В отдаленном уголке сада крохотный сорнячок воззвал к цветам вокруг. "Почему, - спросил он, - садовник ищет убить меня? Разве я не имею права на жизнь? Разве мои листья не такие же зеленые, как у вас? Я ведь прошу только позволить мне расти и увидеть солнце. Неужели я прошу слишком многого?" Цветы поразмыслили и решили заступиться за сорнячка перед садовником. И он их послушал. День за днем сорнячок рос, становился все сильнее и сильнее, все выше и выше. Его листья затемняли остальные растения, его корни разрастались. И цветы погибали один за другим, пока не осталась одна лишь роза. Она поглядела вверх на гигантский сорняк и спросила:

"Почему ты ищешь убить меня? Разве я не имею права на жизнь? Разве мои листья не такие же зеленые, как у тебя? Я ведь прошу только позволить мне расти и увидеть солнце. Неужели я прошу слишком многого?"

"Да, ты просишь слишком многого", - сказал сорняк.

Дэвид Гэммел, притча из книги "Кровь-камень".

"Русский мир" - сорняк из этой притчи. Он приходит непрошеным, и, пока он маленький и жалкий, он бьет на жалость. Началось в 90-х, когда из сентиментальных соображений отказались люстрировать коммуняк. То есть, противники люстрации коммуняк на самом верху руководствовались вовсе не сантиментами, а вполне шкурным интересом, уцелеть, но в народ шло давление на жалость: а как же миллионы простых членов партии, которые ни в чем не виноваты? Неужели ты лишишь права голоса своих бабушку, дедушку, первую учительницу? А как же наши замечательные ветераны? Неужели мы будем так неблагодарны, неужели мы их обидим на всю оставшуюся жизнь? Неужели мы заставим их на старости лет учить украинский, лишим любимых российских телеканалов, последней связи с Родиной?

Окей, коммуняк не тронули. Воследствии они сделались верными союзниками рыгов, а попервоначалу регулярно проходили в Раду и ложились там под любого, кто больше даст. А также безвозбранно надрачивали на савецкое прошлое, обещали всем равенство и гарантированную кормушку, едва только придут к власти и дурили молодняк, который совка не застал и слушал, разинув рот, сказки старых дураков про молочные реки и кисельные берега.

Потом появились эти: http://frankensstein.livejournal.com/594845.html

Одних мы держали за городских идиотов и безобидных дурачков. В других уже видели опасных сумасшедших, но говорили себе: им же нельзя запрещать, у нас свободная страна. Я ненавижу ваши убеждения, сцуко, но я, блеать, жизнь отдам, чтобы вы, нах, могли высказывать их свободно. И когда наш приятель вякал что-то про Украину-недогосударство и про выжерусские, ответом ему был не хук в челюсть, а неловкое молчание: ну, каждый же имеет право на свое мнение, свобода же слова, правда? Дружба же важнее политических разногласий, правда? Разве это не прекрасно - на украинском конвенте Федя Березин получает Кадуцея за антиукраинскую книгу. Вот она, свобода слова.

А они зажимали и зажимали тиски, и когда студентов изили на Майдане, миллионы торжествующих пастей раскрылись и, брызгая слюной, проорали: ДА, ХОХЛЫ! ВЫ ТРЕБУЕТЕ СЛИШКОМ МНОГОГО!

Русский мир вошел в силу. И те, кого мы считали своими друзьями, предали нас со скоростью распространения радиосигнала. Им не помешало то, что мешало нам: сантименты, привязанности, человечность.

Что самое омерзительное в сторонниках Русского Мира - так это их готовность в любой момент принять позу покорности и снова представить себя слабыми и несчастными, как медведь в известном стихотворении Киплинга "Мир с медведем" (а Киплинг был не дурак и под медведем подразумевал именно Русский Мир, он раскусил его 115 лет назад) для того, чтобы незаметно подползти поближе и обрушиться всей силой, всеми когтями и зубами.

Я вот думаю. Каждый из нас в отдельности мало что может. Но что мы точно можем, любой и каждый из нас: едва на расстоянии вытянутой руки открывается пасть, ретранслирующая Русский Мир - заткнуть эту пасть кулаком, кирпичом или любым другим подручным предметом.

Лучше позже, чем никогда.