День раздачи слонов. Третий будет мне… А ведь как все невинно начиналось – спать как уже, а не как раньше. По поверхности скользить, а не вслушиваться в оттенки секунд. Не слышать их, просто позволять песчинкам стекать на стол горкой. Песочные часы треснули и теперь только в одну сторону песок. Пока не кончится, а что там когда все секунды вытекут – что-нибудь да будет, какая разница? В ночь не смотреть, чтобы не слышать дрожания струн. Есть ли они, воображение ли разыгравшееся, искаженное восприятие ли – не думать, не задумываться, не останавливаться. Есть и есть.. И вот на тебе. Три ночи и здравствуй дом с родными черными пластмассовыми гвоздиками в палисаднике. Радость, нежность, печаль и ностальгию смешать в равных долях и наложить на изогнутые половиной улыбки губы. Получится не совсем смех и не вполне ухмылка. Дети – вы возвращаете мне себя. Напоминаете, что не только и не столько. И не всегда. Разница между сейчас здесь и сейчас там всё же есть. В одновременности. Два параллельно – добавляет оттенков. Истеричности нет… Впрочем не важно.
«Я соберу с твоих волос молчанье праздничной души,
А звёзды в небе так бесплотно хороши.
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь…
Запоминая наизусть для сердца нужные стихи,
В нас помещается стихийно наша грусть.
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь…
И по спине бежит волна недорастраченной любви,
А звёзды в небе тихо шепчут: “c'est la vie”
А за спиной одна весна, а за душой одна душа…
Крепче держи моё сердце!
А за спиной одна весна, а за душой одна любовь…» (с)

А за спиной одна любовь, а за душой одна весна. В ладонях вечная осень, в глазах потерялась зима. Обернуться в покрывало нарисованных времен года. Ближе как никогда. Двери и пороги. Открылась неожиданно тихо, от сквозняка, и на той стороне тоже пустой темный коридор и кто-то сидит прямо на полу устало прислонившись к стене, выдыхая дым в потолок в безуспешных попытках нарисовать барашка. «Запоминая наизусть для сердца нужные стихи… И по спине бежит волна недорастраченной любви»… Недосказанные слова, недоделанные шаги, недорисованные сны, недорастраченные дни. Есть мелодии сплетенные для ночи, днем их не услышишь. Вот и причина, чтобы не спать. Представим, слово-то какое идиотское, «представим», словно тут есть доска с диаграммами и картонный макет часов. Представим, что вместо стен струны. То ли одна застыла между движением, на разрезе вибрации, то ли веер разных. Не так уж важно. Вместо стен струны и каждая точка амплитуды дрожит звенящей нотой. Только нота воспринимается как линии, не звук, не цвет, а линии близкие к цвету смешанному с запахом. И всё это где-то на границе взгляда, там где мир смазанным видишь, еще не за спиной, но уже рядом с плечом. Вроде бы видишь, а вроде бы нет. Даже зная, что вот если посмотреть, то вот она – стена. Бежевая с листьями папоротника на тон темнее. «Мне тридцать лет не полных…» Хорошая строчка. Небрежная, но объемная. Так вот струны. Вроде бы замерли, так что видишь скорее плоскость, но с другой стороны слышишь, ну глазами слышишь ноту вибрации. А перед глазами окно, а там ночь и фонари далеко, так что знание о домах, городе и чужих шагах как-то не играет роли. Ну знаешь. И что? Все равно видишь бесконечную, лишенную горизонта линию черной безбрежности. Так легко поверить, что фонари это звезды. В конце концов и те и другие кто-то зажигает. А раз есть одно сходство по сути, значит не так далеко до параллельности жизни. И не растворяешься в картинках, нет, этого нет. И потому что привык держать контроль четкости линий и потому что устал, и в правый глаз спицу воткнули. Ровно вскользь, лишь касаясь раскаленной иглой, так что боль пульсирует тихим тоном, едва слышно. Просто веко дергается – только и всего. И хочется говорить о нерожденных чувствах. Таких, какие хотелось бы иметь, которыми хотелось бы быть. Не говорить – это издержки слов, вспоминать, помнить, запоминать. Нерожденные слова, мертворожденные шаги, калеки-слова, стертые в кровь мысли, четкие, на одной ноте, но стертыми гранями. Мысль дня – за три недели я видела четыре трупа. Собаки, бабочки, мыши и машины. Случайность или прозрачный намек больше похожий на тыканье носом? До этого вот как-то никогда не встречались. По крайней мере первые три. И даже четвертый, искусственный труп, даже он не так смотрелся, чем привычно. А трупы как известно символ открывающихся дверей. Только и всего. Трансформация, выход в белое, сквозняки. Единственное о чем сейчас жалею, что нет у меня теперь балкона. Было бы хорошо дым через холодный воздух в легкие, сплетать дыхание в плотные шнуры разрезая ночь на осколки мозаики… Как там было? Листая памяти страницы? Альбом. Рисунки карандашом, фотографии, цветные афиши и черно-белая графика. Сквозняк переворачивает листы и смотришь перепутанные местами и временем дни. Которых по большому счету и не было. Они были с кем-то другим. Они стали твоим создателем, но тебя в них не было. Там был кто-то другой. Знакомый незнакомец, потерявшийся в волнах то ли времени, то ли пространства странник ушедший искать себя на том берегу. Он потерялся, затерялся где-то там за линией горизонта, а здесь на песке остался альбом с фотографиями. Августовский сон, напугавший когда-то давно до полусмерти. После него бояться уже было нечего. Даже когда воплотился кошмаром наяву, обретя плоть и четкость запаха. Осенний вечер, когда расстояния казались призрачным облаком через которое вполне реально дотянуться. Щемящее ощущение – почти сожаления, скорее зависть к тому кто был там, в отличие от того кто остался здесь. Забывшее уйти лето, забывшее день или ночь и ощущение однозначности правды. Так легко быть искренним когда уже точно знаешь – только здесь и только сейчас. Июньская ночь и застывшее небо черным потолком не важности здесь ли, сейчас ли, есть ли. И пальцы перебирающие бубенчики на лодыжке. Дождь июльским днем, больше похожим на южную осень. Дождь промочивший до нитки ленивых птиц на глянцевой обложке озера. Зима и чьи-то пальцы левой рукой, вытягивая, не давая сорваться. Удерживая, но скользкие замерзшие пальцы выскальзывают, греешь дыханием, но оно такое же холодное, и только губы лихорадкой горячие. Летний вечер черт его знает какого года и призрак усталой улыбки на расстоянии вытянутой руки. Ноябрь и единственный раз когда фильм был важен не тем, что хорош или плох, а тем что был в нужный момент. Декабрь и пьянящий кураж осуществленного…. Альбомные листы, что-то видишь, что-то помнишь, что-то узнаешь. Чужая жизнь и твоя личная легкая зависть-тоска – пережить бы все это. Но разве это было не с тобой? – Нет. Я не знаю где всё это было, я всегда был только тут. Кто ты? Уже не знаю. Мне так часто меняли имя, что оно растаяло как дым, по краям обтрепалось, стерлось пересечением линий. Уже не знаю….. «Ты….» и тебе перечисляют набор фактов – имя, род занятий, возраст. Но это случайный набор. Случайный выбор карточки с данными, в руку могла попасться любая другая. Ничего не изменилось бы. Железная коробка от печений с корицей в которой лежат карточки с вензелями букв – набор случайных фактов. Не имеющий к тебе никакого отношения… Клиника. Повторение симптомов. Оттенки меняются, но фазы смысла сохраняются неизменно. Дезориентация во времени. Или пространстве? И дезориентация ли? Или прозрение? Воспоминание о том, что всё это нарисованная иллюзия. Слайды в проекторе, а на самом деле никого уже нет. Остался набор картинок и зритель слишком увлекшийся обрывками чужих жизней. Увлекшийся и забывший себя. Но слайды закончатся, свет будет включен и всё встанет на свои места. Кем он будет тогда, кто знает… Вопросительно-утвердительно новая карточка с данными всплывает перед глазами и на ней во все не то имя. Не то. То, которое не помнишь, но знаешь, что вот как раз оно и есть твое. Только прочитать не можешь. Не тот момент. Чтобы прочитать нужен ход часов, а они остановились. Разбились на пол двенадцатого. То ли дня, то ли ночи. Странное глупое время. Полчаса до дюжины. Лет, мгновений, жизней? Часы остановились за половину мгновения до вечности. Горсть песка, пахнущего холодным морем. Льдинки осколками по поверхности и даже через сапоги чувствуешь жгучий холод. Опускаешься на первый подвернувшийся камень, нахохлившись заворачиваешься в пронзительно морозный воздух и опустив по запястья ладони в ледяную воду ждешь пока холод не оставит насечки в виде браслетов. Холод медленно разрежет теряющую тепло кожу и выпьет алый ручей. А ветер толкает в спину, торопит. Настойчиво подталкивает к ведущей на верх по крутому склону дорожке, которая кончается у лестницы из рассохшегося дерева. А где-то там дом и тепло камина. И вернешься снова оставляя на берегу чужие воспоминания….. Бред можно осмысленно воспринимать лишь под породившие его мелодии. Без озвучивания картинки теряют связность. Фильм, который втиснули в пятнадцатисекундный ролик. Как рассказать книгу из тысячи листов за час и как рассказать секундами целый час? Да никак.