Священник Алексий Мороз прокомментировал намерение властей выдавать гражданам единые электронные карты.

«На мой взгляд, здесь кроется явная опасность как для физической, так и для духовной жизни человека. Во-первых, идет нарушение статьи Конституции России, согласно которой недопустимо вмешательство в личную жизнь человека. Здесь же получается, что все дела, все поступки человека будут постоянно контролироваться государством. Ладно еще, если бы только государством. Но мы знаем, что, учитывая уровень коррупции, буквально через неделю все эти данные о гражданах будут свободно продаваться на рынке на дисках. В итоге любая преступная группировка получит к ним доступ и сможет легко выбирать себе в качестве жертв определенных граждан», - заявил в интервью «Русской народной линии» известный священник, руководитель Епархиального амбулаторно-консультационного центра «Воскресение», кандидат педагогических наук иерей Алексий Мороз, комментируя сообщение о том, что Сбербанк России займется выпуском единых электронных карт.

Как сообщает Lenta.Ru, оператором проекта создания единой электронной карты выступит ОАО "Универсальная электронная карта", созданное в июне Сбербанком, "Уралсибом" и "Ак Барсом". Эмиссия универсальных электронных карт начнется в 2012 году, а к 2014 году такая карта должна быть у каждого гражданина России. Теперь именно три банка-акционера "Универсальной электронной карты" будут регулировать выпуск и обслуживание таких карт. Впрочем, список акционеров ОАО может расшириться.

В конце 2009 года Президент Дмитрий Медведев предложил создать систему универсальных карт для всех россиян. Основными претендентами на место оператора такой системы были Сбербанк и госкорпорация ВЭБ. В начале весны президент Сбербанка Герман Греф предложил систему в виде акционерного общества с участием крупнейших российских банков. Данная идея была поддержана.

По оценке Грефа, создание единой электронной карты обойдется России в 150 миллиардов рублей за пять лет, из которых затраты самих банков составят около 40 миллиардов рублей. Стоит отметить, что глава банка "ВТБ 24" оценивал создание единой электронной карты в 250-300 миллиардов рублей за пять лет.

Электронная карта будет представлять собой единый документ, содержащий паспортные, пенсионные, налоговые и банковские данные. С помощью единой электронной карты граждане смогут совершать платежи в бюджет. В перспективе, по оценке Грефа, ее создание позволит высвободить до 60-70 процентов чиновников социальной сферы.

Как отметил, в свою очередь, отец Алексий Мороз, «со временем эта электронная карта может быть заменена на микрочип». «Нам скажут, что, мол, карту могут украсть, или ее можно потерять. Потом еще добавят, что в целях профилактики терроризма следует начать вживлять под кожу биочип. Это и есть та печать антихриста, о которой написано в Апокалипсисе, что, «никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Апок. 13; 17)», - процитировал Священное Писание отец Алексий.

«Тех, кто в свое время отказывался от введения ИНН, увольняли с работы, и, хотя потом было введено право на альтернативное налогообложение, но начальство все равно не хотело связываться с работниками без ИНН. То же самое произойдет и теперь. Все люди будут зачипизированы, они станут полностью контролируемы. Кроме того, с помощью чипов можно контролировать сознание людей, их мысли, мировоззрение. Люди превратятся в полузомби. Всякого человека будут держать в страхе. Если человек совершит, с точки зрения системы, что-либо неугодное, то ему перекроют банковский счет, и тогда такой человек, не имея ни средств к существованию, ни работы, окажется изгоем общества», - продолжил священник.

«Это шаг ко всеобщей чипизации и к царству антихриста, это сильнейшая угроза и для физической, и для психической, и для духовной жизни человека. Пока эти электронные карты еще не ввели, надо требовать, чтобы их не было, чтобы людям против их воли не присваивали электронные карты», - отметил он.

«В Англии в свое время хотели их ввести, но люди восстали против карт, имели место выступления граждан, и власти временно отказались от введения карт. Те, кто выступает против электронных карт, - это не только «православные фанатики», как нередко пытается представить борцов с чипизацией пресса, а вообще, в широком смысле – любые здравомыслящие люди, которые не желают быть полностью подконтрольными и используемыми со стороны не только государства, но и мафиозных структур. Если все выступят против этих нововведений, то власти пойдут на попятную», - добавил отец Алексий.

«Люди должны занять позицию непринятия этих нововведений. Для этого нужен активный протест, нужно всем понимать гибельность этих процессов и отстаивать свою физическую, психическую и духовную независимость», - заключил иерей Алексий Мороз.

В Греции учителя, пытаясь передать петицию министру, подрались с полицией.

Учителя и представители родительских организаций пытались в четверг вечером прорваться в министерство образования Греции и подрались с полицией, сообщает РИА "Новости" со ссылкой на Афинское агентство новостей.

Учителя требовали встречи с руководством министерства образования, чтобы передать ему свою петицию.

Протестующие требовали поднять число занятых учителей, ссылаясь на их недостаток во многих школах страны. Министерство в этом году из-за кризиса и режима жесткой экономии сократило на 50% прием на работу новых учителей.

Кроме того, тысячи представителей этой профессии заявили о досрочном уходе на пенсию, поскольку сочли невыгодной для себя реформу пенсионной системы, которая начнет действовать в ближайшее время.

О пострадавших в ходе столкновений с полицейским спецназом у железных ворот министерства не сообщается.

Ситуация нормализовалась, когда замминистра образования Яннис Панаретос спустился из своего кабинета к протестующим и взял у них петицию.

Наверное, ни для кого не секрет, что русское национальное движение и по сей день находится в достаточно хаотическом состоянии, причем не только в организационном, но и в идейно-мировоззренческом плане.

Внести определенную ясность в суть идеологии этого движения попытался публицист Павел Данилин, сформулировавший 17 вопросов, которые, по его мнению, либо табуированы у русских националистов, либо традиционно являются камнями преткновения в отношениях между ними. При этом Данилин собрал, пожалуй, все основные штампы и ярлыки, которые уже не одно десятилетие навешивают на русских националистов их противники (как из органов государственной власти, так и из т. н. либеральной интеллигенции).

Эти вопросы Павел Данилин адресовал активисту и идеологу русского национального движения Константину Крылову, который подробно ответил на них в статье, опубликованной на сайте АПН.

Надо отметить, что многие вопросы носят либо демагогический, либо провокационный характер. Но, тем не менее, они действительно часто задаются представителям русского национального движения и порой ставят их в тупик. Поэтому ответы на них представляют несомненный интерес. Здесь, однако, постараемся ограничиться только наиболее принципиальными положениями идеи русского национализма, как ее формулирует Константин Крылов.

Он откровенно говорит, что «наша власть, не имея сколько-нибудь убедительных аргументов, опровергающих русских националистов, развернула пропагандистскую кампанию, обвиняя их в разнообразных грехах. Универсальным и наиболее удобным стало обвинение в «нацизме» и «фашизме», поскольку эти слова в современном обеспамятевшем мире стали просто обозначением «всего самого страшного».

Впрочем, власть не сама этому научилась: манеру обвинять своих противников в фашизме она заимствовала у либералов (российских и зарубежных), которые охотно пользуются этим приемом для шельмования противников».

Конечно, когда имеешь дело с откровенной подменой понятий, надо внести ясность в исходную терминологию. Поэтому Крылов объясняет, что «национализм – общее понятие. Расизм – одна из теорий, обосновывающих определенный вид национализма, а именно империалистический национализм. Далее: национал-социализм, нацизм (он же фашизм) – экзотическая разновидность расизма. Таким образом, всякий расист – националист, но не всякий националист – расист. Соответственно, всякий нацист – расист, но не всякий расист – нацист.

Разумеется, тот факт, что расизм есть разновидность националистической идеологии, не бросает тени на национализм в целом… Национализм утверждает, что 1) нации имеют интересы (из чего следует, что разные нации могут иметь разные интересы) и 2) нация имеет право и даже обязана отстаивать свои интересы там, где они ущемляются – не только другими народами, но и, скажем, властью, или какими-то социальными группами.

Разумеется, интересы нации можно понимать по-разному. Но, в общем, удовлетворение национальных интересов возможно либо за счет ресурсов самого народа, либо за чужой счет. В первом случае народ нуждается прежде всего в свободе, независимости, справедливой власти и т. п. Во втором – в возможности безнаказанно угнетать другие народы.

Поэтому существуют два вида национализма. Первый можно назвать национально-освободительным, второй – империалистическим.

Возможно, конечно, и какое-то их совмещение: некоторые народы стремятся к независимости от других, но при этом готовы угнетать третьи. Но для обоснования права на то и другое разом используется разная идеология и риторика, соединить которые можно только при помощи специальных приемов.

Одним из них, кстати, и является расизм. Расизм – это учение о том, что существуют «высшие» и «низшие» («богоизбранные» и «проклятые», «биологически полноценные» и «биологически неполноценные», «культурные» и «дикие») расы и народы, причем «высшие» имеют право – данное им Богом, Природой, Культурой и т. п. сущностями – подавлять и угнетать низшие расы, удовлетворять свои материальные интересы за их счет. Это учение очень удобно, поскольку снимает множество вопросов типа «почему нам можно то, что другим нельзя».

Расизм – это именно учение о праве истреблять, угнетать, эксплуатировать или унижать другие народы. Заметим, что для этого даже не обязательно утверждать «биологическое превосходство» над ними. Вполне достаточно назвать угнетаемых и истребляемых «некультурными», «богоотверженными», или, скажем, «насквозь пропитанными тысячелетним рабством» (эту формулировку любят использовать наши либеральные расисты по отношению к русским)».

Из всего этого следует, что «русский националист не может быть нацистом или классическим национал-социалистом. Невозможно, чтобы русский националист добровольно признавал себя биологически или расово неполноценным существом, а свой народ – недочеловеками. Что касается «русского расизма» (т. е. учения о том, что именно русские являются высшей расой и имеют право угнетать другие народы), то подобные учения не получили широкого распространения. Это связано с уже указанными историческими причинами: русские как народ не имели колониального прошлого. Предки каждого англичанина или француза имели материальные выгоды от наличия колоний, в их исторической памяти отложилось, насколько это было замечательно, – потому-то Европа «больна расизмом». Русские, к добру или к худу, такого опыта не получили. Российская империя не имела колоний в европейском смысле этого слова. Напротив, русские несли основные расходы и издержки по расширению пределов государства и не имели с этого никаких выгод.

Сейчас русские в массе своей отнюдь не воспринимают себя как «высшую расу господ». Они находятся в подчиненном, униженном, подавленном состоянии, и знают это.

Русские националисты не призывают к захвату земель и колоний, к господству над иными народами, к унижению и угнетению. Они хотят освободиться сами, а не порабощать других. Их основные требования – прекращение угнетения русских людей, создание русского государства на исторических русских землях. Короче говоря, русский национализм – это национализм национально-освободительный».

Крылов подчеркивает, что «у русского движения нет сколько-нибудь значимого фашистского прошлого, оно ни в коей мере не является фашистским сейчас, и его развитие идет в сторону, противоположную фашизму. «Русский фашизм» сегодня – это жупел, которым враги русского движения пытаются махать, оправдывая угнетение русского народа и репрессии против русских активистов».

Кроме того, «русский национализм не является фундаменталистским религиозным учением. Это – светская, мирская политическая теория и практика. Русским националистом может быть человек, исповедующий любую религию, или не исповедующий никакой».

Также «русские националисты не считают свое движение преемственным власовскому – в том смысле, в котором, например, украинские националисты официально считают своими предшественниками бандеровскую ОУН и прочие организации, действовавшие на территории Украины в 40-50-е годы. Не существует сколько-нибудь известных русских организаций, которые хотя бы претендовали бы на преемничество с РОА, РОНА и т. п., и уж тем более имели бы такое преемничество на самом деле».

Однако Крылов считает необходимым затронуть тему о «возможных причинах симпатий к фигуре генерала-коллаборациониста. Российская история прошлого века была крайне трагичной и закончилась геополитическим крахом. В такой ситуации людям свойственно мечтать об иных вариантах истории и верить в то, что «не случись того-то и того-то, все сложилось бы лучше». Осуждать их за это бессмысленно: это – свойство психики. Так, у нас есть множество людей, уверенных, что если бы не революция 1917 года, мы жили бы в великой стране, и ностальгирующих по «России, которую мы потеряли». Другие сожалеют, что Сталин не прожил еще 10 лет и не построил технократическую утопию. Кто-то сожалеет о косыгинских реформах, а кто-то – об избрании Горбачева генсеком. Есть и те, кто верит, что оккупация Гитлером Советского Союза в 1941 году принесла бы меньше бед и страданий русскому народу, чем продолжение коммунистического господства.

Практического значения всё это не имеет.

Впрочем, «плачи по Гитлеру» всё же не вполне безобидны, т. к. задевают чувства множества русских людей, чьи предки воевали с немецкими оккупантами. Но в таком случае имеет смысл посмотреть, на чьей стороне гитлерофилов больше. Я хорошо помню, что в эпоху перестройки и в 90-е годы гитлерофилия считалась вполне приличной именно в либеральном стане. Можно встретить множество публичных персонажей, от журналистов до историков, которые публично и печатно рассуждали о том, насколько Гитлер был лучше Сталина…» Действительно, можно вспомнить хотя бы г-на Минкина из «МК», который еще в 1989 году разразился обширной статьей на тему, что лучше Отечественную войну было проиграть. Или того же Подрабинека… Однако «почему-то никому из них не предъявляют обвинений в фашизме – скорее всего, потому, что право бросать такое обвинение они предусмотрительно застолбили за собой».

Касаясь темы «русского сепаратизма», Крылов справедливо указывает, что «помимо очень сильного антирусского сепаратизма национальных республик, он до сих пор не стал значимым фактором политический жизни нашей страны. Существуют сторонники отделения от России карельских территорий, есть мечтатели о независимой Пруссии, входящей в Европу, имеются сепаратистские тенденции в Сибири и на Дальнем Востоке. Такие настроения подогреваются чудовищно несправедливым государственно-территориальным и экономическим устройством Российской Федерации, систематическим ограблением целых регионов, политикой препятствования развитию, преференциями «нерусским» национальным республикам за счет русских областей.

Мы живем в отвратительно устроенном государстве, и нет ничего удивительного в том, что люди готовы отделиться от него. Фактически единственное, что удерживает их от политической самоорганизации и реальных действий, – понимание того, что любой бунт будет либо жесточайшим образом подавлен, либо, в случае маловероятного успеха, отделившиеся территории будут аннексированы соседними государствами, и положение русских станет еще хуже. Единственное действенное лекарство от сепаратизма – это успех русского национального движения, удовлетворение чаяний русского народа. Если русские обретут свое государство, им не захочется бежать из него куда угодно».

При этом, отмечает Крылов, он понимает и тех русских националистов, кто призывает «избавить Россию от Кавказа», т. к. «удержание Кавказа той ценой, которую Россия платит сейчас – начиная от миллиарднодолларовых выплат кавказским сатрапиям из федерального бюджета и кончая безумными преференциями кавказцам в России, их фактическим господством во многих сферах общественной и экономической жизни, – слишком велика. Формат отношений с Кавказом должен быть пересмотрен в любом случае. Выбор придется делать между сепарацией, отделением России от Кавказа, – или каким-то планом его реконструкции».

Вообще, констатирует Крылов, «одна из любимейших попевок врагов русского движения – запугивание «распадом страны». Нас кошмарят: если русские начнут подавать голос, требовать себе каких-то прав и уж тем более сопротивляться инородческому игу, то могучие народы многонациональной России возмутятся, немедля восстанут, отделятся, и Россия останется «в пределах Московского царства», а то и Садового кольца. Поэтому русские должны сидеть тихо и терпеть все, что бы с ними ни делали, во имя единства страны».

Крылов же настаивает, что «предлагаемый выбор – терпеть и умирать или «сократиться до размеров Московского княжества» – ложен.

На самом деле единственной причиной всех недовольств и возмущений со стороны всяких «народов и национальностей» является униженное положение русских.

Они понимают, что русские слабы и беззащитны, а центральная власть занята борьбой с русским народом и не может на этот народ опираться, т. к. он ее терпит, но не поддерживает. Почему бы в таком случае не разговаривать с этим народом и этой властью с позиции силы?

Если же русские начнут сопротивляться угнетению и унижению, их начнут уважать. С сильными считаются и стараются договориться. Возрастет и уважение к российской власти, у которой появится реальная опора – многомиллионный русский народ, сильный и сплоченный. Это укрепит целостность России.

Скажу больше, – продолжает Крылов. – Если русский народ наконец станет хозяином в своем доме, правящей нацией в своем национальном государстве, то большинство нерусских народов воспримет это с облегчением. Именно народов, а не их элит, которые потеряют возможность бесконечно грабить Россию. Но для обычных татар, бурят или чукчей русское национальное государство будет скорее более комфортным, чем нынешняя «многонациональная» РФ.

То же касается и планов реинтеграции «славянского ядра». Русские националисты считают украинский и белорусский народы частями разделенной русской нации. Воссоединение в той или иной форме пока еще возможно, но оно возможно только в том случае, если русские повысят свою привлекательность в качестве национальной общности. Сейчас быть русским элементарно невыгодно: русские – забитый, униженный народ, не имеющий власти даже в собственном доме. Конечно, в такой ситуации лучше уж быть украинцем – это, по крайней мере, звучит гордо.

Если же Россия станет русской, она станет центром притяжения для всех славянских государств: всем захочется разделить успех русского народа, участвовать в нем. Это открывает соответствующие политические перспективы, о которых нынешняя российская власть не может и помыслить – да и не хочет этого».

Весьма интересным представляется ответ на такой традиционно острый вопрос: почему русские националисты постоянно ссорятся и не могут создать единого националистического движения?

Как утверждает Константин Крылов, русское национальное движение выделилось из общепротестного «патриотического» движения только в середине нулевых. До того русский национализм в чистом виде практически не встречался.

Только с годами «общепротестная» идеология все же разложилась на фракции. Это породило целый спектр «идеологий через черточку», где слово «национализм» играло роль своего рода приставки, а дальше шло главное: «национал-большевизм», «национал-монархизм», «национал-империализм», «национал-анархизм», «национал-технократия» e tutti frutti.

«У всех этих идеологических конструкций было одно общее, оно же и разъединяющее, – второе слово. Национализм в них всегда был подчиненным моментом, средством. Целью же была «монархия», «истинный социализм», какая-нибудь «империя» или, наоборот, «революция» («духовная» или социальная)… В общем, что-то такое, чему русский национализм должен послужить в качестве топлива. И уж, конечно, национал-анархист не может не ссориться с национал-монархистом: ведь каждый из них рассчитывает на один и тот же ресурс (т. е. на русский народ), но собирается использовать его для совершенно различных проектов. Неудивительно, что вся эта публика постоянно конфликтовала между собой, а все усилия по объединению на какой-то общей платформе терпели крах. Достаточно было прийти в любое собрание националистов и громко сказать: «Распутин был святым!» (или «Сталин был людоедом!»), чтобы все присутствующие тут же, бросив прочие дела, принялись бы ожесточенно препираться по этому поводу», – вполне резонно рассуждает Крылов.

По его убеждению, «настоящий национализм начинается там, где «второе слово» перестает быть главным. Русский народ не является средством для чего бы то ни было – Государства, Империи, Космической Экспансии, Белой Расовой Солидарности, Социальной Справедливости, Исторической Миссии и т. п. Все «великие проекты» имеют смысл и ценность ровно настолько, насколько они полезны русской нации. С осознания этой простой мысли – русские нужны сами себе, а не как ресурс или топливо для чего-то внешнего, сколь бы привлекательным оно ни было, – и началось русское движение в подлинном смысле слова.

О перспективах, – продолжает Крылов. – Я не думаю, что русское движение придет (или хотя бы должно стремиться) к «единству», если под ним понимать единую организацию, «руку миллионнопалую», управляемую каким-нибудь «харизматическим вождем». На наших глазах складывается иная система – а именно сеть русских организаций, тесно координирующих свою деятельность, связанных совместными проектами, перекрестным членством, личными контактами и, конечно, общей целью – созданием русской нации и строительством русского национального государства.

Уже сейчас мы видим, что русские организации, которые стоят на позициях последовательного национализма, умеют договариваться между собой, невзирая на идеологические симпатии и антипатии. Это, конечно, не сняло всех противоречий, и никогда их не снимет. Тем не менее, принятие чистого национализма за основу делает возможным конструктивный диалог – как друг с другом, так и с иными политическими силами».

***

«В заключение, – пишет Крылов, – хочу сказать вот что.

Существует труднообъяснимая, но реальная связь между народом и землей, на которой он живет. Скажем, Франция – это французы, и если французов изгнать из страны или хотя бы ущемить их права, подчинить их инородной власти, – той Франции, которую любит и которой восхищается мир, не будет. То же касается и любой другой исторической культуры.

Так вот. Россия мыслима только как русская страна. Россия создана для русских, только русские могут обустроить и украсить эту землю. Это признание нисколько не умаляет достоинств других народов: и они тоже имеют свою долю в нашем общем наследии, и никто не смеет лишить их этой доли. Но обустроить Россию как единое целое должны именно мы – и только мы одни.

Если русские не правят Россией, если она – не для русских, ее просто нет: это – всего лишь территория, холодная и неуютная, годная только на то, чтобы добывать в ее мерзлых недрах нефть, газ и кое-какие минералы. Только русские способны вдохнуть жизнь в эти края. Если мы не сможем этого сделать, этого не сможет никто.

Не только мы потеряем свою страну – ее потеряет мир. Возможно, он потеряет свое будущее».

Кроме Константина Крылова, на том же сайте на вопросы, поставленные Павлом Данилиным, дали свои варианты ответов и ряд других активистов национального движения. Но с ними мы рекомендуем ознакомиться самостоятельно.

Справка KM.RU

«Русский национализм – идеология, утверждающая, что Русский народ и Русская нация – законные хозяева Российского государства или государств, а смысл существования последних заключается только в служении русским.

Главнейшей задачей русского национализма как идеологии является развитие и процветание Русского народа. В этой концепции государство и его институты являют собой средство, инструмент для выполнения указанной задачи.

Русский национализм борется со всеми проявлениями русофобии, за защиту человеческих и гражданских прав Русских людей в любом государстве».

В августовских сообщениях с пожарных фронтов время от времени значилось, что где-то сгорела деревня. Как может сгореть деревня, классическая русская деревня? Она обычно не стоит прямо среди глухого леса, она обычно чуть на возвышенности, дома окружены плотными шпалерами огородов, потом укосы, поля, пастбища - все, от чего крестьянин кормится круглый год. Так что ну никак не подойти огню к деревне.

"Бабушка вставала в пять утра, ставила чугунок со щами в русскую печку, а к шести, когда она уходила на работу на ферму, у нее уже были готовы свежие пирожки и хлеб... Ферма находилась здесь же, на краю деревни. Там все и работали. Свою скотину держали. У нас были корова, овцы, две свиньи, куры, кролики. А у соседей - еще и лошади, да по нескольку голов, на них всем огороды пахали. Помню, батя зимой таскал из колодца в овраге на санках по шесть сорокалитровых бидонов воды в день! - скотину поить же надо. Летом - чуть меньше, за счет дождей. Ну и огород, естественно, держали, как без него. Сад был. Он и сейчас есть. А вот деревни давно уже нет".

Это не мемуары бабушки за чашкой чая, это рассказ молодой женщины чуть за тридцать, которая живет в райцентре, большом по площади, но небольшом по численности обычном русском селе, пыльном и прекрасном. Там есть все блага цивилизации - газ, водопровод, канализация и асфальт до калитки. Ну а почта, телеграф, телефон здесь с послевоенных времен.

Год назад прибавилась еще одна очень важная коммунальная услуга - вывоз мусора. До этого жители исправно загаживали ближайшие к дому овраги, так что будущим археологам будет чем поживиться... Здесь же, в райцентре, живет ее "батя", которому не надо теперь каждый день волочить на себе из оврага четверть тонны воды и за короткую неделю сенокоса заготавливать, вставая в четыре утра, три огромных воза сена - корм для коровы на зиму. Потому что коровы давно нет. И нет ее не только в этой семье, а практически ни у кого. А еще десять лет назад - пожалуйста, через двор. Ну, через два. Бычки на откорм, которых все держали с весны по осень, пока есть трава, как-то разом исчезли, видимо, улетели на свою планету. Эмигрировали куда-то козы. Куры с гусями, утками тоже плавно перешли в разряд экзотики, и если такая положительная динамика сохранится, то скоро проще будет встретить у леса на поле мифическое животное чукопабру (на Украине уже, кстати, встретили). Правда, есть еще огороды и население исправно в мае "содит картоху", чтобы по осени собрать и засыпать в погреб, который имеется в каждом доме - а как же иначе, это последнее, что соединяет нас со старым дедовским укладом.

Но потихоньку блага цивилизации напрочь убивают деревенский образ жизни, который можно коротко охарактеризовать несколькими словами: тяжкая пахота - начиная "задолго до рассвета" и до "самого заката". А теперь... А теперь на каждом доме - спутниковая тарелка, "вазовская классика", сиречь раздолбанные "Жигули", плавно уступает место подержанным и не очень иномаркам. И кто, скажите на милость, будет возиться с коровой, если в ларьке всегда есть в продаже пакет молока? И зачем надрываться в поле, если можно тихо-мирно перекладывать бумажки в одной из бесчисленных контор и покорно дожидаться пенсии? Вот такой теперь в деревне уклад жизни. Не хватает бумажек на всех? Не беда - и молодежь, кто не спился, рванула в столицу, на лужковские стройки, помогать первой леди столицы штурмовать шведскую стенку "Форбса". А деревня...

А деревни еще стоят вокруг райцентров и больших сел, грустно смотря в лес пустыми черными окнами под рухнувшими крышами. Стоят еще, но уже стремительно исчезают среди высоченного бурьяна, за порослью молодого березняка на бывшем колхозном поле, что простиралось от горизонта до горизонта, за плотным маревом жаркого лета.

Технология умирания русской деревни проста до чрезвычайности. Пока в ней еще живет один-два старика (чаще старухи) и их обитаемые дома взгляд сразу выделяет среди всеобщего уныния, деревня еще жива. Кто и как возит этим старикам и старухам хлеб и крупу, сахар и нехитрую карамель - загадка. Это могут быть родственники, если они живут по соседству, а чаще всего - какая-то оказия. Старикам ведь много не надо. Иногда, правда, еще можно встретить поистине уникальное явление - бодрых деда с бабкой, у которых все как встарь: корова, овцы, гуси, утки, свиньи, огромный огород, моченая антоновка и кислая капуста на погребе. Сыновья, старший из которых после службы в армии уже вышел на пенсию, приезжают к ним иногда помочь и круглый год - за едой. Крепкий восьмидесятилетний дед, который мальчишкой раз увидал немецкие танки на поле неподалеку, подмигнет заговорщицки: "а я бабку-то еще того!.." и охотно выпьет с вами коньячку. Но это - редкость, сюда уже вполне можно засылать съемочную группу из "Останкино" за материалом на будущее. "Как живет настоящий русский крестьянин. Live".

Почему про бушменов снимают все кому не лень, а свое уходит бесследно?

После того, как из деревни исчезнет последний житель - необязательно умрет, может по немощи перебраться к детям, хотя такое случается редко - и хмурые электрики снимут несколько километров электрического провода (разумеется, в свою пользу), деревня обречена. Сначала мародерствующие элементы растащат все то железо, которым за сто без малого лет обросли дома, - бочки, битые чугунки, инструмент, печные плиты, колесные ободья и многое другое - все, что можно погрузить в "КамАЗ" и отвезти в соседнюю область на пункт приема черных металлов. Потом предприимчивые граждане - разумеется, исключительно по причине дороговизны строительных материалов - снимут в домах полы из крепкой еще "пятидесятки", которую, обстрогав, вполне еще можно пустить в дело. Последними обрушатся печи - при цене в 25 рублей за новый кирпич крайне низкого качества операция по разбору пары-тройки печей представляется местному жителю вполне осмысленной и коммерчески обоснованной.

Все, больше с дома взять нечего, разве что старенький, легко ломающийся шифер. В принципе крепкие, совсем не гнилые стены его можно было бы распустить бензопилой на дрова, но в местах обитаемых теперь все больше газ и дрова не сильно в ходу. И дома стоят как бы безо всего, словно изнутри раздетые, и вплотную подступает к ним глухой бурьян, который весной, в апреле, когда солнце высушит освободившуюся от снега траву, горит как порох. Об этом как-то не сильно говорят по телевизору, но каждый год в апреле у местных пожарных "страда", как они сами говорят. На большой район - три машины, и если в деревне за сорок километров от райцентра загорелся нежилой дом на окраине деревни, то он обречен. Главное - спасти соседний, еще жилой - сюда летом приезжают из города дачники. А на следующий год, быть может, сгорит и он, потому что когда поля на десятки километров вокруг исполосованы горящими линиями быстро передвигающегося огня (особенно жутко смотрящегося по ночам) и плотно окутаны синими дымами, то доблестные и сутками не спящие ребята на трех красных машинах советской еще выковки просто не могут разорваться на части и потушить все наполовину и полностью брошенные деревни в районе. Они другой раз не успевают потушить и дом совсем рядом, в пяти километрах от части, потому что трава-то сухая, а земля еще сырая и вязкая, а "ЗИЛ" - совсем не вездеход...

Что характерно, у всех этих домов в заброшенных деревнях есть хозяева - наследники живут в городе, и сельские угодья им глубоко до лампочки. Значительно более жилыми и, если так можно выразиться, бодрыми выглядят деревни, расположенные вдоль асфальтированной дороги.

Дорога, подъезд к дому сильно повышает его коммерческую ценность, а значит, и срок жизни.

Но и то ненадолго, потому что превращенный в дачу, лишенный сердца - крестьянского, векового образа жизни дом в итоге оказывается ненужным. Потому что, как гласит Большая советская энциклопедия 1947 года издания, "деревня (от русского "дар", "драть" - пахать целину, расчищать землю от леса) - поселение, жители которого занимаются преимущественно сельскохозяйственным производством". Сейчас же, как мы видим, картина прямо противоположная - лес забирает свое назад, прорастая молодыми деревцами сквозь сверху обгоревшие, а снизу сгнившие бревна домов. К слову сказать, в упомянутом выше издании на фундаментальное понятие "деревня" отводится четырнадцать страниц мелким шрифтом, в то время как на другое фундаментальное понятие "И.В. Сталин" - всего шесть. Понятное дело, там указано, что деревня дореволюционная была отсталой как в экономическом, так и в культурно-бытовом отношении, а "социалистический город оказывает крестьянину огромную помощь машинами, тракторами и др.", и дальше сплошные "кубанские казаки", то есть радость, сытость и благолепие. Однако же самые ярые поборники либеральных рельсов для страны не рискнут оспорить того факта, что при советской власти деревня БЫЛА. А сейчас это фундаментальное понятие стремительно приближается к слову НЕТ.

Нет, сельское хозяйство в стране вполне в наличии, и до сего года Россия даже успешно была в числе мировых лидеров - экспортеров пшеницы, о чем во времена советские и помыслить было нельзя. Однако же крестьянин (то есть житель деревни) склонен все примерять на себя, видимо, потому, что, как было подмечено ранее, является представителем "реакционного класса". Ему наплевать на экспорт зерна в целом, ему дико не нравится, что год от года дорожают корма: овес, пшеница, отруби - да все. И что уток разводить уже невыгодно, кроме как для себя, на праздничный стол, а скоро будет невыгодно и поросят разводить. Что молочный поросенок (живой, не для духовки) на рынке стоил три года назад семьсот рублей, а сейчас - тысячу двести. И потому сельское население в возрасте от сорока блаженно вспоминает советские времена, когда кормов было от пуза и даром, когда бензин цистернами сливали в дальние овраги - хранить негде, а если вернуть, то план по снабжению ГСМ на следующий год точно свернут. И был смысл жить старым дедовским укладом при новых условиях - за работу в колхозе платили, а подсобное хозяйство свое и кормит целый год, деньги тратили только на хлеб и на водку. И потому, когда бабушка, с которой мы начали описание, умерла, то оставила своему сыну на сберкнижке столько тысяч, что можно было купить "Волгу" и еще оставалось. Теперь же, когда сельский житель, кормящийся традиционным образом - от земли, ну если не беден, то близко к тому, то чего же ждать от него иного, как матюков в адрес местных властей и властей вообще.

Вообще, костерить почем зря властей предержащих - это скорее удел переехавших в поселки с удобствами: все им мало, подавай еще, а старухи в оставшихся еще деревнях несут свою тяжкую ношу безмолвно и безгневно, сохраняя и дедову веру, и дедов завет - не роптать.

Особенно пронзительно выглядит процесс умирания деревни на Русском Севере, в Вологодской и Архангельской областях, где огромные, сложенные из вековых стволов двухэтажные избы на одну семью стоят рядами напротив друг друга и простоят еще долго. Пустыми простоят. Лишь несколько человек живут осень и зиму в большом селе на берегу красивейшей реки, и только летом наблюдается оживление - приезжают дачники. Крепкий красавец-дом можно купить за смешные деньги, которые становятся тем смешнее, чем дальше этот дом от трассы М8 и вообще любой районной от шоссейки, которая все как-то заметно чахнет и в конце концов превращается в проселок, с двух сторон сжатый красивейшим лесом, преимущественно сосновым, где можно в сезон ведрами собирать ядреные рыжики, благородный белый груздь и волшебную ягоду-морошку. Только никто не собирает. Посреди полупустой деревни стоит опрятный старик в офицерской рубашке старого образца и внимательно наблюдает, как дальний сосед-алкаш на глазах пропивает последнюю оставшуюся у него ценность - расписной, дореволюционной работы шкаф, который заезжие мазурики, выдав алкашу аж пятьсот целковых, запихивают теперь в грузовик. Старик этот давно живет в Москве, и его каждое лето сюда, на его родину, доставляет московская ветеранская организация - самолетом до Архангельска, а дальше автобусом. Он охотно расскажет, слегка растягивая слова (последствие инсульта), что вот именно здесь он родился и вырос, что отсюда призывался в 1943-м, что служил "всего лишь" (!) стрелком-радистом на бомбардировщике Пе-2, освобождая в составе 3-го Белорусского фронта Восточную Пруссию и Западную Померанию. Что после Победы выучился на летчика-истребителя и дослужился по разным гарнизонам до гвардии полковника. Сюда приезжает летом каждый год. "Вы не представляете себе, как здесь все было до войны, как хорошо жили! В каждой семье - десять-двенадцать детей, доходило и до пятнадцати. Рассядутся, бывало, все возле колодца и как запоют!.. Очень хорошо здесь было жить, так красиво, вы себе не представляете!.."

Представить сложно, но можно. Когда проносятся одна за другой за окном машины караванами домов величественные северные деревни - непременно она на холме и непременно с часовней, если ее нет, значит, разрушили, то возникает ощущение, что находишься среди останков некогда великой цивилизации и можно только ломать голову, воображая, какой она была в период своего расцвета. При этом колхозы и совхозы здесь вполне исправно функционируют, сверкающие на солнце стальные цистерны везут цельное отборное молоко для пищевых транснациональных корпораций, засеяны чем-то поля и проживающие в благоустроенных двухэтажках колхозники обеспечены неплохим заработком. Предприимчивые граждане тоннами скупают у населения клюкву в сезон, а литовцы устроили базу прямо посреди леса и интересуются исключительно отборными белыми грибами с безупречной экологической родословной. Но деревенский уклад жизни медленно и неуклонно умирает здесь, так же как и по всей России, вместе с последними его носителями, чудесными бабками и дедками, дети которых, наскоро справив поминки, заколачивают отеческий дом навсегда.

У великого русского художника Павла Корина есть потрясающая по силе своего воздействия на зрителя картина - "Русь уходящая". В советское время ее не экспонировали по той причине, что изображено на ней в основном черное духовенство - схимонахи, чернецы, священники в сане, инокини и иной глубоко воцерковленный люд, доставшийся России в веке прошлом от века позапрошлого. Картина эта вызывала в свое время тяжелое чувство - вот, смотрите, это ушло от нас навсегда. Это было и больше этого не будет. И что же? Снова стоят по всей России монастыри, несется звон колокольный, и молодой батюшка в далеком селе строго-настрого требует от пришедших покрестить ребенка родителей знания основных молитв. Ну другие теперь лица и у клира, и у паствы, ну так что поделать - время другое.

Так же, быть может, обернется дело и с русской деревней. И ошалевшие от города-демона люди снова начнут отвоевывать у леса гектары под пашню и укос. И оживет колодец, донесется радостный крик петуха, замычит буренка в хлеву, услышится на заре звук бруска по косе...

Верится, конечно, с трудом.