Олена Степова

(продолжение «АВТОБИОГРАФИЯ ВОЙНЫ - часть 2» )

 Как гром с ясного неба, и как спасительный круг, сообщение в ФБ от совершенно незнакомых мне друзей: «Мы собрали тебе деньги, сможешь приехать в Гуково?». 

Смогу! Ради детей я теперь много смогу. Я писала ответ и плакала. Я никогда и ничего не просила, да и не смогла бы попросить, я привыкла давать. А тут… как будто живущие где-то далеко люди, увидели и почувствовали моё отчаяние, которое я так скрывала.
Любовь сильнейшее оружие, -говорила я себе все эти дни войны,- ты не имеешь права на другое. Ты должна построить щит из любви, веры и света. Любая война-это тьма, любая тьма разгоняется светом. Война не только в идеологии, оружии, пропаганде, насилии она в вере и безверье, в свете и тьме, в свете любви и мраке ненависти. Так было всегда.

Войну можно выиграть только любовью к земле. Написав свой первый пост, я вышла на поле боя, и я не уйду с него без победы. Поэтому ни тени боли, сомнения, отчаянья. Ни слова личных выводов. Ни морщинки усталости.

Как будто и не я во все пишу, а сотни тех, кто живет рядом, работает, верит, любит, борется, идёт по степи, слегка прикасаясь к высокой траве, собирает чабрец, рвёт утками молочай, смеётся с рашанововстей, подшучивает над соседями фосфорными страхами и органофобиями, боится, но не показывает свой страх. 

«Переживём, Лена,переживём, шо той войны, це ж не немцы, ци упьються, передеруться за власть, ото й война кончится. Главное, шоб нас усех под одну гребёнку потом не попёрли. Бо оци казяться, а у нормальных людей чубы трищать будуть»- не раз слышала я от своих посельчан, и это толкало вперёд. 
 

В своих рассказах была не я, а сотни селян, горожан, работяг, без образования, статуса, но с позицией, смеющихся врагу в лицо. 

То, что любовь и сопротивление «режиму оккупации» были искренними, увидели все. И моя любовь уже была не моей, а любовью всей страны. Она окружила мой Донбасс удивительным светом, а потом, колыхнувшись, хлынула во все стороны, и вот, около костра, зажжённого в сумраке приграничья, уже грел руки мир. А когда я устала, мир просто подхватил меня на руки, подбросил дров, накинул плед и налил чая. Так и должно было быть. Так всегда там, где любовь.
Помните?! «Я всегда был рядом с тобой, -сказал Господь человеку. И человек увидел на песке отпечатки ступней, расположенных рядом с его следами. В каких-то местах они обрывались и на песке были видны только следы человека. Господи, -воскликнул человек,-в эти периоды жизни мне было хуже всего, а тебя не было рядом. В эти периоды я нёс тебя на руках,-сказал Господь». 

Мир протянул мне руки, чтобы подхватить.
По душе скользнула тень стыда и унижения, ведь я сильный, здоровый человек, а мне помощь, но друзья остановили меня. Это не помощь, сказали они мне, считай, что это патроны. 

Каждый из нас нес свою лепту в эту войну. Один большой отряд, стая, который шёл к победе плечом к плечу. Люди, которых ты никогда не видел и знаешь только по аватарке на странице в соцсетях, теперь твоя семья, родня, друзья и, иногда и товарищи по оружию. В ФБ это реальность. Тебе нужно привыкать, что твоя жизнь делится «до войны и «на войне» . 

В это время в городе не было ни хлеба, ни муки, а картофель стоил 15 грн/кг.

Поэтому я ответила коротко: «Я приеду». 
К поездке готовимся, как вылазке, как к военной операции.

Я помню о списках «врагов народа», которые имеются на блок-постах.

Низкий поклон «властьбоящимсяпотерять». Даже в минуты своей агонии они помнили обо мне. Похвально! 

По городу я передвигаюсь с другим паспортом, за границу «инкогнито» ехать боюсь, поэтому вопрос решаем кардинально, подруга звонит подруге, называет пару имен, и вот, путешествие в Гуково проходит так сказать, под охраной и конвоем. Я еду с нашими местными ополченцами. У них куча карточек, они получают зарплату себе, шахтерам, родне, везут наличку в город, поэтому я с ними, как за каменной стеной. 

Да, здесь все сложно. Свои у каждого свои. Есть те, кто помнит о том, что мы люди. Они решили оставаться людьми до конца. Это я о людях, которые оказавшись по разные стороны политических, военных или иных убеждений, не стали поступать по исконно русской традиции времен НКВД. Но таких здесь мало. 
Машина без камуфляжа, без оружия, без атрибутов. Просто люди. Просто машина. Забирают нас из дома подруги и в путь. Я еду с мужем, после ряда событий он боится меня отпускать одну.
По пути перезвон попутчиков по телефону с блок-постами на КПП. Решаем куда ехать. В городе день зарплаты, поэтому на КПП с трёх утра очередь из желающих получить в банкоматах Гуково деньги и купить продуктов. 
На «партизанском» КПП очередь такая, что в Гуково попадём к шапошному разбору, поэтому попутчики решают ехать через дальнее «должанское».
Дорога бежит по полям «боевой славы». Поэтому разговор один «здесь стояли», «здесь был бой», «здесь ранили», «здесь убили». Вливаюсь в разговор, впитываю, расспрашиваю. Мне это нужно. Как же мне это нужно. 
Я давно, еще со времени посещения Луганского СБУ, встречи с Болотовым, «Москвой», интервью на баррикадах, блок-постах, споров, а иногда и исповеди незнакомых мне людей, чувствую себя патологоанатомом этой войны, интерном, изучающим странную, внезапно поразившую организм болезнь в надежде сделать открытие, которое спасёт мир. И чем больше я вскрываю эти нарывы, тем больше понимаю, что причины болезни так глубоки и далеки, лежат в таких плоскостях истории и социума, что я ощущаю себя ещё и археологом, вытаскивающий на поверхность осколки некогда гордого класса шахтеров. 
Я не знаю, для чего я это делаю, но я знаю, что это нужно. Не для этой войны и не для этой победы. Для будущего. Я не имею права прожить здесь, увидеть всё и не создать вакцину, не вылечить Донбасс. Это даёт мне силы, и писать, и искать, и идти вперёд.
Сначала мои дневники были попыткой нивелировать свой страх. Эти обстрелы, бои, кричащие степи, преследования знакомых, нападение на мой дом, горящие коктейли Молотова на моей улице, статусы друзей в ФБ «уехал», «ранен», «убит», «задержан», «заложник» доводили меня до оцепенения. 
Мой мир сошёл с ума. Город, область, мои соотечественники, друзья, коллеги обезумев, разрывая криком свой собственный рот, доказывали свою правду нам, гражданам Украины, вдруг ставшим инакомыслящими. Они вбивали в нас прикладами свою веру и мечту, а нам казалось, что эта русская мечта вползала в этот перекошенный безумием рот черной степной гадюкой. 
Страшно в один день стать чужими на своей земле и жить, периодически сплёвывая кровь, объясняя вооруженным безумцам причины их же безумия.

Моя страна сошла с ума пораженная крымско-донбасским синдромом.

Кусочек Украины, опалённый дружбой соседа, родной, цветущий по весне абрикосами, пылающей августовскими звездами, безудержно ковыльный с журчащей донбасской песней, ржанием провальских скакунов, кликом степных кобчиков, переливом жаворонка над полями пшеницы вдруг стал чужим для своей земли. 

«Отдать Донбасс»- кричали безумцы. О, как это было страшно слышать, как люди, называющие себя патриотами, кричат «отдать свою землю».

Я всегда спрашивала, какой следующий кусок Украины вы отдадите?

Так я и поняла, бежать некуда, война идёт везде.

Просто она имеет тысячи лиц и у каждого теперь своя война. 
Сначала я писала документальные дневники обо всём, что происходило со мной, в какой-то момент я вдруг поняла, что не смогу вложить в сухие факты тысячи осколков боли, острые края предательства и яд отравленных ложью стрел. 
В какой-то момент мои дневники приобрели другую форму, более разговорно-литературную. Многие из страниц дневников были написаны после, намного позже происшедшего. Я долго думала, что я буду делать со всеми своими наблюдениями, историями, выводами, встречами, судьбами. Осознание того, что это моя личная автобиография войны пришло потом, с тишиной. Я имею право писать о том, как я, лично я увидела эту войну. 
Обо всём этом я думала, прикрыв глаза по дороге в Гуково.

Чем ближе к КПП, тем ощутимей дыхание смерти.

Машина петляет между воронками на асфальте.

Блиндажи.

Остовы сгоревшей техники.

Выгоревшие посадки. Я смотрю из окна авто на свою землю, впитавшую кровь, тела, снаряды, растёрзанную и обнаженную и не могу сдержать слёз. Они предательски капают из глаз, растекаясь по щекам, и размазываясь задувающим в окно автомобиля ветром. 
- Вы окно прикройте, просквозит,-говорит водитель,- вон глаза уже слезятся.
Везёт нас ополченец первой волны Олег. Да, тут сменилось несколько видов ополченцев. 

Предательство, смена приоритетов, разочарование, накатывали, как волны на тех, кто, боясь потерять работу,

или банально боясь злобных упырей правосеков, пошёл на блок-посты.

Кого-то выбрасывало на берег, и он, остудив свою голову и увидев правду, возвращался к нормальной жизни. Кого-то выносило на берег, но лишь для того, чтобы предать земле. А кто-то вроде бы и не плыл, а скользил над войной, уйдя в ополчение нищим, а вернувшись на белой яхте. Здесь война у каждого своя. 

-Это не от ветра, это от войны,-отвечаю я.
Муж дергает за руку. 
- А так это,нормально, если от войны,-говорит Олег,- все же непривычное зрелище для женщины, понятное дело.
Я сворачиваюсь в клубочек внутри себя. Моя душа, как маленький ребёнок, просто подгибает ноги, сворачивается калачиком, чтобы не боятся, чтобы не ныл живот от страха, но вот глаза не закрывает. Моя душа сильный ребёнок. Он научился бояться, смотря врагу в лицо.
- Я просто понимаю, что погибли люди,-устало говорю я,-поэтому и страшно.
- Брось,-говорит водитель,- это война, каждый знает на что идёт.
Удивительно, но с мая 2014 года, я не слышала от людей, сидящих в СБУ, блок-постах, называющих себя ополченцами, армией Юго-Востока или казаками слов «АТО», они всё время говорили «война», тогда, как мы говорили «АТО». Это нас и различало. 
Я думаю, это большая ошибка, назвать всё, что происходило здесь на Донбассе «антитеррористической операцией».

Пока одни разрабатывали стратегию борьбы с кучкой террористов,

другие планировали и вели полномасштабную войну.

Олег рассказывает, как создавалось ополчение в городе.

О первых днях войны.

О заседаниях в горсовете, выступлениях чиновников города.

Он, бюджетник. В марте их собрало начальство из управления здравоохранения и долго рассказывало о нищете в Украине, о том, что правительство (тогда был ещё Янык, но говорили о «попередныках») взяло кредиты, что под эти кредиты запущена программа торговли органами, что их в больнице будут принуждать убивать людей и изымать органы. Говорили и о том, что на Западной Украине нет работы, и на Донбассе всех уволят, а привезут безработных западенцев. И, главное, если победят бандиты с Майдана, всех кто не говорит на украинском, убьют, как убивали наших мальчиков из «Беркута». Люди плакали после таких рассказов.

Кто-то пытался возразить, на него накидывались, мол, знаем, кому-то звонили, кто-то слышал, кто-то читал в Интернете, значит правда. Просто скрывают.

Страшилки нарастали: повышение ЖКХ услуг, цен на газ, отмена льгот, повышение пенсионного возраста (хотя закон уже был принят Януковичем), у людей началась паника.

Был издалека предложен вариант, а если в Россию.

Мол, нас берут, но нужна поддержка людей.

Обращения к Путину, митинги.

Зарплата у медиков, во! Пенсии, там, льготы, лекарств валом, медицина бесплатная.

 
Олег говорит, что жалеет, что не прислушался к другу, врачу-окулисту, который рассказывал, что к нам в больницу на обследования и к нему, и к кардиологу и на МРТ, и к стоматологам едут именно россияне из Гуково, Новошахтинска. Это он уже понял позже. Слишком поздно. 

Много из того, что он говорил, я уже знала. Много было открытием. Как, например, то, что он был в составе группы Алексея Мозгового, которого до сих пор боготворил. 

-Понимаешь,-у Лёхи позиция есть. Хочешь верить в Бога-верь. Хочешь в Аллаха- пожалуйста. Хочешь в Бандеру-молись Бандере, только меня не трожь. Мы разные на Украине?! Нет! Одинаковые! Мы-совок,-говорил Олег, я так понимала, слова Алексея Мозгового,- из СССР вышли. Образования там получили, армия, связи. Зачем рушить? При совке, здесь все говорили на русском, это традиция, вот зачем нам навязывать? Дети захотят пусть учат. Вот у меня дочка русский знает, украинский, немецкий и английский. Отличница!-улыбается, -ей надо, пусть учит. Мне зачем?

 
- Но ведь не в языке дело,-вступаю я в разговор, становящийся откровенным,- просто Ахметка и Ефремка решили для себя феодальный край сделать. Яныка, мол, выперли из Киева, воровать негде, по ним Генпрокуратура без Яныка пройдётся с конфискацией. Вот они и решили. Сделать здесь квазигосударство. Яныка президентом. А России мы же не нужны. Зачем ей столько пенсионеров и регрессников.

-Вот, ты прям Лёхины слова повторяешь,-он так и говорил,-Россию надо использовать, у нас оружия нет, у них есть. Но рабами их мы не будем. Ни Ахмета, ни Ефрема, ни Яныка-пиндоса. Мы будем свободные. Сами заработаем, сами пенсии сделаем. Угля у нас валом, газ есть, вода. Донбасс-сила. У нас будет своё государство. А потом, когда все увидят, что у нас без царя и олигархов, что у нас свобода и нет нациков, этих идей фашистских, то к нам все потянутся, и мы возродим СССР. Понимаешь,- стукнул он по рулю,-мы станем основой возрождения могучей страны.
А Ефремку и других «теплых», Лёха вот тут держит,-он показал кулак,- ты думаешь мы не знаем, что они нас имеют. Знаем. Но терпим, они пока нужны.

(продолжение следует)