В пятницу звонили наши луганчане.

Со связью пока ещё очень плохо, но попозже вечером можно прозвониться. 
Они какие-то невероятные, конечно. Со смехом рассказывают, что сидят во дворе у костра - греются и еду готовят. Света нет, газа нет, воды нет. Романтика, говорят.

Очень плохо с лекарствами. С продуктами получше - кое-что есть, хоть и очень дорого, но есть. А с лекарствами совсем плохо. Гуманитарку выдавать перестали. Зарплаты не платят - никому, совсем, даже пайками. Впрочем, задранные в три-пять раз цены на продукты стали падать - отчасти потому, что у людей нет денег. Молочных и кисломолочных продуктов нет - совсем нет, как класса. И воды нет, за водой надо идти к колонке...

Чудом удалось сохранить офис. Уже наведались к ним "представители новой власти" и объяснили, что любые торгово-экономические отношения с Украиной будут расценены как измена - с последующими санкциями. Любые. Ни купить что-нибудь оттуда, ни продать туда. "Работайте тут". Видимо, представители "новой власти" что-то такое знают про возможности бизнеса, что не ведомо простым людям.

"Последующие санкции" означают конфискацию и подвал СБУ. Ребята рассказали про своих знакомых, бывших коллег, преподавателей - те выезжали во время бомбёжек, потом вернулись в Луганск. Прямо на вокзале их задержали - их же бывшие студенты. Опознали, позвали на подмогу вооружённых людей и задержали. Обвинили в том, что их бывшие преподаватели - диверсанты-наводчики-корректировщики. Это, как я понимаю, сейчас в Луганске "дежурное" обвинение, все вопросы снимает. Двое суток мужики провели в подвале СБУ, потом представители "новой власти" всё-таки разобрались и их выпустили. Но двое суток провели. Рассказывают, что подвалы реально забиты людьми, и практически все там оказались по обиженному доносу соседей или бывших коллег. Террор тотальный. Люди запуганы, предпочитают молчать - выразить свою позицию стоит непомерную цену.

Передвигаться по городу "мирным жителям" мужского пола тоже, впрочем, небезопасно. Сейчас чуть полегче, но в целом Антона несколько раз "тормозили" вооруженные люди и интересовались, чего это он тут ходит, а не воюет.

В очередной раз говорила: "Ребята, выезжайте!". Они, в общем-то, не спорят с тем, что надо выезжать. И гораздо лучше нас понимают, что прежняя жизнь не вернётся, регион погиб. Только пытаются придумать, как лучше всё организовать: "Мы же не хотим на Фроловской стоять, мы же должны как-то всё подготовить, чтобы ни у кого на шее не сидеть".

А потом Антона прорвало и он стал рассказывать про их дом: "Вы же у нас черт знает когда были, вы не представляете, как мы всё переделали, перестроили, в два раза площадь увеличили, все стены посносили... У нас теперь такая шикарная библиотека, с раскладными диванами для гостей, стены мы оклеили старыми иностранными газетами, Ирка придумала дизайн, а у малого в комнате она сама всё разрисовала, всё своими руками сделали..." Антон говорил подробно и вдохновенно о своём доме, а я слушала и плакала - потому что понимала, что они мысленно прощаются со своим домом. Который так долго и с такой любовью строили - для себя, для детей, для друзей. В котором придумывали каждый уголок, обустраивали, разрисовывали. Во дворе которого сидят сейчас у костра - и пытаются не думать о том, что в этот пустой дом придут вооружённые мрази и разграбят, изгадят, растопчут всю их жизнь, все воспоминания, все планы и надежды.