Ты спишь сейчас – тебе завтра на полные сутки...
Отдыхай, сутки в этих дребенях – не масло под лавкой хавать.

Я же приканчиваю очередную бутылку сорокапятиградусного бальзама – ох и полюбились же мне они... Свечи выдирают из темноты куски комнаты, и в их лучах, перемешанных с бледным светом монитора, сквозь сигаретный дым поблескивает стакан с едва прозрачной черно-красной дрянью. И так хочется потрепаться с тобой «за жизнь», выпустить табуны накипевших мыслей попастись, чтобы они перестали лягать меня изнутри. Но ты спишь, и я в молчании чокаюсь с монитором – что ж, я расскажу ему это, надеюсь, ты не будешь в обиде...

Конечно, раньше этот текст никогда бы не дошел досюда. Но я уже давно не боюсь ни твоих пушек, ни твоей реакции, и легко позволю себе просто так вот поговорить.

И если бы я рассказывал тебе это лично, я говорил бы своим тихим, спокойно-задумчивым, совсем чуть-чуть хрипловатым голосом – я знаю, тебе нравится его слушать, и каждый раз, когда я говорю им, ты всегда вслушиваешься в него, растворяешься в нем, плывешь в нем – мне даже замечали это люди, которые были рядом, когда я рассказывал что-нибудь тебе у тебя дома.
 
Ты хочешь знать мысли,
Сокровенные тайны
И чувства.
И знать, что
Любима,
Всей душой
и всем сердцем.
Ты знаешь, у нас с тобой всегда есть что друг другу сказать... И я даже не про последнее время, когда в основном я рассказываю тебе же о тебе, и это носит характер разбирательств и даже немного прессингует. Ничего, мне осталось рассказать совсем чуть-чуть,  а дальше будет проще. Я о вообще, о том, что мы можем говорить друг другу абсолютно все, любую самую бестолковую хрень, которую никто из нас не скажет больше никакому другому человеку (и я помню вещи, которые ты не скажешь даже своей самой близкой подруге), и дружно над ней же покраснеть (правда, краснеть больше любишь ты), или, наоборот, зачехлив стволы, развернуться друг к другу мембраной – этой самой чуткой и тонкой стороной, дарующей понимание и единение, эту легкость полета – не ярость и мощь бешеного галопа, но момент затишья, едва слышимого голоса и почти незаметного прикосновения, каждое из которых дарует высшее наслаждение, мгновение полета и великий покой. Это – первая часть из тех трех (да, трех, не двух), из которых ты состоишь.
Я думаю, ты поймешь.

Когда-нибудь, как только это будет уместно, я обязательно расскажу тебе сказку про двух птиц. Она очень печальна и трагична, но все, что велико – построено на скорби... она понравится тебе.
 
Ты хочешь
Кусать до крови губы,
Раздирать ногтями ладони до боли.
Ты хочешь
Страдать, любить...
Жить.
Ты хочешь
Кричать от боли,
От сердца
Отрывая
и вновь
Прижимая.
Ты хочешь
Любви и смерти
Одновременно.
Ты знаешь, я сам уже давно не тот... Говорят, что эльфы не обижаются – эльфы увядают... Но я уже давно не обижаюсь. И не увядаю. Моя перестройка, сноровистые лошади и добрый галоп трагично отразились на моих терпимости и спокойствии. И не так уж и много надо, чтобы ввергнуть меня в бешенство. Да, оно у нас по-разному проявляется, но даже если я улыбаюсь твоей улыбкой, а ты видишь напротив себя свои глаза, то хоть в чем-то мы должны быть различны, ибо став абсолютными копиями друг друга, мы просто умрем от скуки.

Но от скуки нам, похоже, умереть не светит... И в ярости я держу свое бешенство на тройной короткой цепи, без шансов унять его стараюсь просто отойти подальше, чтобы не выплеснуть  и отвести огонь. Я не хотел бы перегнуть палку и все испортить по какой-нибудь глупой мелкой причине... Ты пока не умеешь тушить и направлять  его, ты даже не видела этого еще, но я перестал забывать, и очаги огня, не потушенные и не компенсированные, не пропадают сами – тихо тлеют где-то там, глубоко внутри...

Когда-нибудь, конечно, я расскажу тебе и о себе... Я не знаю, сколько открыла ты, сколько разгадала и что есть у тебя кроме привычных, отработанных на других методов...

А бешенство вызывает  многое, очень многое... я вспыхиваю как ракетное топливо, мгновенно, незаметно снаружи – и обжигающе внутри. И только утробный рык «мое!», бывает, прорывается наружу. Но – не мое. Я пока ничего не брал, чтобы это было моим. Да и политика у меня другая... И все же, не смотря на это, умом понимая все, чувства выдают именно такое.

Ты нашла этого конеглазого - ну да, я в отместку трахнул местную сучку, прямо на работе, посреди работающего склада и ездящих комплектовщиков, за холодильным отделением, среди вентиляционных холодильных труб и стеллажей, закрывших нас от посторонних взглядов..
Ох и глупые же у меня были смс-ки то, про небо и про то, что все мы рождены для счастья... и такой тупой толстый смайл в конце – ну да, это было именно тогда, как раз в тот момент, когда ты мне писала про «сдаться».

О да, конечно, ты можешь сказать – никто никому ничего не должен, все свободны и вправе делать, что хотят. И вообще мы нахрен не при делах и добрые друзья, епт! И ты будешь права, от первой буквы до последней точки! С поправкой - умом, технически. А со стороны чувств это будет всего лишь ширмой, тряпочкой для отвода глаз. Оправданием. Ибо я помню твои слова об этом. Ты реагируешь по-другому, всегда, но – в глубине души тебе далеко не плевать. Как ни странно, мне тоже! Настало время анекдотов?
По-моему, нам уже пора перерасти ширмы и тряпочки... но это отдельный разговор.
А про третью твою часть я расскажу тебе отдельно...

Ты хочешь
Меня,
так же
Как я тебя,
Ты хочешь
Сливаясь в едином порыве,
Любить
До последнего вздоха.
И только небо знает правду...
Как на галопе, вжавшись в коня, чувствуя ход каждой его мышцы и любое самое неуловимое его движение...

Я помню, как в последний раз на конюшне, после моих слов ты критичным взглядом начала осматривать себя, поправляясь и «незаметно» прихорашиваясь. Прости, что не среагировал тогда, и даже не знаю, повторится ли это когда-нибудь после того, как я сейчас рассказал тебе об этом, но мне так нравятся такие моменты. Я же все вижу...
И ничего не забываю.

За каждым из нас – длинные списки оглушительных побед и не менее сокрушительных поражений. И пусть каждая шкура отмечена не раз, и давно не густа – какие наши годы, емае!
 

Мы слишком похожи, чтобы быть вместе?
Так чего же мы, еб твою мать, ждем?
Ехать по проторенной сухой дорожке, или на галопе свернуть в очередные ебеня?
Я даже не буду спрашивать, с какой стороны «или» наш стиль.
 

Я хочу тебя видеть.
Я думаю, ты меня тоже не против.

 
Все есть.
Чего нет – допишем наскаку.