Когда человек не знает что делать, он уезжает. Порой именно так мы оказываемся в других городах и даже странах, так нас раскидывает по земле. Именно так моя подруга однажды собрала вещи и уехала в Питер. Теперь она живет за тысячу километров от своего дома и от своей печальной истории, о которой больше ничего не напоминает, но все еще тоскует – пьет и рыдает, иногда по очереди, иногда синхронно. Это не делает ее красивее, это не делает ее моложе. Я приехала к ней в гости и поняла, что нехотя соприкасаюсь с ее безотрадностью. Все ее улыбки, как рябинины в бусах, - зверски нанизаны на леску прочной грусти. Она плачет даже, когда смеется. Мне хотелось ее гладить, убаюкивать и даже кормить с ложечки. Машка (еще один добрый человек, живущий в этой квартире) - против. Из педагогических соображений. И правильно. Машку вообще надо слушать. А я смотрела на мою подругу в метро, смотрела на коммунальной кухне, смотрела даже на катке, куда нас, старых калош, понесло так внезапно. А потом сказала примерно следующее. Я сказала, что отрываясь от кого-то чрезвычайно важного, прежняя боль, та, из-за которой ты в одночасье садишься в поезд, сначала обостряется еще больше, доходя до невыносимости и остается только удивляться собственной живучести. Но ты почему-то не умираешь. И потом, дальше – тоже не умираешь, хотя вроде бы с такой болью не живут. Собственно, в том что больно, нет ничего удивительного, ведь такая потеря сродни удару под дых – оказываешься без почвы под ногами и без воздуха. Почему? Ну, потому что ты уже и забыла когда ходила одна, а не в четыре ноги и дышала сама, а и не в две пары легких. И теперь ты валяешься на земле, неловкая и лишенная кислорода, и никак не можешь вспомнить, как развернуть легкие – свои собственные, отдельные, тебе лишь принадлежащие легкие, и как шагать (да и где вообще-то земля?). И сейчас ты, подруга, будешь медленно учиться этим простым вещам заново. И научишься. И боль станет притупляться. Она станет глухой, непрерывной, ноющей. Эту фазу стороной не обойти. А ты как думала? Зато ты сразу научишься и бегать и часто-часто дышать, чтобы удрать от страданий, все еще не предусматривающих пауз, и сидящих, между прочим, только внутри тебя и будешь с разбега врезаться в острые углы и закрытые двери. Ты наделаешь глупостей и убьешь сапоги, которые привезла из дома. Пусть. Большой город оставляет право на ошибку и учит философии вариантов. Просто помни об этом. Помни и твоя походка начнет выправляться, начнет становиться спокойнее и увереннее. А потом – вот это самое интересное – ты вдруг совершенно случайно обнаружишь, что не больно. И уже сравнительно давно. А ты и не заметила. Потому что мы осознаем себя только в боли, а когда ее нет, попросту перестаем к себе прислушиваться. Почему прошла боль – не пытайся себе ответить, это выше твоего понимания, это биохимия, которую не могут изучить даже доктора наук. Но вот что будет: однажды ты на полном скаку вдруг остановишься на своем этом Невском проспекте или на какой-нибудь вашей Сенной, где мы с тобой катались на коньках, посмотришь на всю свою теперешнюю жизнь, на свой город, на друзей, которые тебя теперь окружают и даже на свои новые сапоги (совсем не такие, какие ты всегда носила) и спросишь себя: а чего я так убивалась то? По чему такому я ТАК убивалась?? И снова - не найдешь ответа. Зато поймешь, что наконец-то нашла себя. Ты поправишь сумку на плече и побежишь дальше – вперед. Моя большая, взрослая девочка. Держись, Танюха! Дыши, Танюха!! Дыши!!!