Воздушные замки, апельсиновые корки. Зеленная мгла, в которой я прячусь. Паутина образов – липких, прекрасных и страшных, потому что это – не мои образы. Я никогда не стану таким, как прежде. Можно надломиться, можно треснуть, можно прогнуться. Макаревич предложил не прогибаться. Посмотрите на Макаревича! Прогнулся ли под него мир?
Пот заливает мои глаза. Мокрые волосы, я и сам на исходе. Переступить, и сделать больше, чем «через не могу» – это как, смертельно? Нет. Нет, но никогда ты не будешь уже прежним. Оле Лукойе – звучит, как пароль. Оле! Оле! Недоумевающие взгляды. Я и сам растерян. А сейчас я просто жадно вдыхаю воздух, пью воду, опасаясь за сердце. Поднять неподъемное, убить необъятное.
Я знавал одного солдата, боевой глас которого выворачивал наизнанку – так говорят легенды. На самом деле все было намного прозаичнее – когда он начинал кричать в бою, у всех, кто находился в пределах слышимости, скручивало животы и они обсерали штаны. Ничего необычного – голос Смеханизмова содержал какую-то частоту, которая совпадала с частотой сигнала к опорожнению кишечника. Не очень удобно воевать, если при этом срать непрерывно. Мне однажды довелось испытать его голос на собственной шкуре. Можно пережить, но второго раза почему-то не хочется. Поэтому, если когда-нибудь мне придется встать на пути Смеханизмова, я захвачу с собой что-нибудь дальнобойное.
В жизни Смеханизмов всегда общается шепотом. При этом я не видел еще желающих его перебивать – наверное, ни одного человека в мире не слушают так внимательно, как Смеханизмова.
Вот такие пироги.