва за чистоту помыслов.

"Зелёный стяг" — священное знамя ислама Вначале это была повязка, надевавшаяся поверх чалмы, одного из приверженцев Мухаммеда После одной из битв он распустил её и водрузил на пике как знамя. Это знамя хранится в сокровищнице турецких султанов. Его в свёрнутом виде возили в походы, в которых участвовал султан, и разворачивали лишь в самые критические моменты.

В этом стихотворении поэт олицетворяет священное знамя ислама, символизирует его, представляя его старцем, неким почётным лицом, так и называет (по-турецки) — Эски: "Ты почиешь в ларце, в драгоценном ковчеге, / Ветхий деньми Эски/ Ты, сзывавший на брань и святые набеги /Чрез моря и пески" и подчёркивает святость зелёного стяга для мусульман, напоминая:"... сердца покорил ты навек. Не тебя ль над главою Пророка/ Воздвигал Гавриил?" (Гавриил, по легенде, возглавив отряд конных ангелов, пришёл во время сражения на помощь Мухаммеду в битве при Бадре). "И не ты ли царишь на Востоке доныне?/ Развернися, восстань..." — поэт как бы предвосхищает будущее, считая, что возрождение духа непременно осуществится, что знамя жизни всё-таки живо, его только развернуть. "Развернися, восстань — / И восстанет Ислам, как самумы пустыни, / На священную брань!" — этими строчками Бунин вызывает у современников-читателей воспоминание о святом, о духовном, говоря теперь о знамени не просто как об исторически дорогом куске материи, имеющем отношение к Пророку, к первым мусульманам, а как о знамени жизни, о человеческом духе, намекая на высокое предназначение человека вообще. Бунин верит, что это знамя духовности ещё живо в людских сердцах, и потому в следующих строках откровенно горячо восклицает: "Проклят тот, кто для жизни не дышит,/ Проклят тот, кто угас/ Для молитвы и битв, / Кто для жизни не дышит,/ Как бесплодный Геджас" (Хид-жаз — так называлась Западная часть Аравии, где находятся главные святыни ислама). Сравнение с пустынной, как бы безжизненной, застывшей в неактивности Аравией здесь неслучайно ("Как бесплодный Геджас"), ибо жизнь, по Бунину, — это движение.

В этом стихотворении, как и во всём бунинском творчестве данного периода, пронизанном поисками утраченного рая, влекущими поэта во все его путешествия — на Восток, к древности, Бунин ищет ответ на вопрос куда идти, что искать, как спасти человечество от потерянности, богооставленности. В связи с этим он напоминает о Судном Дне, где, как единогласно вторят и Тора, и Евангелие, и Коран, будет вестись спрос с людей за их дела: "Ангел Смерти сойдёт в гробовые пещеры, / Ангел Смерти сквозь тьму / Вопрошает у мертвых их символы веры: / Что мы скажем ему?". Здесь явный намёк на рубеж веков, на современную Бунину действительность и, конечно же, на вечность, о которой Бунин часто думал. Что скажем мы, заблудившиеся, потерявшие идеалы прошлого? Автор стихотворения говорит: "Проклят тот, кто угас для молитвы и битв", — имея в виду не просто молитвы и битвы, а ту устремлённость ввысь, духовное бдение, которые помогают вести поиск общечеловеческого смысла жизни. Следует отметить, что битва или борьба (по-арабски "джихад") — понятие, не относящееся к пяти столпам мусульманской веры, но непосредственно примыкающее к ним. Согласно Корану — важная обязанность, которая означает любое усилие, направленное на распространение истины, и не имеет ничего общего с войной. Хотя именно война в защиту религии ислам и получила имя джихада, являясь одной из разновидностей этого понятия.

Законоведы-факихи подразделяли джихад на несколько видов: "джихад сердца" — борьба со своими собственными недостатками, "джихад языка" - разрешение одобряемого и запрет порицаемого, "джихад руки" — наказание преступивших закон и нравственные нормы, "джихад меча" — битва с неверными, павшие в которой обретают вечное блаженство. К сожалению, и терроризм сегодня называют джихадом. Б "Зелёном стяге" Бунин подчеркивает, что смысл жизни — подняться на духовный подвиг, и это выход из кризисной ситуации. Он предлагает поднять знамя глубокой, искренней, очищающей веры, призывает к битве с собственным неверием в высшие идеалы.

Бунин стал первым русским поэтом, столь глубоко проникнувшимся психологией и духовным миром восточного человека. Никто другой не передавал столь точно и подробно информации о религиозной культуре мусульман через поэтические строки. Это высочайший поэтический синтез Востока и Запада. Память о вечных ценностях, по мысли Бунина, дает современному человеку возможность вернуть утраченную духовную гармонию, "осознать божественное величие вселенной"*.

-------------

* Бунин И. А. Собр. соч. М„ 1996. - Т. IV. С. 277.

Опубликовано в литературно-философском журнале "Четки", № 1, 2007 г.