Аня-Анечка, родная,

В рот мне смотрит, чуть дыша.

Для нее, заботы забывая,

Я берусь за грань карандаша.

Оживает небо в серых тучах,

Закипает ртутью гладь воды.

Ей дышалось легче в хладных кручах

Северной бессолннечной страны.

 Я писал, захлебываясь счастьем,

О цветущих розах на щеках,

Гладя их иссушенным запястьем,

Прячя грубость пальцев в руковах.

От ее несмелого сопрано

Плачет моя старая душа.

Но пока еще есть жизни прана -

Я дарю ей взмах карандаша.

Если вдруг от личности моей

И от строк, присыпанных печалью,

Станет на душе у ней теплей -

Я ее укрою слов вуалью.

Для нее кричит проныра-ветер

И рыдает слякотью зима.

Для нее жива любовь в поэте,

Тем же и сама она жива.