Николай Гурьевич Маллицкий - продолжение

… Еще за несколько лет до войны 1914 года в Ташкенте решили построить бойню по последнему слову техники.  Городской ветеринарный врач Скворцов А. был командирован в Париж. Изучил там этот вопрос, осмотрел лучшие бойни, привез оттуда проект, план постройки. Бойню построили на Беш-агаче, на берегу канала. Потом там был мясокомбинат и кожевенный завод. Несколько лет назад мясокомбинат перевели за город, в Урта-аул. А здание еще используется.    

Кого еще помню из Управы? Отдел связи - Биллевич, отставной военный. Бельков Иван Иванович, Сосункевич, Абдурахман (базарный смотритель). Секретарем был Бродский Леонид Исаевич. У него с женой была большая библиотека. Библиотека была «узаконена», книги давали на дом. Находилась она на углу Пушкинской и Хивинской улиц.

Отделом Народного образования заведовал Александр Васильевич Мелковский. Человек мягкий, легко загорался какой-нибудь идеей, но чтобы довел до конца, надо было «подталкивать». Когда папу избрали Городским головой, ему было 33 года (34 исполнилось в конце сентября 1907 года). Так что почти все члены Управы (за исключением Максутхсдааева Сейфутдтша) были старше него. Некоторые проекты остались неосуществленными. 

Готов был проект гидроэлектростанции на Чирчике в Ниязбеке (там в 30-х годах построена плотина «Варрая», ниже - каскад Чирчикских электростанций). Мечтали осветить город электричеством, а то улицы освещались газокалильными фонарями. Начали готовить проекты канализации. Но не удалось даже начать эти работы, т.к. деньги, скопленные управой, в начале войны царем были реквизированы на нужды войны.

Построили серию домиков около крепости (против школы им.Тургенева, в советское время - школа № 80). Домики эти заселяли семьями погибших на войне.

После землетрясения 1966 года они, как и школа, снесены. В 1914 году, перед войной, Управу обязали подготовить приемный пункт для мобилизованных. На ул. Куйлюкской (ныне Куйбышева) до ул. Жуковской находился так называемый городской двор. Огорожены высоким забором, по улице длинные бараки (они еще используется). Там все было подготовлено, и через 6 часов после получения «красного пакета» (телеграммы) был уже выпечен хлеб, готова горячая пища для приема мобилизо-ванных.

Я в 1914 году окончила с серебряной медалью гимназию. Мы с мамой, как только началась война, поступили на курсы «сестер милосердия» и, окончив их, с лазаретом Красного Креста поехали на фронт и были на фронте полтора года. После возвращения с фронта я поступила в Петербургский женский педагогический институт на исторический факультет. Папа, как старший сын в семье, от военной службы был освобожден. Но когда мы поступили на курсы, он тоже просился в армию, чтобы поехать на фронт. Но ему отказали: он был очень близорук. В армии мог быть только писарем, а в Ташкенте была у него огромная работа. Он остался на своем посту. 

После Февральской революции в Ташкент приезжал А.Керенский, настоял на перевыборах Думы и Управы. Городским годовой снова, в пятый раз, единогласно выбрали Маллицкого. Но он отказался, хотя все гласные, все члены управы уговаривали и просили его согласиться.

Еще в 1916 году трижды папе подбрасывали письма такого содержания: «Прекратите Вашу полезную деятельность». И крест поставлен. Как выяснилось, это было делом эсеровских рук. Так что эсерам он не верил.

Кроме того, отец знал и Александра Керенского, который учился у него в гимназии. Керенского он считал «Хлестаковым». Итак, возглавить Управу он отказался, с большим трудом его уговорили остаться товарищем городского головы.

А городским головой стал Иванов Иван Николаевич, бывший товарищем после смерти Букраба. 

А после Октябрьской революции Николай Гурьевич вернулся на преподавательскую работу, сначала в школу. 25 октября 1917 года папа утром из «Белого Дома» поехал на вокзал. Думал, может быть,  удастся уговорить молодежь «не проливать братской крови». И позже, во время гражданской войны, он говорил молодым людям «Надо идти с народом. Даже если вы присягали «царю и отечеству». Царь один, а отечество огромно. Силы нужны для борьбы с интервентами».

А 25 октября он поехал на голову Салара, т.к. на вокзале узнал, что там прорвался большой арык. Убедившись, что с водой наладилось, пошел домой пешком по рельсам, под проливным дождем. Шел один, спешил, знал, что мы с мамой беспокоимся. Правда, он позвонил, что выезжает к месту прорыва. В конце бывшей Московской улицы его окликнули из чайханы. Узбеки, сидевшие в чайхане, узнали его (сам-то он был близорук). Сказали, что в городе объявлено военное положение, входить в город нельзя, уже поздно. Но папа решил добраться домой. Тогда, обогревши его чаем и слегка обсушив, уговорили влезть на арбу с сеном, закрыли сеном и так привезли в город.

Мы с мамой, конечно, не спали, сидели у окна. Часа в 4 или в 5 утра слышим - поскрипывает арба. Остановилась около нашего дома, потом завернула, поехала на Саман-базар. Явился отец, еще мокрый и в глине, т.к. по обыкновению сам участвовал в работе на арыке. Спасибо людям, которые узнали его и привезли домой в ту тревожную ночь. 

Я не писала, как мы жили на Новой улице. Больших приемов не делали. Мама говорила: потому, что мы много работаем. Мама принимала дома все телефонограммы для отца и отвечала на звонки. Бывали у нас родные, близкие друзья (Якубовский, Галкин, Благовидов и другие). Приходили управские, им были рады.

А вот детские (а позже молодежные) праздники с музыкой и пением у нас бывали, генерал-губернатор с женой (когда приезжал новый, представиться).  Помню два визита эмира Бухарского (проездом через Ташкент). Великий князь не только с визитом, но заезжал и запросто, побеседовать с папой, К нему, даже когда он бывал с женой, мама не выходила и поэтому должна была присутствовать я.

Бывал Козлов с женой, которую в честь Пржевальского называл Пшевочкой (по пути в экспедицию и обратно). Помню Федченко с  матерью (?) женой.

Родители же трижды в год бывали на приемах у генерал-губернатора: в царский день, новый год и после пасхальной заутрени.

В 1918 году я вышла замуж и уехала в Аулие-Ата  (Джамбул)  на год. Родителям моим пусто и скучно стало одним в доме без молодежи. И они переехали на дачу на Никифоровские земли. Оставленный дом, конечно, заняли другие люди, Никифоровские земли город примерно в 1908 году отсудил у купца Никифорова за неплатеж налогов. Поделили на участки и распродали. Папа у города участок покупать не хотел, а перекупил у генерала Сусанина, который решил его продать.

Насадили виноградник. Дома не было, была только сторожка и сарай. Жизнь за городом тоже была интересной, работа на винограднике (в свободное время). Транспорта тогда не было, отец ходил в город пешком (с 1918 года уже в Университет), Если его догоняли проезжие (а это бывало нечасто), предлагали подвезти, он с благодарностью садился и доезжал до города. Были друзья, соседи, главным образом рабочие. Папа считал, что неинтересных людей нет, от каждого есть чему поучиться. 

А в январе 1919 года папу арестовали. В городе было Осиповское восстание (это я знала по рассказам). В новогоднюю ночь в  городе была стрельба. Папа выходил из дома послушать и решил, что стреляют армяне, как они делали по праздникам. А утром прибежала девочка и сказала, что Маллицкого искали в доме на Новой улице, чтобы арестовать. «Пойду объяснюсь, узнаю в чем дело» - решил папа. И пошел, хотя соседи уговаривали не ходить. Идет к зданию чека, по дороге встретил его бывший управский сторож Дмитрий Владимирович Лаврентьев. «Вы, Николай Гурьевич, куда?» - «Да меня ищут арестовать надо узнать в чем дело». – «Не ходите».

Пошел все равно. А Лаврентьев, не теряя времени, побежал в Горсовет. Там много работало управских, почти все городские рабочие остались. Составили заявление о том, что Николай Гурьевич не мог участвовать, не мог иметь никакого отношения к антинародному кровавому делу, что они ручаются за него. Подписали заявление,  и Лаврентьев пошел с ним в ЧК. По дороге еще собрал много подписей (было их больше семидесяти!). Все от рабочих. Подошел и, по его рассказу,  «войти забоялся». Дома жена, пятеро ребят. Тут его и увидел городской архитектор Голубков (папин одноклассник по оренбургской гимназии). Он был еще подпольщиком-коммунистом. Он взял и подал заявление. Оно папу и спасло, т.к. арестовывали его люди не ташкентские.

Просидел он в подвале 16 дней  (когда он пришел его попросили присесть, а потом проводили в подвал). За эти дни многих из подписавшихся вызывали на допрос. Вызывали и мою мать, за день до того, как папу выпустили. Вышел с ним еще мальчик лет пятнадцати, тоже случайно попавший сын старогородского полицмейстера Кагана. За него хлопотали жители старого города.

Вернулись родители мои домой, и мама заболела. На нервной почве вместе с простудой обострился ревматизм. И она уже до конца своей жизни, а умерла она в 1943 году, не могла ходить. 

Еще в начале революции папу звали уехать из Ташкента. Саратовский городской голова, с которым они вместе когда-то хлопотали об открытии университетов (каждый для своего города), проезжая в Сибирь, звал ехать вместе.

А начальник земледелия Булатов уговаривал эмигрировать, на что папа ужасно рассердился. Остался в Ташкенте и оказался прав. Кстати, вспомнив про Саратовского городского голову, хочу вернуться несколько назад.

Мой отец, как я писала, добивался открытия университета в Ташкенте и строительства железной дороги на Сибирь, которую считал необходимой (прежде всего в связи со специализацией сельского хозяйства в Средней Азии).

В 1910 году он был с докладами об этом в Петербурге. Университет царь повелел открыть сначала в Саратове. А дорогу строить начали, но довели только до ст. Бурное. В 1914 году строительство замерло. 

Вот тогда, в 1910 году, отцу пришлось видеться со Столыпиным. И неожиданно он узнал о  родстве со стороны Молчановых (своей матери), о котором мы мало знали.

Окончив деловой разговор, Столыпин спросил у отца: «Ваша матушка урожденная Молчанова?» -  «Да». – «А Молчановы родня Столыпиным. Прошу Вас завтра заехать ко

мне домой».

Отец приехал в назначенное время. Столыпин ввел его в комнату с темно-красными обоями и такими же занавесями. Комната была увешана портретами Лермонтова, его рисунками и рукописями. «Вы знаете, что дочь сенатора Петра Молчанова вышла замуж за. Столыпина (будущего сенатора), т.е. за брата бабушки Лермонтова, Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, урожденной Столыпиной. Таким образом мы родственники», И Столыпин подарил моему отцу «в память о нашем общем великом предке» свой большой портрет на блестящей бумаге. Портрет этот, взятый со всеми бумагами при аресте отца в 1931 году (7 мая),  к нам не вернулся.

Правда, когда отца моего освободили, предложили выбрать свои бумаги, семейные письма и фотографии из общей кучи в подвале здания на углу ул. Ленинградской и  Алексеевского переулка. Но он мало успел своего выбрать: полутемно, был декабрь, день пасмурный, снег с дождем, а на улице ждала его я. Вынес он два чемоданчика с письмами и фотографиями, один понес сам, другой - я. 

С 1922 года с моими родителями поселился и жил до конца своей жизни (т.е. до ноября 1930 года) дедушка Николай Петрович Остроумов. Жизнь была очень интересной. Приходили Ошанины - Лев Васильевич с женой Натальей Николаевной, младшей из сестер Остроумовых. Папины друзья - Благовидов, Панков, Граменицкий Д.С. и другие. К дедушке Остроумову приходила многие молодые ученые - Умняков, Бетгер, Массон.

Собирались родные. Кроме того, в 1927 и 1929 годах в Ташкент летом приезжал Бартольд. Обязательно каждую субботу он приходил к нам и уходил в воскресенье вечером. Сидели и беседовали часто в саду. А еще Николай Петрович всегда был окружен соседскими детьми, с которыми, бесплатно, конечно, занимался грамматикой русского языка.

В 1922 году, когда в Ташкенте работал Булганин, отец мой по его приглашению согласился стать консультантом по городскому хозяйству. Два раза в неделю за ним присылали лошадь. Горсовет был в прежнем здании Думы. Предлагали вернуться на административную работу в город, но папа тогда уже увлекся научной работой и Университетом.

Продолжалась нелегкая, но интересная жизнь на Никифоровских землях. Николай Гурьевич читал лекции в Университете, в двадцатых годах он преподавал также в Высшей военной школе востоковедения.

Звание Красного профессора получил в 1926 году. Лекции по этнографии, которые он читал на восточном факультете, не сохранились. Их не стенографировали. Готовясь к лекциям, отец их подолгу обдумывал, а конспекты писал краткие, память у него была необыкновенная. Такой конспект-записку он доставал время от времени из нагрудного кармана и пользовался им, как планом, (а позже, уже в военные годы, когда не было бумаги, многие свои записи, в частности к лекциям по географии, он делал на срезанных с газет краях и не сохранял их). Небольшое количестве таких листков, сохранившихся у меня, с записями отца я сдала в Госархив УзССР уже в конце семидесятых годов. 

7 мая 1931 года отец мой вернулся с заседания Госплана, где обсуждался вопрос о Вахшстрое. Был он взволнован, т.к.,  по его словам, «дал бой» доказывая, что начинать такую большую стройку, нужно построив сначала хорошие дороги. В ту же ночь его арестовали. Арестовали также большую часть преподавательского состава востфака. Через семь с половиной месяцев выпустили оправданного.

Надо сказать, что большую часть времени папа просидел с уголовниками, которые его уважали, исполняли за него грязную работу. В тюрьме он читал лекции заключенным по истории и географии. Они с интересом слушали, а на прощание, когда его освободили он подарили ему целую стопку детективных романов, которые читали сами. В разные дни осени 1931 года выпустили и остальных арестованных востоковедов.

Но в январе 1932 года всех их вызвали и объявили о ссылке. Папа получил три года «вольной высылки». Во время заключения на допросах он держался твердо, отстаивал честь своего имени. Место высылки предложили выбрать, исключая столицы, Ферганскую долину и Таджикистан.

 Он выбрал Чимкент - и неудачно, в 1933-34 годах там было голодно. А отец упросил привезти к нему жену, О. Н. Маллицкую, т.к. привык к постоянному общению с ней. У папы с мамой была домработница, т.к. мама была больна. Эта девушка поехала в Чимкент вместе с мамой и вернулась с ними в Ташкент.

Отец работал в Облводхозе в Каракультресте экономистом. Получали тогда хлебные карточки. Каждый месяц я ездила в Чимкент, возила продукты. Какие и сколько - горько вспомнить. Например, чемодан картошки, немного хлопкового масла. В Ташкенте тоже было трудно, но я делила военный паек мужа и меняла вещи на продукты (через старьевщика). 

Но кончилось и это тяжелое время. 7 мая 1934 года, ровно через три года после ареста, отца вызвали в ГПУ, куда он должен был являться каждую неделю, и объявили, что он свободен. В тот же вечер он приехал в Ташкент. На один или два дня.

Позвал меня поехать на Куйлюк, посмотреть новый мост через Чирчик (его давняя мечта). Потом поехал за мамой и за книгами (книги по списку пересылали ему «малой скоростью»). Вернулись они с мамой на грузовой машине. В степи цвели маки.

Они нарочно останавливались на отдых и завтрак. Ночевали в степи. Проснулись - солнце встает, роса, степь сверкает. И отец, и мать говорили, что это одно из лучших воспоминаний в их жизни. Вернулись к себе на виноградник. Утеплили свою сторожку, сделали еще комнатушку из сарая, позже туда перевезли рояль.

И начался новый период жизни - яркий, трудовой, с друзьями, музыкой, стихами. Домик стоял на бугре, а виноградник остался маленький, так как участки уменьшали. Перед терраской развели цветы. С горки были видны горы. Горы любили оба, любовались ими. У папы был цейссовский бинокль, мама и без него видела.

Папа вернулся в Университет, был профессором географического факультета. Работал и в Таджикском учительском институте, который был в Ташкенте. Студенты - таджики ежегодно подбрасывали ему «кар-хат» -  поздравление с первым снегом. Принявший письмо должен пригласить всех в гости. Зная этот обычай, отец ежегодно письмо брал, по традиции его подавали выпускники. Приглашение откладывали до конца учебного года, когда поспевали фрукты и можно было купаться в Кара-су. Гостей принимали на супе под деревьями. Дня этого и студенты, и мы ждали, как праздника.

Было еще одно трудное переживание. 

В 1936 году в Ташкенте была перепрописка. Бывших арестованных не прописывали. Отца, конечно, звали в другие города, приезжали к нему звать в Самарканд и в Алма-Ата. Но он из Ташкента не хотел уезжать. Я тогда обратилась с письмом к Сталину и получила ответ за его подписью: «Соберите отзывы с мест работы Вашего отца и пошлите заявление на имя Вышинского».

На другой день я это сделала, а через две недели пришел ответ-разрешение прописать. Кроме учебных заведений, папа работал и в институте истории и этнографии. Всего семь лет прошло с 1934 года, когда Маллицкие вернулись из Чимкента, до начала войны. Но какие хорошие это были годы!

По выходным дням, особенно в теплое время года, собирались у них родные и друзья (многие из них папины бывшие ученики по гимназии)  - Г.Н.Черданцев, Л.В.Ошанин, А.В.Панков, Граменицкий Д.С. Зимой добраться к ним было труднее,  и все равно они не были одиноки.

И мама по-прежнему была участником всех интересных бесед, научных замыслов. В начале войны отец предложил штабу САВО сделать описание физико-географических районов Средней Азии для  летчиков. Ему предоставили маленький открытый самолет, летали вдвоем с пилотом. От оплаты отказался, просил считать работу вкладом своим для будущей победы. Иногда за ним приезжали,  и он читал офицерам лекции.

В 1943 году, 24 июня, умерла моя мать. Время было трудное, она болела воспалением легких. С ее смертью папа потерял значительную долю своей жизнерадостности.

Работать продолжал. Заканчивал капитальный труд «Динамика водных ресурсов Средней Азии». Эту работу, основанную на точных цифрах и фактах и еще не опубликованную, он послал в Москву на соискание степени доктора наук. И работа эта пропала. Позже след ее отыскался. Геолог Соседко прислал письмо папе, не зная, что к тому времени он уже скончался. А я не предприняла серьезных шагов к розыску.

 Дома оставался еще один машинописный экземпляр (в первой редакции).

Седьмого (ила даже 8-го) марта 1945 года объявили по радио, что Николаю Гурьевичу Маллицкому присвоена степень доктора наук без защиты диссертации. Вскоре прислали и документы.

В 1945 году Университет и Академия наук Узбекистана отметила пятидесятилетие научной и педагогической деятельности Маллицкого. Торжественнее заседание проходило в помещении, где Николай Гурьевич часто бывал и работал, в здании по улице Абдуллы Тукаева,1, около площади Ленина. Зал был переполнен. Было очень много адресов и телеграмм от научных учреждений, учебных заведений и других организаций.

После тяжелых лет войны, накануне победы, это был настоящий праздник всей научной общественности Ташкента. Николаю Гурьевичу было присвоено звание Заслуженного деятеля науки Узбекистана.

И победа, общая радость, новые силы. 

Во время войны папа потерял двух сестер - Нину Гурьевну и Елену Гурьевну Маллицких. Они обе были научными работниками. Первая - физиолог, вторая - сотрудник Эрмитажа. Их вывезли из Ленинграда по «дороге жизни», но обе они умерли в пути. Рассказали нам об этом их спутницы, которые, проезжая через Ташкент, зашли к нам..  

Жизнь за городом после кончины мамы уже не имела прежнего смысла, и папе предложили квартиру в доме по улице Шахризябской. Во время войны там жили эвакуированные ученые-ленинградцы, а весной 1945 года дом освободился. Папа выбрал две небольшие комнаты. Свято место пусто не бывает. И сюда приходили друзья, часто молодежь. Многие обращались с вопросами.

Живя в городе,  папа стал ходить в праздники на площадь Ленина. Ему присылали пропуск на военный парад. Помню как первый раз, вернувшись с площади, он был радостно взволнован и многое вспоминал. Он бывал на парадах и до революции. Но вот в 1918 году, когда в Ташкент вошли подразделения Красной Армии - усталые, в обмотках и шинелях красноармейцы - папа шел долго за строем по улице и, вернувшись, так радовался:  «Вот  это уже настоящая Армия, которая защитит Родину».

И,  наконец, в 1945 году он увидел парад Советской Армии, победившей в Отечественной войне! И позже  в праздничные дни он обязательно ходил на площадь.

Бывал папа со мной или внучками в театре, на концертах, видел лучше фильмы в кино. Я единственная дочь у Маллицких, очень они любили двух своих внучек, моих дочерей. Папа дождался рождения старшой правнучки в тоже успел ее очень полюбить. 

Умер Николай Гурьевич 30 октября 1947 года от необратимого инфаркта, болел всего несколько дней. Работал до конца жизни.  Историческую часть своей библиотеки он передал Академии еще сам. А после его смерти оставшиеся книги, почти все его рукописи, в том числе машинописный экземпляр «Динамики водных ресурсов Средней Азии»,  я передала Государственной Публичной библиотеке им.Навои. 

Николай Гурьевич мечтал о том, что будет издаваться энциклопедия Средней Азии и собирал материалы. У него была 21 папка, по областям (вырезка из газет и журналов, свои записи). Было три экземпляра Массальского «Туркестан», где все поля были исписаны его рукой. Попросили сдать также адреса и письма, полученные к юбилею. Все эти материалы хранились в отдельном шкафу.

Позже меня попросили помочь разобрать некоторые записи (у папы был трудный почерк).  И оказалось, что в шкафу далеко не все, в частности «Туркестан» Массальского только  один экземпляр.

А в 1973 году в библиотеке был пожар. Я была в отделе редких  книг, куда перенесли материалы отца, но почти ничего уже не могла найти. То, что у  меня осталось, я сдала в Госархив УзССР. Там сейчас в отделе личных фондов  есть архив Н.Г. Маллицкого. 

Еще несколько слов с Николае Гурьевиче как человеке, как личности, о его характере и отношении к людям. Был он выше среднего роста, черты лица достаточно крупные. Сильный, мускулистый. Походка легкая, все движения стремительные и сильные.  В молодости был кудрявым, но рано стал лысеть ото лба,  и все помнят его с венчиком темно-русых волос на висках и выдающемся затылке. Очков под старость не носил, а в молодости и в средние годы надевал во время работы. Переселившись в 1918 году за город, стал носить сапоги и потом всегда ходил в сапогах.

Глаза его были необыкновенные, темно-темно синие и радужная оболочка как бы с мозаичным рисунком. Взгляд то внимательный, то сияющий. Но если сталкивался с бесчестностью, то, бывало, так посмотрит на виноватого, что тот как будто и ростом меньше сделается. Да около него и невозможно было подумать или сделать что-нибудь дурное, такое влияние он оказывал на окружающих. Людям желал и делал много добра, материально многим помогал, если видел нужду.

Благодарности не слушал, уходил, и нам говорил: «Хочешь помочь - пусть левая рука не знает, что

делает правая, и никогда не вспоминай об этом».

Был отец мой рыцарем в самом лучшем смысле. Особенно по отношению к старикам, женщинам, детям, а также в отношении своей чести. С подчиненными держался уважая их достоинство, а с начальством - не роняя своего. Характер у Николая Гурьевича был чудесный, хотя, как многие добрые люди, был он вспыльчив.

Горячо и пылко воспринимал окружающее - природу, картины, музыку, литературу. Были у него любимые писатели и любимые книги: поэзия Лермонтова (героем нашего времени он не увлекался), Пушкин, конечно, самый любимый. Любил пьесы Островского, Шекспира, романы Вальтера Скотта, Диккенса, Записки Пиквикского клуба чуть ли на наизусть знал. Козьму Пруткова любил. Откроет в какой-нибудь из любимых книг нужную страницу, прочтет вслух и хохочет заливисто (и мы с ним вместе). Многие стихи Пушкина и Лермонтова знал наизусть.

Как бы не устал папа (например, придя пешком из города «на дачу») всегда вносил в дом оживление и радость. Ребятишки со всей улицы встречали его: он нес для них из города конфеты и пряники, и всех оделял. А потом еще и в ворота стучали, кто не успел встретить. А то и повторно. 

Как бывший редактор  Николай Гурьевич обязательно, с большим интересом читал всегда газеты. В последние годы, уже на Шахризябской, часто газеты ему читали мы. И любимые книги читали. Между прочим, в эти годы перечитали Тургенева и Гончарова (Фрегат Палладу он любил). Так как папа говорил, что Земля вступает в новую геологическую эпоху - эпоху вулканов и землетрясений,  я хочу приложить одно из его стихотворении, Этна. (Стихи его также в архиве). 

24 сентября 1973 года Президиум Узбекистанского Географического Общества и географический факультет ТашГУ организовали и провели заседание, посвященное столетию со дня рождения Н.Г. Маллицкого. Было оно уже в новом здании университета. С докладами выступили О.Ю. Пославская, В.И.Рацек, а с воспоминаниями  - И.А. Райкова, Х.Х.Хасанов и многие другие.

Членом Географического Общества Н.Г.Маллицкий был с его основания  в 1897 году. И занимал в нем ряд выборных должностей:

с 1899 г.  по 1902 г. -     ученый секретарь

с 1902 г.  по 1906 г. -     член правления

с 1906 г.  по 1918 г. -     заместитель председателя

с 1918 г             -     председатель.

До революции председателем считался генерал-губернатор, так что Маллицкий, будучи заместителем, фактически выполнял работу председателя.

 

 

 

Серия сообщений "Книги, стихи, чтиво, ссылки":
Часть 1 - Ссылки на материалы о Русском Туркестане
Часть 2 - ФЕДОРОВ Г. П. МОЯ СЛУЖБА В ТУРКЕСТАНСКОМ КРАЕ 1
...
Часть 17 - "Узбеки и сарты присоединение к России встретили не без удовольствия"
Часть 18 - Николай Гурьевич Маллицкий
Часть 19 - Николай Гурьевич Маллицкий - продолжение
Часть 20 - Александр Запольскис. Бумажный тигр НАТО
Часть 21 - Хивинский поход (1839—1840)
...
Часть 25 - Кто учит наших детей? Доцент МГИМО: "НАТО возник как ответ на Варшавский договор"
Часть 26 - Бронштейн Инна. "Какое блаженство"
Часть 27 - Благовещенский А.В. «Память трудных дорог»