какое ёмкое это слово - шалом
это и мир, и целосность, и совершенство, и благополучие и... здоровье...
шалом, господа!
שלום

В Царство мата
Мои современники живут в эпоху освобождения мата — историческое явление, которое можно сравнить с изобретением компьютера. Казалось бы, Россия с отрывом на пару десятилетий всего лишь повторяет опыт Запада, ввязываясь в старые споры сторонников и противников нецензурных слов. Но, как считает исследователь мата Анатолий Баранов, «степень запретности русского мата гораздо выше, чем в западной культуре».

В отличие от непристойных слов других языков, русский мат многослоен, разветвлен и многофункционален, он выходит за границы ругани, превращаясь не столько в философию языка, сколько в философию жизни. Успешный побег мата из языкового ГУЛАГа превратил мат в модную тему. Правители России всегда испытывали повышенный интерес к языку, стремясь держать его под контролем. Еще Екатерина Вторая объявила войну непристойностям, специальным указом запретив употребление слова «блядь», что, видимо, объяснялось ее богатым сексуальным опытом. В русском языке табуированность сексуальной сферы в течение истории дошла до того, что нет нормальных слов, обозначающих сексуальную жизнь. Русское отношение к телу и сексу существенно отличалось от европейского, и мат был бунтом против культурного уничтожения тела. Собственно, освобождение тела началось буквально на моих глазах, в моем поколении. Именно сила запрета порождала искушение всмотреться в тело. Шизофреническое состояние русской культурной жизни привело к отсутствию устойчивых ценностей.

Матрица российского подсознания
«Бля-бля-бля, еб-еб-еб», — несется по России, как сигналы спутника. В этих звуках можно услышать своеобразный SOS — сигнал национального бедствия. Мат похож на стон. Но это стон раненого, униженного, раздавленного существа, которое не только молит о спасении, но и тоскует по мести. Мат — военный клич, язык магической войны, выродившийся в бессмысленные междометия. Однако, как сказала моя домработница Валя, ходящая по воскресеньям в православную церковь: «Мат мату — рознь». В фантастическом романе Станислава Лема «Солярис» есть поразительный образ планеты-мозга, способной порождать видения и галлюцинации. Когда я думаю о мате, я вспоминаю чудовищный магнетизм этой планеты. Матерные слова обладают уникальными возможностями по отдельности и в сочетании с другими словами, вырываясь из эротического контекста, но всегда сохраняя свою сексуальную подоснову, определять человеческие чувства, состояния, выражать восхищение и презрение, наивысшее блаженство и полную катастрофу. Мат не склонен к рыцарскому почитанию женщины. Примкнувшее к мату несколько позже других слово «блядь», даже превратясь в восклицание и междометие, — это вечное напоминание о порочности, неверности, похотливости и продажности женщины, объекта отторжения и желания одновременно.

Мат живописен. Пользуясь гибкостью русских суффиксов и многообразием приставок, заигрывая с фонетически близкими нормативными словами, он рождает антропоморфные образы. Мат — языковой театр, минимализм словесного материала, покрывающего собою Вселенную. Многократно обложенные матом, русские превращаются в прямое продолжение матерной лексики. Много русских людей ушли на тот свет под матерные проклятия расстрельной команды. Мат ассоциируется с взбунтовавшейся толпой, бунтом, революцией. Но в последние годы добавились теплые краски, возникли матерные слова восхищения.

Слово, воспетое Достоевским
Еще Достоевский в «Дневнике писателя» писал, что русский человек может выразить всю гамму своих чувств при помощи одного неприличного слова. Оно написано на миллионах русских заборов, дверях общественных туалетов, стенах школ, вырезано на стволах деревьев и нацарапано на памятниках старины везде, где только ступала нога русского туриста. Слово «на три буквы» обладает такой энергией всенародной табуированности, нарушаемой с особой страстью, что понятие, выражаемое этим словом, разрастается до грандиозных размеров, обладает фантастической магией, превращает русский секс в борьбу великанов и выдвигается на историческую авансцену в качестве гигантской боеголовки. Извечные русские претензии видеть свою страну сверхдержавой без убедительных материальных доказательств связаны, возможно, с обладанием словом. Однако, как бы ни были велики потенции слова, воспетого Достоевским, оно лишь одно из стартовых позиций мата, который со времен великого писателя проделал невероятную эволюцию, расширяя свою словарную территорию. Мат безграничен в своем словотворчестве; его основная задача — покорение мира посредством профанации. Мат — аналог русского империализма, слово «х..» — как красный флаг над Рейхстагом — означает: мы дошли, мы победили.

Настоящей сенсацией стали постперестроечные публикации русской классики. Широкая читательская аудитория с изумлением узнала, что Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Чехов пользовались матом, кто в стихах, кто в частных письмах. Мат был и остается органической частью народной культуры, что выяснилось при публикации запрещенного царской и советской цензурой огромного пласта русского фольклора. С легкой руки Горького многие русские уверены в том, что матерные слова — восточного происхождения, что они засорили русский язык во времена татаро-монгольского ига. Однако большинство исследователей называют это этимологическими фантазиями, желанием отчуждения мата от русского традиционного целомудрия. Мат стал предметом бесконечной религиозной войны, в которой успехи православия до сих пор весьма поверхностны. Гонения на мат со стороны церкви превратили мат в кощунственный язык. Мат никогда не терял своей сексуальной энергии точно так же, как богоборческая ругань сохраняла элемент кощунства даже при падении религиозных нравов. Но укоренение мата в сексуальной сфере говорит о том, что русское подсознание переживает сексуальную драму более драматично, чем религиозную. Из позора, стыда и срама возник ни с чем не сравнимый по экспрессивности язык мата.

Язык-оборотень
Мат — язык-оборотень; как обезьяна, он прыгает с ветки на ветку социальной иерархии, каждый раз оказываясь в новой роли: то пугает, то смешит. Нет такой меры, которая бы могла объединить матерные величины в одном центре. Все рвется, все расслаивается. Но такое бурлящее состояние не только отпугивает, но и притягивает, человеческая природа обнажена, архаические пласты перемешиваются с современностью. Наверное, самый распространенный тип традиционного русского мата — агрессия. Но в глубине ее вполне допустима философия резиньяции. Мат социально неприличен не сам по себе, но как носитель «прокисшей» народной идеологии, в которой звучит отказ от серьезного, созидательного отношения к жизни. Мат утверждает, что жизнь в России похабна, и отражает цинизм выживания во что бы то ни стало. Такой мат — угроза культуры, образ контрпродуктивности. С матерными криками пьяный отец бьет мать на глазах ребенка. С этим подлым матом борются учителя школ по всей России. Но существует мат преодоление проблем, выход из одиночества: материться — значит быть «своим». Мат — вдохновитель побед. С матом советские солдаты шли в атаку против нацистов, а советские хоккеисты побеждали канадских. Ругаясь матом, я освобождаюсь от запретов, обретаю силу, становлюсь выше общества, закона, культуры, условностей и морали. В мате я — сверхчеловек, не знающий пределов.

В стране, где хронически не было свободы, мат также сыграл роль языка-диссидента. Либеральное дворянство, а позже интеллигенция запустили мат в анекдот, используя его игровые параметры. О том, что мат — это игра, знал еще Барков, за которым идет литературная традиция занимательной порнографии. Мат-игрушка, как порнографическая мебель Екатерины Второй, которая была сделана на заказ для ее дворца, — это культурная роскошь. Шикарный мат верхов и подлый мат низов — не смешиваются, как масло и вода. Вместе с тем в одном из своих произведений Андрей Битов предполагает, что его последним словом будет не «конец», а «п....ц». В этом есть метафизика мата.

Будущее мата начинается сегодня
Сознательные противники и сторонники мата сходятся в том, что мат нельзя растабуировать. Противники боятся деградации общества. Сторонники беспокоятся, что легализация мата снимет напряжение и ослабит возможности русского языка. Мы присутствуем при последних судорогах русского мата? Попытки запрета мата — это одновременно и попытки его реабилитации в форме сакральных сил. Русское подсознание все еще заражено и засорено непереваренным первичным матом. Именно к нему апеллируют российские законодатели, запретители мата. Поскольку эта культура в России изживается медленно, мат получит историческую отсрочку. Он скроется в предместья больших городов, уйдет в провинцию, сохранится в деревне. Но то, что мат уже не является основным лозунгом столичных заборов и дверей общественных туалетов, говорит об ослаблении его сакральной функции.

Окультуренный мат, дозволенный в художественном тексте, Интернете, является лишь имитацией мата, девальвацией его разрушительных возможностей. Лучше, видимо, пожертвовать магическим матом, чем шансом вырваться из-под воздействия речевого шаманизма, парализующего Россию.

В новом поколении произошло два основных нарушения матерного кода. Во-первых, мат перестал быть принадлежностью мужской культуры. Русские считали, что, «когда женщина говорит матом, у Христа открываются раны». Либерализация мата привела к тому, что девушки, сломав антиженский импульс мата, стали сами употреблять мат как острую приправу к бытовому дискурсу. Во-вторых, в продвинутых кругах молодых людей мат перестает быть руганью. Для поклонников окультуренного мата, он — не фон, не междометие, а инструмент, дающий возможность реального обозначения гендерных предметов и сексуального действия. Мат становится языком обретенного тела, возвращается к своей первоначальной сексуальной функции, но уже не в качестве нарушителя табу, а как язык страсти. Любовь к мату в новом поколении превращается в мат любви.
Виктор Ерофеев, писатель,  издание «Новые известия»
25 июля 2004 г.
источник: http://ms.yabloko.ru/novosti/2004/july/erofeev.html

Не радость и не печали,
Не ветренных струн бренчанье,
Не Слово было в начале –
В начале было – Молчанье.

В Молчаньи было начало;
Молчанье хранило души,
И Слово, лишь прозвучало, -
Нашло, что ему разрушить.

И тут приключилось Нечто,
И тут воцарился Хаос.
И правда, - ничто не вечно, -
Но Слово сказало: Каюсь!

И слово решило строго,
Поскольку терзалось шибко, -
И создало Слово – Бога,
Исправить свою ошибку.

Теперь мы ошибки множим,
И ведомо даже детям,
Что Мир – стал твореньем Божьим,
И очень гордится этим.

А Слову пришлось сурово:
Дробилось оно, мельчало,
И вот - верховодит снова
И врёт, что всему – начало.

А мы не за власть и гривны,
И не за мирскую славу
Его облекаем в рифмы
И веруем, что по праву.

И душам не знать покоя,
Метаться в чаду звучанья,
Не ведая, что такое
Блаженный уют мочанья.
                  12.01.96, Петах-Тиква

мои соображения... надо будет уточнить...
so... само слово "bellydance" состоит из "belly"+"dance"
со словом "dance" - всё понятно, "танец"
а "belly"........ "belly" пришло от арабского "bla'dy" - то есть "мои города"...
есть у меня такая думка, что ругательство на русском - "bla'd", то есть  девушка необременительного поведения, произошло как раз от "bla'dy"
вот такие мысли....