Забыты и подвешены ("Голос России", Аркадий Бейненсон)
«На картинке бегут солдатики, На картинке грохочет взрыв. И лошадка по топкой насыпи Тянет тех, кто остался жив. На дощечках, толкаясь культяпками, Возвратятся герои назад В жизнь, затянутую плакатами, В несгибаемый Ленинград. Вскоре их увезут по Ладоге На разграбленный Валаам. "Отслужили своё,ненадобны, Оставайтесь, калеки, там». Людмила Башко Дата 22 июня в памяти, наверное, каждого человека, родившегося и выросшего на постсоветском пространстве связана с вполне определенными событиями. Возможно, усилиями господина Фурсенко, 1941 год будет когда-нибудь ассоциироваться с чем-нибудь иным, но пока это не так. И есть в памяти и на карте России места, которые не скоро дадут забыть о той войне и том, что происходило после.

Первый раз я попал на Валаам на закате советской эпохи, подростком лет 14-ти. Тогда в памяти остались только качка на теплоходе из Сортавалы (казалось, тошнило всех, кроме меня), автограф, взятый у Ролана Быкова, плывшего в том же направлении и…удивительное ощущение серой плиты, давящей на душу, ужаса, имя которому Валаам. Разоренные церкви, полупьяные местные жители, смотрящие сквозь тебя, но казалось, знающие что-то, что лучше не знать.

Еще до поездки мать мне рассказывала, что после войны на остров свезли инвалидов со всей страны. Тех, кто портил своим внешним видом облик страны «победившего (теперь уже в прямом смысле) социализма». Я думаю, дело не только, и не столько в этом. Вспоминается рассказ Шаламова, в котором один из зеков мечтает стать после лагеря обрубком без рук, без ног, чтобы безнаказанно «плюнуть им в лицо за все то, что они с нами сделали». Кому был нужен такой обрубок, вся грудь в орденах, который, напившись на собранные в электричках деньги, костерил «в Бога душу мать» товарища Сталина за заградотряды, «котлы» 41-го, далее по списку?


"Несмотря на принимаемые меры, в крупных городах и промышленных центрах страны все еще продолжает иметь место такое нетерпимое явление, как нищенство. Во втором полугодии 1951 года задержано 107 766 человек, в 1952 году — 156 817 человек, а в 1953 году — 182 342 человека. Среди задержанных нищих инвалиды войны и труда составляют 70%, впавшие во временную нужду — 20%, профессиональные нищие — 10%. Борьба с нищенством затрудняется… тем, что многие нищенствующие отказываются от направления их в дома инвалидов… самовольно оставляют их и продолжают нищенствовать. Предлагаю преобразовать дома инвалидов и престарелых в дома закрытого типа с особым режимом". Документ № 06778. Доклад Министра МВД Круглова 20 февраля 1954 года.


Тогда, в конце 80-х, самих инвалидов я уже не видел (их в 1984 году вывезли «на материк») и, вернувшись домой, в Москву, ничего кроме того самого ужаса, как будто витавшего в воздухе, из поездки не вынес.

Второй раз мне довелось побывать на Валааме этим летом.
Экскурсовод, водивший нас по острову, рассказывал в основном, об истории Валаамского монастыря, через слово упоминая «о частичке духовного света, которую каждый должен увезти отсюда». Я смотрел на восстановленные и восстанавливаемые церкви, слушал о широко развернутой на Валааме деятельности РПЦ и меня не оставляло ощущение, что все происходящее сейчас –это лишь тонкий слой позолоты, скрывающий то, чего никогда уже не вычеркнуть из истории острова.
А скрыть, похоже, пытаются. На впрямую заданный вопрос об инвалидах, экскурсовод ( а организованный туризм на остров монополизировала Паломническая служба Валаамского монастыря) отвечал уклончиво, говоря, что, мол, да, было такое, но что «инвалиды — наказание это, за то, что храмы разрушили, за то, что бомбили монастырь в Финскую войну». И все.
Меня это, естественно, не удовлетворило, и, вернувшись домой, я залез в Интернет.

«В 1950 году по указу Верховного Совета Карело-Финской ССР образовали на Валааме и в зданиях монастырских разместили Дом инвалидов войны и труда. Вот это было заведение!
С глаз долой — из сердца вон. В течение нескольких месяцев страна-победительница очистила свои улицы от этого "позора"! Вот так возникли эти богадельни в Кирилло-Белозерском, Горицком, Александро-Свирском, Валаамском и других монастырях. Верней сказать, на развалинах монастырских, на сокрушенных советской властью столпах Православия. Страна Советов карала своих инвалидов-победителей за их увечья, за потерю ими семей, крова, родных гнезд, разоренных войной. Карала нищетой содержания, одиночеством, безысходностью. Всякий, попадавший на Валаам, мгновенно осознавал: «Вот это все!» Дальше — тупик. «Дальше тишина» в безвестной могиле на заброшенном монастырском кладбище.
…обворовывали их все, кому не лень, и даже те, кому было лень. Дело доходило до того, что на обед в столовую многие ходили с пол-литровыми стеклянными банками (для супа). Мисок алюминиевых не хватало! Я видел это своими глазами. На вопрос кому-либо из них: “Что привезти из Питера?” — мы, как правило, слышали: “Помидорку бы и колбаски, кусочек колбаски”. А когда мы с ребятами, получив зарплату, приходили в поселок (так теперь стала называться бывшая центральная усадьба монастыря) и покупали бутылок десять водки и ящик пива, что тут начиналось! На колясках, “каталках” (доска с четырьмя шарикоподшипниковыми “колесами”), на костылях радостно спешили они на поляну у Знаменской часовни…. И был здесь же пивной ларек. И начинался пир. По стопарику водки и по стопарику же ленинградского пива. Да если это “прикрыть” половинкой помидорки да куском “отдельной” колбаски! Бог мой, вкушали ли изощреннейшие гурманы подобные яства! И как оттаивали глаза, начинались светиться лица, как исчезали с них эти страшные извинительно-виноватые улыбки.
А с каким упорством, с какой жаждой праздника (всё, что отвлекало от беспросветной повседневности, и было праздником) они “поспешали” к туристическому причалу за шесть километров от посёлка. Посмотреть на красивых, сытых, нарядных людей. Пообщаться иногда хоть одной фразой с ними. Увидеть жизнь. Пусть я повторюсь, но добирались-то, опять же, на костылях, “каталках”, колясках». (Евгений Кузнецов. «Валаамская тетрадь»)

Евгений Кузнецов, работавший тогда экскурсоводом на Валааме, был, похоже, одним из тех, о ком полупрезрительно отзывался мой «поводырь» по острову: «Мои коллеги не брезговали спаивать инвалидов. Вот тут (он показывал на место рядом с монастырем) была танцплощадка (очевидно, сам факт наличия танцплощадки для инвалидов его не смущал). Наливали они им, и те, подвыпив, начинали раскачиваться в такт звучащей музыке, выкрикивая полусвязно песни и как бы танцуя». Я попытался представить себе это зрелище и не смог…

Согнать, значит, на верную смерть — это ничего, а доставить, может, последнюю радость в жизни людям, заслужившим гораздо большего-«спаивать»?…Ну ну… К счастью, не все брезговали «отходами войны»:

«Показать же богадельню эту туристам во всей ее “красе” было тогда совершенно невозможно. Категорически воспрещалось не только водить туда группы, но даже и указывать дорогу. За это строжайше карали изгнанием с работы и даже разборками в КГБ. И все-таки кто-то прорывался и все равно ходил туда. Но, разумеется, поодиночке или группочками по три-четыре человека. Надо было видеть потом опрокинутые лица этих людей, их шок от увиденного. Особенно страшно было встретить женщин в возрасте, потерявших мужей на фронте, да еще получивших не похоронку, а извещение “пропал без вести”. Ведь некоторые из них свершали самые настоящие паломничества по таким заведениям. Пытаясь отыскать своих мужей, сыновей, братьев». (Евгений Кузнецов. «Валаамская тетрадь»).

Кстати, непонятно, почему церковь так упорно стремится забыть эту страницу истории острова. Люди, пострадавшие за свою Родину и обреченные ей же на смерть – это ли не подлинное мученичество? Что в * с этим подвиг, например, одного из монахов, которому за излишнюю словоохотливость игумен Валаамского монастыря велел подвизаться молчанием в течение 14 лет?

Следов тех, кто умер в нищете и ущербности на Валааме практически нет. На кладбище лишь безымянные холмики и полуовраги.

«На Валааме их чуть ли не по головам считали "этих инвалидов". Они мёрли сотнями, но на Валаамском кладбище мы отыскали только 2 прогнивших столбика с …номерами. Не осталось ничего — они все ушли в землю, не оставив памятника ужасному эксперименту человеческого зоопарка советского острова Доктора Моро». (Заметки об экспедиции Киношколы в деревню "Светлана" и на о. Валаам).

Кстати, по поводу «мерли сотнями». Слушая неохотный рассказ экскурсовода о «наказании божьем», я заметил старика, по виду местного жителя, явно прислушавшегося к нам. По возрасту он подходил под типаж очевидца тех событий, и я, отступив от группы, не замедлил к нему подойти.
Он действительно оказался местным жителем, более того, инвалидом, жившим в том самом «Интернате для ветеранов войны» и избежавшим отправки «на материк» «по семейным обстоятельствам», а проще говоря, женившись.

От него я и узнал, что несмотря на то, что первый контингент был завезен еще в 1950-м году, электричество протянули в то место, где они жили, только в 1952-м. Света не было, помещения не отапливались, и большинство из тех самых «сотен» как раз и умерло в первые два года. Летом же «самовары» или «чемоданы» (так назывались инвалиды без рук и без ног) на весь день подвешивались, иногда по двое, в корзинках на деревья. Бывали случаи, что на ночь забывали снимать…,а ночи в Карелии даже летом холодные…


В России есть два основных дня, в которые вспоминают ту войну. 9 мая, когда победно гремят фанфары, когда ветераны получают свои прибавки и подарки, и в тысячной доле не могущие воздать им за то, что они сделали для нас. И 22 июня – день, давший отсчет миллионам трагедий, заканчивавшихся для кого-то еще во сне в первые же минуты войны на границе, а для кого-то — холодным валаамским солнцем, оставшимся единственной радостью в жизни.

Первый день отмечают ярче. И это, конечно, правильно. Все таки мы победили. Но и победа может быть Пирровой, в том числе и в духовном смысле. Если мы забудем про тех, кто был вычеркнут из жизни. Вычеркнут и подвешен.