23 квадратных метра пустоты, скотч на стеклах, эхо жизни соседей и капающий кран мощностью 50 ядерных бомб, – вот оно, одиночество. Мое личное одиночество, с зазубренными ржавыми краями, холодное как клинок и безжалостное как голодная акула. Больно, страшно и еще стыдно. Выстрелом в затылок входят черные воспоминания ошибок и тогда уже не оглушить себя музыкой, не отупеть телевизором, и не отмыть с себя алкоголем.
Этот маленький холмик, по сути, моя Голгофа…
И не то что бы жаль, что напрасно до треска эмали зубов впивался в возможность, что розгами снимал с себя слой лени вместе с кожей и мясом, превращая свою спину в месиво тканей и сухожилий, не жалко воска свечей, не жалка мотков оголенных нервов и часов труда. Жалко, что всё приложенные усилия стали лишь бороздой морщин, локоном седины или выброшенной суповой костью или дешевой пустышкой в горле, затыкающей звук негодования, гниющего внутри. Остается бездомной собакой бродить по разоренному мародерами городу вдоль окон с решетками, проходить вдоль вспоротого брюха площади, где наружу оголились демонстрации электората, украдкой пробегать по курганам пепла чьих-то надежд и через вешние ручьи слез, по встречной наперерез тысячам безразличных и безликих палачей и хищников, прятаться от стервятников в лживой прохладе канализационных люков вместе с умирающими от голода крысами.

Настроение сейчас - эпитафия

В колонках играет - сумерки