Источник МайклДжексон.ру

Небольшой, но уютный зал андеграундового клуба Fish Fabrique практически погружен во тьму. Свет исходит лишь от экрана ноутбука, стоящего на столе на сцене. Видавшие виды стены украшены портретами самого известного человека на планете, в углу — его силуэт в полный рост, вырезанный из картона. По залу растекается чистый яркий тенор, приправленный звуками гитары и драм-машины. Он затопляет помещение от края до края, и стены раздвигаются, оставляя каждого наедине с этим голосом и тем искрящимся волшебством, которым певца щедро наградила природа. Шестьдесят человек, съехавшихся со всех уголков России, Беларуси и Украины, затаив дыхание, жадно ловят каждый звук, доносящийся из больших концертных колонок по обеим сторонам сцены. По щекам многих девушек текут слезы, кто-то задушенно всхлипывает в ладони. Здесь происходит волшебство. 24 года спустя мы присутствуем при рождении шедевра. Это — лишь один из многих моментов семинара Брэда Сандберга «In the Studio with MJ», а голос из колонок принадлежит Майклу Джексону.

24 апреля: Добро пожаловать в Питер!

Я мечтала попасть на этот семинар с самого первого момента, когда узнала о его существовании. Отчасти это было из-за редких демо-записей и видео, отчасти — потому, что мне очень хотелось пообщаться с человеком, так долго работавшим с Майклом бок о бок. И когда Елена Зеликова объявила, что Брэда Сандберга пригласили в Питер, я уцепилась за этот шанс обеими руками. Но я не знала, что небеса приготовили для меня еще больший сюрприз — я не просто поеду на этот семинар как слушатель, я буду его переводить.

Я не буду сейчас говорить обо всех трудностях и страхах, которые приходилось преодолевать, дабы эта поездка состоялась — это никому неинтересно. Скажу лишь, что на фоне разыгравшихся событий в России и Украине для меня казалось очень важным быть на этом семинаре, ведь музыка Майкла обладает невероятной силой и способностью объединить людей, независимо от их убеждений, национальности, цвета кожи и возраста. Поэтому 24 апреля я, днем ранее прилетевшая из Киева, чудом оказалась среди немногочисленной компании, приехавшей встречать Сандберга в аэропорту Пулково. Брэд, кажется, не ожидал, что его вообще приедут встречать, тут же расспросил, кого как зовут, внимательно слушал странные и непривычные русские имена и пытался их запомнить. Дивной грации жена, Деб, и прелестная младшая дочь Оливия покорили нашу компанию сразу и навсегда. По дороге к машине Брэд поведал, что они практически не спали за последние сутки, и мне стало даже как-то стыдно, что мы сразу везем его на радиоинтервью вместо заслуженного отдыха. Впрочем, он, видимо, привык к недосыпам еще со времен работы в студии, и мы не услышали ни единого упрека или какого-то недовольства. Небольшая заминка вышла на парковке, когда мы пытались выехать с нее — недавно установленные платежные терминалы никак не хотели нас выпускать, требуя какой-то доплаты, и Брэд от души веселился и снимал на телефон, как три человека собрались возле этого аппарата, пытаясь понять, что же надо сделать и на какую кнопку нажать.

Я волновалась. Времени было слишком мало, я не успела толком с ним пообщаться, чтобы привыкнуть к речи, хотя произношение у него очень четкое, говорит он размеренно, так, чтобы можно было понять. Ведущая программы показала мне список вопросов. И вот тут до меня, наконец, начало доходить, что я нахожусь на своем месте — вопросы были такие, что я могла бы запросто ответить на них сама. Как выглядело ранчо «Неверленд», каким Майкл был в работе, как он записывал вокал, чему у него могли бы поучиться современные исполнители и т.д. Уже потом, поздно вечером, я пересматривала видеозапись интервью и диву давалась — буквально за 10 минут Брэд сотворил чудо, и я, передавая его рассказы о Майкле, очень быстро успокоилась. Пока играли запущенные в эфир песни, мы обсуждали комментарий ведущей о том, что у многих западных музыкантов культура гораздо выше, чем у наших современных звезд, что они менее требовательны в бытовых вопросах (хотя тут можно поспорить, зависит от звезды). Брэд рассказывал, что часто держал на руках Бабблза, которого Майкл постоянно таскал с собой в студию. Если шимпанзе плохо себя вел, Майкл повышал на него голос, снимал с ноги туфлю и шлепал его. Что касается качеств, требуемых для достижения такого грандиозного успеха, то здесь все просто: дисциплина, упорный труд и умение подобрать в команду людей, способных раскрыть в тебе все самое лучшее. Это не раз и не два подтвердилось на семинарах, но об этом чуть позже.

После интервью мы отвезли Брэда в отель. Пока ждали машину, успели поговорить о разделении музыки на «плохую и хорошую», а не по жанрам. Брэд, как и Майкл, придерживается мнения, что слушать нужно абсолютно все, хотя бы для общего развития. Его жена, к примеру, не любит рэп. Некоторые не любят кантри. «Но почему бы не послушать, если это красиво? — сказал он. — Ладно, можно не слушать каждый день, но хотя бы получить представление, что это такое, неужели не интересно?» И удивился, что у нас многие американские исполнители практически неизвестны широким кругам. Успели перекинуться и парой слов про грядущие семинары: уже попробовав перевод во время интервью, я поняла, что сегменты рассказа надо делать короче, иначе у меня сломается мозг в попытке все запомнить и ничего не упустить. Брэд заверил меня, что будет стараться не грузить меня информацией. Я спросила про видео, в какой момент семинара они будут показаны, он ответил, что ближе к концу, и поинтересовался, почему я спросила. Я объяснила, что мне, вероятно, будет нелегко это смотреть, не растрогавшись до слез, а если я начну плакать, то вряд ли смогу переводить. Он с любопытством посмотрел на меня, словно прикидывал, буду я плакать или нет. А затем мы прибыли в отель, и для нас с Леной начались чудеса. Вместо того, чтобы попрощаться с нами до завтрашнего утра, Брэд взял свой ноутбук и пригласил нас посидеть с ним внизу в баре отеля. Мы, конечно же, пошли — любопытно ведь! Тем более, ноутбук у него в руках выглядел многообещающе. Мы выбрали какой-то угол, сели, и он запустил нам новые треки, которые привез специально для российских поклонников — микс Stranger in Moscow, над которым он трудился в самолете по дороге в Россию, вокальную дорожку Blood On The Dance Floor и, кажется, что-то еще, но я настолько ошалела от такого поворота событий, что у меня мгновенно отшибло память, а записать я не догадалась. Наверное, мы с Леной выглядели очень смешно, буквально улегшись ухом на ноутбук, чтобы лучше слышать. Когда треки закончились, Брэд стал задавать нам вопросы. Его интересовало буквально все — и текущая ситуация в России и Украине, и наше отношение к ней, и то, как мы жили при Советском Союзе, можно ли здесь было достать музыку Майкла (или вообще какую-либо музыку). В контексте этих вопросов упомянул, что Майкл совершенно перестал ходить на выборы и интересоваться политикой после Bad-периода. Мы отвечали на его вопросы как могли. Когда речь снова зашла о музыке, семинаре и Майкле, я рассказала ему о том, как Keep the Faith спасла мне жизнь 20 лет назад и какая это особенная песня для меня. Добавила, что в программе семинара были все мои самые любимые песни, словно кто-то заранее услышал все мои пожелания, и для меня это очередное чудо. Брэд, выслушав меня, ответил, что это удивительная история, которая лишний раз подтверждает, что песня действительно очень сильная, и Майкл не зря так старался и из кожи вон лез, чтобы записать ее как можно лучше. Мы общались часа полтора на всякие отвлеченные темы, пока я не заметила, что у Брэда от усталости уже покраснели глаза, и хотя он никак не выказывал этого, я все же предложила ему пойти отдохнуть, а завтра встретиться для прогулки по городу. Лена поддержала меня. Стоит ли говорить, что домой мы шли совершенно счастливые и сами не верили этому счастью?

25 апреля: Прогулка с Брэдом Сандбергом

Утром я снова поехала в центр. Подарила Брэду коробку конфет из Львовской шоколадни, где конфеты лепят вручную («со сладким приветом из Украины»). Они втроем стояли над этой коробкой так, словно это были не конфеты, а как минимум яйца Фаберже! Оливия спросила, можно ли ей взять конфетку, но Брэд, смеясь, сказал: «Вот уж нет! Я сейчас пойду и спрячу это наверху, чтоб никто, кроме меня, не знал, где!» На прогулке нас сопровождала Вика, местный переводчик, которую Брэд заранее нашел для своей жены и дочери, чтобы им не было скучно, пока он занят семинарами и подготовкой к ним. Нашей первой остановкой была Петропавловская крепость. Брэду в крепости понравилось, хоть он и не любит музеи. Он с интересом разглядывал тюремные камеры, все фотографировал на телефон. Деб расспрашивала меня об Украине и Чернобыле, как это было в 1986 году, и живут ли там еще люди. Надо сказать, что все время, пока я была с семьей Сандбергов на каких-то прогулках или посиделках, рты не закрывались ни у кого, мы с Викой едва успевали отвечать на какие-то вопросы. У меня самой их было множество, и время от времени мне удавалось их задавать в контексте обсуждаемых ситуаций. Хоть про Майкла мы в общей сложности говорили не очень много, в процессе обсуждений мне стало ясно, что он для них – тоже как член семьи, даже невзирая на то, что они не виделись с 2002 года. Они очень любят его. Просто как человека. Как друга. Хоть они и не были его лучшими друзьями. Они говорят о нем безо всякого пафоса, так, словно он постоянно присутствует в их жизни, и ничего экстраординарного в этом нет. Деб рассказывала, как он играл с Амандой (ей тогда было шесть месяцев, ее часто приносили в студию, и Майклу очень нравилось играть с ней, лежа на расстеленном на полу одеяле. Он тискал ее, катал по одеялу, тряс перед ней какой-то погремушкой и смеялся, когда она начинала улыбаться. Еще ему нравилось одеяло, которое ей подстилали на полу: «Посмотрите, у нее тут целый мир! Ее собственный!»). У меня от таких рассказов мурашки не то что ползали, а прямо-таки бегали табунами. Казалось бы, ничего особенного, никакой новой информации, которую я бы не знала, но они говорили о нем с такой теплотой, что поневоле сердце начинало дрожать. Майкл любил давать всем всякие прозвища, часто называл всех Applehead (мы с Викой спросили, что означает эта кличка, он ответил, что ничего такого, просто смешная кличка, и довольно распространенная в Америке, Майкл ее не изобретал, он всего лишь часто использовал это слово, ему оно почему-то нравилось). А дочку Брэда он звал Pumpkin Head («Тыковка»), потому что у нее были рыжие волосы. Когда Брэд входил в студию, Майкл приветствовал его пением: «really really Brad». И всегда обнимал при встрече и расставании — единственный человек, на памяти Брэда, который так делал каждый день. Когда он собирал всех на пятничный ужин в студии, то чаще всего тихонько сидел где-нибудь в углу, не вмешиваясь, потому что ему доставляло удовольствие наблюдать за большими семьями, за тем, как члены семей взаимодействуют между собой. Они старались не тревожить его, пока он сам не решал присоединиться к всеобщему веселью. Брэд снова упомянул про то, что Майкл ужасный водитель, и добавил, что на самом деле чужие машины он бил редко, в основном врезался во всякие заграждения, цеплял столбы, кусты и т.д., и охрану это очень злило, потому что он каждый раз подвергал себя опасности, и они не знали, как этому препятствовать — он наотрез отказывался ездить с охраной и непременно хотел водить машину сам, как взрослый самостоятельный мужчина. Машина, естественно, от таких экзерсисов была вся побитая и поцарапанная. Я рассказала ему историю про параллельную парковку (Майкл когда-то отвозил знакомого домой, и они ездили кругами вокруг дома, пока Майкл не признался, что не умеет парковать машину в ряд с другими машинами, и тому пришлось пересесть за руль и припарковать автомобиль вместо него). Брэд и Деб смеялись: «Да, в этом весь Майкл!»

Говорили и про приезды Майкла в Москву. Ни Брэд, ни Деб не знали историю про концерт 1993 года, и я рассказала им — и про то, что концерт едва не сорвали, и про Гаспарова, про слепую девочку и автограф, про дождь и полотенца под ногами, и что он отказался от гонорара, что подарил городу 8 машин скорой помощи, оснащенных по последнему слову техники, и что был в детском доме для больных детей, и про банку с компотом. Брэд, кажется, был слегка ошеломлен всем этим. Попросил, чтобы я после возвращения домой прислала ему видео из Москвы. А потом принялся меня подначивать: «Я понял, ты знаешь множество историй, и даже те, которые я на предыдущих семинарах давал. Боже, да ты знаешь даже то, чего не знаю я! Так чего ж я буду париться? Давай сделаем так: я скажу, окей, а теперь история про Scared of the Moon! — и ты будешь рассказывать, а я буду пить кофе и расслабляться». Деб рассмеялась. Я сказала, что мне, конечно, это будет нетрудно, но люди приехали, чтобы послушать именно его, а я и так могу истории рассказывать в интернете. Его это позабавило. Расспросил, знаю ли я книгу Вогеля, обрадовался, когда узнал, что я ее переводила: «Ага! Тем более, я буду на семинарах к тебе приставать и гонять тебя по историям всех песен!» Хе-хе, напугал!

Из Петропавловской крепости мы пошли обедать, прежде чем продолжить осмотр города. Надо сказать, что, пока мы шли и к крепости, и от нее, нам на каждом шагу попадались свадебные кортежи — шикарные лимузины в цветах, мерзнувшие на ветру в открытых платьях невесты, и наши гости восхищенно разглядывали все это, расспрашивали о свадебных традициях (мы рассказали им про выкуп невесты, про кражу туфель и самой невесты, их это повеселило). Возле ресторана-корабля нам даже попалась «чайка», которая особенно понравилась Брэду. Очарования добавило и то, что жених в этой «чайке» был в парадной форме: красивый белоснежный китель, фуражка, все как полагается. Брэд сфотографировал их и пожелал им счастья, это было так мило. Мы заодно рассказали ему, что раньше такие машины были исключительно для правительства и высоких гостей (ну, или очень-очень обеспеченных людей). Вообще его интересовала жизнь обычных людей при СССР, он постоянно расспрашивал об этом: как мы жили, могли ли ездить за границу, как здесь относились к иностранцам, как мы учились в школе, какие продукты можно было достать и какие нет. И, естественно, больше всего его интересовала музыка: каких исполнителей мы слушали, где брали записи, какие звезды приезжали с концертами. Рассказы про наши старые магнитофоны, бобины и переписанные через десятые руки кассеты он слушал с живейшим любопытством. Во время обеда постоянно перешучивались, обменивались наблюдениями на самые разные темы, включая и Майкла. Брэд показал нам с Викой несколько семейных фото, на некоторых был и Майкл. Какие-то я уже видела, какие-то — впервые. Было забавное фото Майкла в студии, читающего журнал с фонариком в руках (у них в студии погас свет, и все ходили с фонариками). Я упросила его показать это фото на семинаре, что он и сделал в воскресенье. Еще было фото, где Майкл и Брэд играют в маджонг (вроде бы я раньше не видела этот снимок), Брэд сказал, что выиграл тогда, и Майкл разозлился — он терпеть не мог проигрывать. На нем были розовые носки, и Брэд уточнил, что он часто носил носки каких-то несуразных цветов, которые не подходили вообще ни под что, а уж явиться в носках разного цвета — это и вовсе запросто.

Опять же, информация вроде бы не новая, но с каким выражением лица, с какой мягкостью и теплотой он это рассказывал! Мне кажется, это были самые ценные моменты наших бесед, хотя, безусловно, Брэд и его жена — очень интересные люди сами по себе, и разговаривать с ними на любые отвлеченные темы — большое удовольствие. Я вспомнила про свое обещание Карине и, пока в ресторане был вайфай, показала ему русскую и английскую версии сайтаmichaeljackson.ru. Он так удивился! «Ребята, откуда у вас этот домен? Сони ведь все забрали! У меня тоже был домен, но они забрали его у меня!» Я пояснила, что домен у Карины был еще с давних времен, с конца девяностых, и что Сони действительно связывались с ней, чтобы его выкупить, но она отказалась продавать. В предыдущий вечер мы немного говорили с ним и с Леной о юридических нюансах семинара и этих демо-записях, и он признался, что не имеет права их выпускать, ему позволили показывать эти треки и видео только в таком виде, на семинаре. Фонд наследия не возражает против книги — это личные воспоминания, и право на это есть у всех. Но записи — совсем другое дело. Поэтому, если вы еще не были на семинаре, советую хвататься за любую возможность и ехать.

Из ресторана мы двинулись на прогулку по воде. Пока шли к катерам, Брэд снова принялся меня подначивать: «Джули, а вот ты хоть и знаешь про Майкла все, но наверняка не слышала, что в «Неверленде» у него была тюрьма!» Какая тюрьма, спрашиваю, может, не тюрьма, а винный погреб? А он мне: «Нет-нет, настоящая тюремная камера в подвале со всякими страшными штуками!» Я подумала, что, может быть, это был какой-то очередной аттракцион, в конце концов, чего только не было на ранчо, почему бы там не быть и тюремной камере, мало ли, может, что-то вроде комнаты страха. А Брэд, глядя на мое лицо, начал хохотать: «Ага, попалась! Я только что это выдумал!» После этого мы оставшиеся три дня каждый раз смеялись, когда он рассказывал какую-то странную историю про Майкла, и я говорила, что не верю, поскольку Брэд может что угодно сочинить на ходу. Он всплескивал руками: «Ну вот, один раз приврал — и теперь мне не верят, как же жить?» К примеру, так было про Куинси Джонса — что он очень любит стихи Пушкина и каждый раз, когда путешествует, регистрируется в отелях под именем Пушкина. Я решила, что он опять приврал, и с подозрением принялась выспрашивать, достаточно ли Куинси знаменит, чтобы прибегать к таким ухищрениям, неужели его так преследовали поклонники, что он был вынужден прятаться. Но Брэд продолжал настаивать, что это правда и что он ничего не придумал. Зато потом упомянул, что Майкл любит какого-то британского поэта (не помню уже имя), и когда я вопросительно подняла брови, опять заржал: «Ага, опять попалась!» Мы постоянно смеялись над чем-то. Брэд отметил, что ему очень нравится мое чувство юмора, и хорошо, что я смеюсь вместе с ним, а не надуваюсь на подобные шутки, как некоторые поклонники Майкла, которых он встречал. Я тоже время от времени его подначивала, в общем, прекрасно проводили время.

Во время катания по воде он немного поведал нам о своей основной работе (фирме, занимающейся установкой аудио-видеосистем в крупных домах, кинотеатрах, ТЦ и т.д.), отметил, что семинары — просто хобби, но в последнее время проекты, связанные с Майклом, стали занимать все больше и больше времени, ведь он еще хочет написать о нем книгу, собрать все эти милые истории. Мы обсудили возможный перевод такой книги на русский, ему понравилось то, что мы перевели и издали книгу Вогеля, и он сказал, что, когда закончит работу, всерьез подумает о переводе и издании на русский. Добавил еще, что, конечно, владеет далеко не всей информацией, и мы, вероятно, гораздо более преданные и дотошные фаны, чем он — он никогда не слушает музыку Майкла в повседневной жизни (исключая семинары), редко смотрит видео. Впрочем, ему и нет надобности это делать — Майкл и так незримо присутствует в его жизни.

Когда мы уже вели их обратно в отель (семья собиралась вечером на балет), Брэд хитро улыбнулся: «Я собираюсь завтра немножко поиздеваться над гостями, я поставлю им очень известную песню в ранней версии, и чтобы они угадали, что за песня. Еще никто ни разу не угадал! Уверен, ты тоже не отгадаешь!» Оливия предложила устроить конкурс, и если кто-то угадает, то победителю надо вручить какой-нибудь приз. Брэд тут же отозвался: «Ага, подарим ему кукольного Майкла, который лежит у Джулии в сумке!» Хорошо, говорю, только потом придется купить мне нового. Опять смеялись. Брэд: «Нет, ну надо придумать какой-то приз». Я: «Как насчет эксклюзивной, личной истории о Майкле шепотом на ухо победителю?» Хохотали всей толпой. Брэд изобразил шок: «О, нет! У меня же потом будут неприятности!» И добавил, что на самом деле очень расстраивается, когда поклонники задают ему какой-то вопрос, а он не знает ответа и так и вынужден отвечать: «не знаю». Но ему не хочется ничего придумывать, хоть он и понимает, что его словам запросто могут поверить. Так и сказал: «не хочу ничего придумывать, не хочу быть как те люди, которые говорят, что были его лучшими друзьями, и рассказывать всякую ерунду». Меня это очень тронуло. Нечасто встречаешь таких людей в окружении Майкла.

Прежде чем перейти к описанию семинаров, еще одна маленькая ситуация: когда мы шли по улице, мимо проехал троллейбус, в котором был какой-то чувак в ростовом костюме (зеленое инопланетное нечто с какими-то щупальцами). Брэд и Оливия начали смеяться. Брэд сказал, что, в общем-то, не удивлен — они живут недалеко от Disney World, и в округе можно часто встретить людей в костюмах пирата или еще каких-то персонажей, которые прямо так ходят по магазинам, поскольку у них нет времени переодеваться до или после работы, и народ привык к этому зрелищу, никого уже не изумляет. Я спросила, ходил ли Майкл смотреть достопримечательности, когда путешествовал. Брэд сказал, что он пытался, но из этого почти никогда ничего путного не получалось, даже невзирая на маскировку («у него были глупейшие маскировки, которые никогда не срабатывали»). Я предположила, что, возможно, маскировок было два типа: когда он хотел привлечь внимание, то надевал что-то, в чем его быстро узнавали, а когда хотел побыть один – все ходили мимо него, даже не подозревая, что это Майкл Джексон. Брэд призадумался на мгновение, потом сказал: «Да, мне кажется, ты права, видимо, он действительно порой больше хотел внимания, чем побыть незамеченным». Еще перекинулись парой слов про завтрашний день и семинар, он попросил меня одергивать его и толкать под бок локтем, если он начнет увлекаться деталями и забудет о времени, потому что материала очень много, и он хочет успеть поставить как можно больше музыки, даже если ради этого придется пожертвовать какими-то историями.

Потом я шла домой и думала, думала… Мы общались настолько свободно и по-дружески, что я напрочь забывала о том, что же это за человек. А затем до меня внезапно доходило, что Брэд, вот этот веселый занятный Брэд, с такой нежностью поглаживающий жену по плечам и держащий за руку дочку, на самом деле вот так же сидел и разговаривал с Майклом, как сейчас разговаривает со мной. Что он вот так же был с ним рядом, так же общался, смеялся, шутил. И я решила, что в оставшиеся дни постараюсь не думать об этом, потому что это выбивает меня из этого мира, я проваливаюсь в какой-то глубокий космос. Потому что Майкл и в самом деле постоянно где-то рядом и никуда не уходил.

26-27 апреля: Семинары

В день первого семинара, 26 апреля, мы приехали в клуб ни свет ни заря. Надо было разложить футболки с логотипами семинара, расставить стулья, украсить зал. Отважная Светлана Мартинес, сутки проведшая в аэропорту из-за непогоды, привезла два огромных баннера с фотографиями «Неверленда» и две картонные фигуры Майкла в полный рост. Марина Сюкалова доставила в клуб множество портретов Майкла авторства Людмилы Зиминой. Клуб открывался только в 8 утра, поэтому часть приготовлений началась прямо во дворе — девочки готовили портреты к мини-выставке, сколачивали рамки. Когда нас впустили внутрь, мы кинулись готовить зал, чтобы к приезду Брэда на саундчек помещение предстало в лучшем виде. Огромным плюсом было то, что администрация клуба разрешила делать все что угодно, сказав только «оставить стены на месте», поэтому плакаты и баннеры крепились скотчем, промышленным степлером, какими-то липучками — в общем, всем, что попадалось под руку. Принесли даже горшочки с плющом, привезенным из «Неверленда». Приехавший в 8.30 Брэд с интересом рассматривал портреты, сфотографировал некоторые на телефон. Одну из фигур Майкла мы поставили на сцене, другую — в противоположном углу зала. Местный звукорежиссер Эрик тем временем помогал Брэду подключить аппаратуру и отрегулировать звук, проверял микрофоны. Некоторые VIP-гости, уже приехавшие в клуб, тоже взялись помогать девочкам, и к 9.30 все было готово. Брэд тепло приветствовал гостей, поздоровался с каждым за руку. Одна из девочек была в положении, и Брэд, заметив ее животик, с улыбкой спросил: «Так вы пришли вдвоем? А второй билет купили?» Затем мы уселись на краю сцены прямо перед зрителями, и гости принялись задавать вопросы. Надо отметить, что Брэд был слегка удивлен вопросами первого дня. Его спрашивали о том, был ли у Майкла личный астролог, как он относился к духовному развитию, к вопросам веры и т.д., и Брэд шутил: «Ребята, вы так глубоко копаете! Я думал, меня будут спрашивать, какая у Майкла любимая еда и все такое!» Естественно, тут же последовал вопрос о еде, и Брэд рассказал, как они время от времени готовили острые куриные крылышки с множеством различных соусов. Майкл любил острые приправы. «У нас во рту уже буквально огонь пылал, а он говорил: “Еще, добавьте еще!”» Однажды он подозвал одного из посыльных и попросил принести в студию что-нибудь из расположенного неподалеку Макдональдса. На вопрос, чего именно он хочет, он ответил: «Все!» Парень пошел в Макдональдс и купил все, что там было, Майкл разложил все эти гамбургеры, картошку и пирожки перед собой и перепробовал все. Его любимым сэндвичем из Макдональдса был Филе-о-фиш.

Спрашивали еще, какую одежду Майкл носил в студии. Чаще всего — черные вельветовые брюки (Брэд подчеркнул, что решительно никто в мире не станет носить вельветовые брюки, но Майклу они нравились), красная или зеленая рубашка, какая-нибудь кепка или шляпа. И мягкие туфли-мокасины. В студии все время стояла жара, потому что Майкл постоянно мерз, и все обогреватели работали на полную, сотрудники ходили в майках и шортах, а Майкл — вечно закутывался по уши. Они никогда не видели, чтобы он носил футболку или шорты. Были и вопросы о записи той или иной песни, говорил ли Майкл что-нибудь о своих чувствах при записи этих песен. Брэд, кажется, немного расстроился: «Понимаете, он никогда не говорил с нами об этом. Он вообще редко обсуждал с нами такие вещи. В основном это было так: он заходил в кабину, записывал вокал, а потом выходил и такой: “Ну что там на обед, еду уже привезли?” Или же начинал обсуждать с нами Диснея. Или какие-то другие темы, не связанные с музыкой». Зато вспомнил про запись вокала Give In To Me (это было, кажется, во второй день, вопросов было много, и я в итоге забыла, какой когда задавали): Майкл был в своей излюбленной одежде, но вокал записывал не стоя, как обычно, а сидел на табуретке перед микрофоном. И, как ни странно, в тот день в студии свет был не выключен полностью, а лишь слегка приглушен, что было нетипично для Майкла — обычно вокал писали в темноте, чтобы он чувствовал себя более раскованно. Похожие вопросы задавали про In The Closet и You Are Not Alone. Брэд сказал, что, увы, по этим песням ничего не помнит.

После общения с гостями Брэд вернулся на свое место за компьютером и рассказал нам о своей работе на ранчо «Неверленд», попутно показывая фотографии, сделанные еще в период строительства парка аттракционов. Когда привезли и установили главные ворота «Неверленд» (витые с золотом), Майкл захотел оборудовать их колонками, чтобы встречать гостей с музыкой. Брэд сделал, как он просил, для тестирования собрал микс из самых известных танцевальных хитов Майкла (Beat It, Billie Jean) и пригласил Майкла опробовать систему. Майкл приехал к воротам, Брэд врубил систему, и тот принялся прыгать, танцевать и кричать «Hurt me, hurt me!» («Сделай мне больно!» — уже известная фраза Майкла, когда он просит сделать звук погромче или когда восхищен до предела). Единственное, что ему не понравилось — это подборка музыки. Майкл не хотел, чтобы на территории ранчо звучала его музыка, он настаивал на том, что, раз он хозяин ранчо, то нечего привлекать к себе лишнее внимание, дом и без того принадлежит ему. Поэтому он попросил, чтобы на территории парка звучала песня Danny Boy. Брэду она не нравилась — «нудная, скучная и затянутая, ее играют на похоронах». Но выбора не было — хозяин-барин. Помимо этого на территории звучали композиции Чайковского, Дебюсси, песенки из диснеевских мультфильмов. Для самих аттракционов использовались более динамичные рок-н-ролльные треки, например, Джо Сатриани, Дженет Джексон (ее песня Black Cat звучала на карусели). Брэд время от времени шутил с аудиторией. Показал вольер страусов в зоопарке, спросил меня, как будет по-русски страус, и на следующей фотографии, где он сам стоял рядом с этим вольером, объявил: «Brad with страус!» Зал грохнул хохотом. Был там и лев Кимба. Каждое утро и каждый вечер Кимба громко ревел на всю территорию, напоминая персоналу, что он голоден, и неплохо бы его покормить. Также Брэд показывал различные части парка, например, скворечники на деревьях, в которых были размещены колонки — Майклу очень нравилось пение птиц, и он хотел, чтобы на ранчо постоянно были эти звуки, но певчих птиц на территории было мало, поэтому пришлось прибегнуть к технике. Также в парке не было крупных осветительных приборов — территория освещалась множеством крошечных лампочек, которыми были опутаны стволы деревьев и сами аттракционы. В одну из дорожек парка также были вмонтированы лампочки, чтобы дорожка красиво светилась в темноте. Майкл называл ее «дорогой, вымощенной желтым кирпичом», как в сказке «Волшебник страны Оз». Он любил подшучивать над своими гостями. В террариумах, где содержались гремучие змеи, были установлены микрофоны, и когда гости заходили в помещение, над террариумами внезапно поднимались занавеси, змеи громко шипели, трясли своими гремучками, зрители пугались, а Майкл хохотал. Ему это казалось очень забавным. Также он нередко возил их в парк на своем гольф-мобиле, стилизованном под Бэтмобиль. Завезет в самую темную часть, где не видно ни зги, затем резко бьет по кнопке, установленной в гольф-мобиле, вокруг все взрывается светом, начинают шуметь аттракционы, опять же, гости в трансе, а Майкл смеется, довольный своей выходкой. Он просто обожал кататься на всех этих каруселях и горках. У него даже был личный рекорд — он катался на аттракционе Zipper 45 минут подряд. Кто-то из зала спросил, не стошнило ли его после этого. Брэд рассмеялся: «Нет, что вы!»

После такой виртуальной прогулки по «Неверленду» начали прибывать слушатели из основной группы. Брэд прервался и снова пошел в зал — здороваться со всеми. Было очень приятно наблюдать, как он каждому уделяет внимание, не забывая никого. В зале мгновенно воцарилась теплая дружеская атмосфера, пронизанная лучами любви к Майклу. Покончив с приветствиями, Брэд снова вернулся за стол, и началась основная часть семинара.

Сандберг начал с того, что поставил нам две композиции, одна за другой — «чтобы прочистить ваши уши и подготовить их к нашему сегодняшнему материалу». Музыка — как хорошее вино, пояснил он, и чтобы в полной мере раскрыть весь букет, вы должны пробовать постепенно, прислушиваться к нюансам. Первая композиция, Places You Find Love, была из альбома Куинси Джонса. Богатая оркестровка, множество инструментов, Чака Хан на вокале, хор — изобилие звуков, призванное поражать воображение даже очень искушенного слушателя. Несмотря на то, что в этой композиции не было голоса Майкла, присутствующие явно впечатлились масштабом этого произведения. А затем Брэд сказал, что у Куинси Джонса была позиция — порой меньше значит больше. И продемонстрировал это вторым треком — ранней демо-версией I Can’t Help Itиз альбома Off The Wall. Всего лишь три инструмента (ударные, бас, фортепиано) и голос Майкла — а как звучит! Его голос парит над землей, будто широко раскинувшая крылья птица. Слушатели громко аплодировали. И вообще аплодировали после каждой песни.

Брэд, не дав нам опомниться, кратко рассказал о том, как он познакомился с Майклом и попал в студию на запись альбома Bad, и врубил на всю мощь The Way You Make Me Feel — мол, вот такой вы эту песню наверняка слышали не раз и знаете. Оказалось, не все так просто — в оригинальной версии песня звучала на 5% медленнее. И когда он поставил эту оригинальную версию, у меня захватило дух. Какой невероятный, мощный, мачо-мачо вокал! Многие критики часто вменяют Майклу в вину то, что он «поет как девчонка». Так вот, уважаемые господа критиканы, если бы вы слышали эту запись, у вас больше никогда не возникло бы сомнений, что Майкл Джексон — мужчина до мозга костей! Этот глубокий сочный грудной тенор с легкой хрипотцой словно прорывается откуда-то из-под земли. Подумать только, ускорение всего на 5% — и какая разница в звучании. Кто-то из зрителей немедля задал вопрос, стоило ли это делать, ведь голос Майкла подвергся искажению при таких манипуляциях. Брэд ответил, что ускорение было минимальным, очень щадящим, чтобы сохранить тембральное звучание, однако это необходимо было сделать, поскольку Куинси хотел всенепременно придать песне танцевальный драйв, иначе она могла и не стать хитом на радиостанциях. Кажется, еще был вопрос о том, почему бы не перезаписать всю песню в ускоренном ритме, дабы не искажать голос Майкла, чтобы он спел все это естественнее, но ответ, к сожалению, выпал из моей памяти. Такому ускорению подверглись Bad, The Way You Make Me Feel и Smooth Criminal. Брэд добавил, что, возможно, и Leave Me Alone, но он не уверен. Ускорение стало также причиной того, что никто не мог с ходу определить тональность песни — она стала звучать как бы между двумя тональностями, поэтому при переложении нот для фортепиано и гитары писали наиболее приближенную тональность (чуть выше или ниже). В живых концертах (в Bad-туре в частности) ее исполняли на четверть тона ниже, как в оригинале (это я уже потом у Брэда уточнила, так как сравнивала живые и студийные записи и слышала, что тональность другая).

Здесь же Брэд поведал и об альтернативной версии The Way You Make Me Feel, точнее, об интро, записанном специально для выступления Майкла на церемонии Грэмми в 1988 году. Они записывали ее в отеле, пригнали к отелю передвижную студию в грузовике, пустили кабели по стене здания, а стены комнаты обили матрасами. «Пока вы будете слушать, — сказал Брэд, — просто не забывайте о том, что это было записано в отеле. Какое изумительное звучание для таких условий записи!»

Дальше в программе был мультитрек Bad. Брэд вывел на экран микшерную панель и стал включать и выключать различные дорожки, пока не остался только бэк- и лид-вокал (основная вокальная партия). Bad bad really really bad! Я убедилась, что мои уши меня не подвели — в бэк-вокале поет только Майкл, они записали 16 дорожек бэк-вокала, распределив их по гармониям (четырехступенчатые аккорды, по четыре дорожки на каждую ноту аккорда). Когда видишь этот мультитрек своими глазами и слышишь бэки, масштабы работы ошеломляют. Он мог бы сделать все куда проще — пригласить певцов на бэк-вокал, записать сразу хоровые гармонии и не париться, но нет, он скрупулезно писал каждую гармонию сам, причем, не просто одну фразу копировал-вставлял, он пел все бэки от начала и до конца песни. И это касается не только Bad, Майкл записывал так все свои треки. Брэд отметил, что нынче так никто не работает, да и тогда не всякий заморачивался: куда проще записать одну фразу или припев и потом копировать и вставлять в трек, куда нужно. «Халявщики! — подытожил он. — Дайте Джастину Биберу 100 миллионов, и он все равно не запишет такое!» Про Бибера на семинаре родился новый мем. Брэд, упоминая Бибера, сказал «джастинбибер тьфу!», я перевела имя и увидела, что Брэд внимательно смотрит на меня. «Ты неправильно перевела, — сказал он. — Надо так: “джастинбибер тьфу!”» Я сделала, как он просил, и зал в очередной раз расхохотался. В течение всего семинара, если упоминался Бибер (а упоминался он каждый раз именно в таком контексте, как пример халатного отношения к звукозаписи), он каждый раз называл его именно так, а я повторяла, как он и просил. И Брэда, и зал это очень смешило. Да простят нас поклонники Бибера!

Пока играли с мультитреком, Брэд еще рассказал про гитару и духовые. Гитарные партии исполнял Дэвид Уильямс, который много лет работал с Майклом и в студии, и на живых концертах. После того, как он записал первую партию гитары в Bad, Брюс Свиден, главный звукоинженер Майкла, сказал: «Классно, молодец, а теперь давай повторим это еще раз». Таким образом, были записаны две гитарные партии (опять же, никаких «копировать-вставить», только живая игра от начала до конца) для того, чтобы создать в гитарном треке объемное стереозвучание. Что касается духовых, то здесь Куинси Джонс поступил очень мудро, добавив в песню лишь легкие акценты, хотя был большой соблазн воспользоваться шансом, заполучив лучших джазовых исполнителей города, и заполнить духовыми весь трек. Снова тот же принцип: меньше значит больше.

В истории про духовые на семинаре возник еще один мем. Когда я переводила слова Брэда про «чуть-чуть» духовых, он услышал это смешное слово и пожелал узнать, что оно означает. Ему до того понравилось, что каждый раз, когда я произносила его где-то в переводе, он улыбался от уха до уха и с довольным видом кивал, поэтому я, чисто из желания доставить ему удовольствие, нарочно не заменяла его синонимами. Зал покатывался со смеху вместе с ним. Теперь это «чуть-чуть» у всех будет постоянно ассоциироваться с Брэдом и его семинаром.

Покончив с мультитреком, Брэд вывел на экран фотографию жуткой пластмассовой головы манекена и спросил: «Кто знает, что это такое?» Многие в зале уже слышали эту историю и видели фото, но все равно с любопытством ловили каждое слово. Когда в качестве первого сингла была выбрана песня IJust Can’t Stop Loving You, Майкл решил, что хочет добавить в нее вступление, в котором он нашептывает всякие милые словечки девушке, лежа с ней в постели. Поскольку у Майкла все должно быть грандиозно и «по-настоящему», в студию притащили кровать, постель, сделали эту голову, вставили ей в ухо микрофон, а затем Майкл забрался с ней под простыни и принялся шептать ей нежности. Брэд включил нам эту запись, оставив фотографию головы на экране. Зрители бились в смеховой истерике — настолько глупо выглядела эта голова. Брэд ухмыльнулся: «Ну простите, что разрушаю ваши иллюзии!» Кто-то выкрикнул: «Неужели нельзя было взять какую-то голову посимпатичнее? Как можно было шептать такие слова этой жути?» Брэд расхохотался. Затем убрал фотографию и проиграл вступление еще раз. Когда песня вышла, радиостанции просто возненавидели это вступление, стали названивать в «Эпик Рекордс» и требовать, чтобы из записи убрали этот кошмар. Звукоинженерам пришлось вернуться в студию и вырезать вступление, но какая-то часть тиража уже попала на полки магазинов и была продана. Сейчас эти оригинальные копии альбома считаются раритетом среди поклонников. Брэд обратился к залу, чтобы все проголосовали, кому нравится вступление и кому не нравится. Большинству понравилось, но это и неудивительно — ведь в аудитории сидели женщины, которым всегда приятно слышать романтичный шепот Майкла.

Поскольку для альбома Bad было написано порядка 70 песен, по мере того, как альбом заполнялся, вокруг каждой песни разгорались нешуточные баталии — стоит ли брать ее в альбом. Наконец, когда в альбоме осталось только одно место, между Майклом и Куинси разразилась война за Streetwalker и Another Part of Me. Майкл болел за Streetwalker, Куинси — за Another Part of Me. И до того Майклу нравилась эта песня, что он снял вторую студию в том же здании и потихоньку проскальзывал туда тайком от остальных, чтобы поработать над ней подальше от всевидящего ока продюсера. В итоге Куинси, конечно, победил. Возможно, это и стало последней каплей в решении Майкла не продлевать с ним контракт на следующий альбом. Все мы знаем, что Майкл терпеть не мог проигрывать. Брэд поставил три различные версии этой песни. Мне изданная версия никогда не нравилась, в ней есть нюансы, которые для меня портят все впечатление. Но ранние демо – жир-жир-жир! Под них невозможно усидеть на месте, зал танцевал сидя, и мы с Брэдом тоже синхронно притопывали ногами и покачивали головами в такт. Брэд рассказал, что он вообще не танцует, но когда слышит классную музыку, поневоле начинает покачивать головой, и это всегда радовало Майкла. Каждый раз, когда он это замечал, он говорил: «Oh Brad is grooving!» («Брэд тащится!»). Брэд и здесь провел голосование, кто какую песню выбрал бы. Streetwalker победила! Брэд кивнул и сказал: «Ну, это же очевидно! Как может вот это, — он включил кусочек Another Part of Me, — победить это», — и снова врубил Streetwalker. Зал поддержал его восторженными аплодисментами.

Историю про песню Scared of the Moon, думаю, многие уже знают, поэтому повторю ее кратко. Мораль истории — никогда ничего не давайте в руки Майклу Джексону. Он тут же это потеряет. Мэтт Форджер, звукоинженер, работавший над этой песней, забыл об этом и отдал мастер-запись демки Майклу. Естественно, то был последний раз, когда кто-либо видел эту пленку, и когда пришло время добавить в песню струнные, пришлось воспользоваться копией, перенесенной на кассету. Брэд несколько раз подчеркнул, что при переносе с мастер-копии на кассету качество сильно падает, и запись, получившаяся в итоге, не должна звучать так хорошо. Тем не менее, звучит она просто великолепно! И все это — благодаря волшебству Майкла. «Ну правда же, красота?» — воскликнул Брэд, проигрывая нам запись. Зрители громко хлопали в ответ.

Здесь был сделан небольшой перерыв, чтобы гости могли немного размяться после трехчасового сидения, перекусить и пообщаться с Брэдом. Мы слегка выбились из графика, поскольку Брэд совершенно безотказный человек, а люди шли и шли. В конце концов, восстановили порядок, заняли свои места, и началась эпоха Dangerous. Куинси Джонса на проекте уже не было, поскольку Майкл хотел контролировать процесс самостоятельно и стать более независимым при отборе песен в альбом. Для работы наняли целых три команды продюсеров, работавших в разных студиях. Майкл считал, что небольшая конкуренция не повредит, и с удовольствием наблюдал, как команды стараются перещеголять друг друга. Первую команду возглавлял Билл Боттрелл, вторую — Брюс Свиден, и третью — Брайан Лорен, проработавший очень короткий период, после чего его работу подхватил Тедди Райли. Брэд поделил этот период на три студии: «Я хочу, чтобы вы прочувствовали атмосферу, которая царила в каждой из них, поэтому сейчас мы пойдем в студию Билла Боттрелла и посмотрим, что там происходило». Атмосфера в этой студии была несколько растаманской — Боттрелл все делал ненапряжно, в помещении стояли лавовые лампы (светильники с силиконовым наполнителем, который при включении переливается в различные причудливые формы), люди ходили там босиком и даже пили пиво, чего раньше в студии никогда не случалось, поскольку Майкл не употреблял алкоголь. Я и до семинара знала, кто над какой песней работал, но услышать это в такой концентрированной форме было откровением — насколько же мастерски Майкл умел подбирать людей в свою команду. Каждый из этих продюсеров — бриллиант сам по себе. Боттрелл создал удивительные композиции, причем, все они были настолько разными по стилю, что поневоле недоумеваешь: как один человек мог создать столько всего разнопланового? Из этой студии вышли Black or White, Monkey Business, If You Don’t Love Me иWho Is It. Боттрелл также набросал Dangerous, но Майкл потом передал этот трек Тедди Райли, ему было любопытно посмотреть, до чего могут дойти конкурирующие между собой продюсеры. Время от времени, пока играла музыка, Брэд наклонялся ко мне и потихоньку расспрашивал, слышали ли фаны ту или иную демку, нравится ли мне то, что я слышу, и меня это поражало. Казалось бы, ему должно быть все равно, что мы думаем. Но, как и Майкл, Брэд хотел знать наше мнение. Он хотел быть уверен, что нам нравится его работа. Я тоже периодически задавала ему какие-то вопросы касательно этих демо-записей. К примеру, звуки приматов в интро к Monkey Business — это Бабблз. Только Бабблз, других не записывали, у Майкла был целый набор сэмплов со звуками различных животных, все это записывалось в его зоопарке. Брэду «по долгу службы» часто приходилось держать Бабблза на руках, пока Майкл записывал вокал, так как просто отпустить шимпанзе бегать по студии было нельзя — он громил все вокруг. Обменялись и впечатлениями о проигрыше в Who Is It, где Майкл шепчет и стонет в микрофон, едва не плача. У меня от этого проигрыша разболелось сердце (и болит до сих пор). Я спросила, видел ли Брэд, как он писал этот вокал. Видел. Точнее, слышал. Но, поскольку в студии при записи вокала всегда кромешная тьма, то, естественно, никаких деталей он поведать не может. Потом он еще рассказывал всем про историю записиDangerous — как Майклу на голову упала трехстворчатая стенка из фанеры, которую они ставили вокруг микрофона, чтобы удержать звук внутри. Проиграл запись, в которой слышно, как она упала и как охнул Майкл. Посетовал на то, что Майкл, вредина, никого не позвал на помощь, чтобы подвинуть эту стенку так, как он хотел, хотя это было их работой — позаботиться о его комфорте. Но он, как обычно, захотел все сделать сам — и вот результат, легкое сотрясение мозга. Майкл постоянно крушил студию во время записи вокала — танцуя перед микрофоном, он нередко обрушивал пюпитр, переворачивал обогреватель, опрокидывал свою горячую воду, разбрасывал стоявшие перед ним на пюпитре партитуры. В микрофон постоянно попадали посторонние звуки — притопывание ногой, щелчки пальцами и инструменталка, просачивавшаяся из наушников, потому что он всегда включал громкость на полную и палил по две пары наушников в неделю. Щелчки пальцами, которые мы постоянно слышим в разных песнях, отдельно не записывали — все это идет одним общим треком, этаким бонусом к вокалу.

И вот здесь, в «студии Боттрелла», произошла настоящая мистерия творения, ради которой на семинар приехала добрая половина народу — создание Give In To Me. Брэд, рассказывая об этой записи, тяжело вздыхает. Он до сих пор не может слушать и смотреть записи из студии, в которых Майкл обращается к нему, поэтому старается выйти из зала в это время (заодно возможность для него немного перекусить, поскольку семинар затягивается на весь день, а сил и эмоций на его проведение требуется немало). Они сидели в студии втроем (Боттрелл, Майкл и Брэд), и, казалось бы, ничто не предвещало — они разговаривали о музыке, которую Брэд и Билл слушали в юности (в основном рок: Pink Floyd, AC/DC, Led Zeppelin и т.д.), и Майкл захотел послушать все это, поэтому они отправили кого-то в магазин, чтобы им принесли побольше пластинок, и сели слушать. В ходе обсуждений прослушанного у Майкла родилась идея: запустить драм-машину, посадить Боттрелла с гитарой, а самому встать перед микрофоном и поимпровизировать. И вот Брэд включает нам запись, просит закрыть глаза и представить, что мы — в студии рядом с Майклом, Брэдом и Биллом Боттреллом. В зале гаснет свет. Брэд уходит. А мы остаемся наедине с таинством. Запускается драм-машина. Бит поначалу чуть более ускоренный, чем в студийной версии песни, но он уже узнаваем. Билл наигрывает аккорды, ища ведущую мелодию. Майкл шуршит оберткой, разворачивая жвачку, жует ее с громким чавканьем, время от времени дает гитаристу указания, просит его повторить ту или иную только что сыгранную часть. А затем он берет микрофон — и я умираю. Это невозможно слушать спокойно. Даже в эту импровизацию, в этот пробный вокал, когда еще нет текста, он вкладывает столько силы и чувства, что тебя пробирает до самого естества. Я не помню, как начала плакать, «проснулась» только тогда, когда лицо было залито слезами, и все это уже капало на колени. Он будто вынимает музыкальные фразы прямо из воздуха, жонглирует ими, переставляет, как кубики, ища нужную последовательность звуков. Играет словами, в которых уже слышится знакомый припев, пробует их на вкус. Его голос затапливает помещение, раздвигает стены, поднимается до самой кромки небес, и ты уже не здесь. Ты уже где-то там, вместе с ним, в глубоком космосе, куда он отправился добывать этот шедевр и постепенно, нота за нотой, аккорд за аккордом, слово за словом, извлекает его на свет. Сердце стучит так оглушительно, так больно врезается в ребра, что становится трудно дышать, и я начинаю бояться, что меня сейчас накроет какой-нибудь нехороший инфаркт. Этим вибрациям невозможно сопротивляться. И словами это описать невозможно. Это надо слышать. И чувствовать. Безостановочный катарсис длиной в 14 минут (хотя мне показалось, что как минимум 20).

Майкл — величайший волшебник в мире. Да, множество музыкантов по всему миру ежедневно импровизируют и пишут музыку точно так же. Но кто еще мог бы сотворить такое с целой аудиторией взрослых, состоявшихся людей и одним только голосом заставить их рыдать взахлеб?..

Вернувшийся в зал Брэд, оглядев наши зареванные лица, спрашивает: «Эй, ребята, вы живы?» И уточняет, что запись на самом деле длилась три часа, но он выбрал из нее самое «вкусное», поскольку у нас нет времени слушать ее целиком. Заодно добавил, что на его памяти это был единственный такой эксперимент. Возможно, Майкл делал подобное с другими продюсерами, но в студии Боттрелла это было только один раз. Аудитория, кажется, не реагирует. Все еще пребывают там, с этими звуками, поэтому Брэд пытается нас расшевелить. «Ребята, я не хочу, чтобы вы плакали или грустили. Майкл оставил нам множество потрясной музыки, поэтому давайте насладимся ею». И мы переходим в студию Брюса Свидена.

Здесь царит совершенно иная атмосфера. Если Боттрелл — этакий раздолбай, идущий исключительно на ощущениях и интуиции, то у Свидена все по полочкам и ко всему разработан научный подход. Он больше ученый, чем музыкант. «Вместе с ним мы создали вот такую вещь», — говорит Брэд, включая нам очередную демку (прости, Брэд, я заглянула в твой компьютер и знаю, что она называется Time Marches On). «А потом, — продолжает он, — Брюс ее слегка замедлил, внес в нее кучу изменений, и она превратилась вот в это». Из колонок звучит ранняя версия Jam, с пробным вокалом, в котором еще нет текста, и мы недоумеваем: как, КАК можно было взять тот первый трек и превратить его в Jam? Они звучат настолько по-разному, что никто никогда бы не угадал в первом треке рабочую версию Jam. Это потрясающе. И снова понимаешь, насколько прав был Майкл, насколько тонко он прочувствовал людей в своей команде. Он знал, для чего они здесь, он сам их выбрал, и вместе они создавали шедевр за шедевром. Создавали такую музыку, чтобы она даже через десятки лет цепляла людей.

Дальше следует история про песню For All Time. Ее написал для Майкла Стив Поркаро, музыкант из группы Toto (однажды они уже подарили Майклу песню для альбома Thriller — Human Nature). Брэд на несколько минут отвлекается и ставит нам альбомную версию Human Nature, просто чтобы насладиться красотой песни. Это его любимая композиция. Затем он снова возвращается к For All Time. Песня посвящена дочери Поркаро — однажды девочка пришла из школы расстроенная, ее обижали одноклассники, и она больше не хотела возвращаться в школу. Брэд, который и сам является отцом четырех девочек, всегда принимает истории про чьих-то дочек близко к сердцу, поэтому и история, и песня для него имеют большое значение. Майклу настолько понравилась песня, что он захотел немедленно ее записать. На семинаре мы слышим две версии — авторскую Поркаро и раннюю демо с голосом Майкла. Нужно ли говорить, что прекраснее этой песни нет ничего на свете? В ней нет ничего лишнего. Она ничем не перегружена. Вокал в ней воздушный. Он дышит. Он заполняет все пространство лунным светом. Можно ли нарисовать звуками воздух? А лунный свет? А запах океана? Его голосом — можно. И он очень успешно это делает. Здесь снова вступает в действие сказанное ранее — меньше значит больше. И хотя в то время у Майкла еще не было Пэрис, эта песня — идеальное обращение любящего отца к дочери. Это нежное утешение, словно он мягко вытирает ладонями слезы с ее щек. Изумительная, изумительная вещь. Изящество и грация в звуке.

Мы все еще в студии Свидена и переходим к Keep the Faith. У меня она всегда вызывает бурю эмоций, для меня это очень особенная песня, потому что когда-то, 20 лет назад, она спасла мне жизнь. Брэд рассказал, как Майкл, едва начав запись вокальной партии, дошел до высокой ноты, и у него вдруг сломался голос. Они пытались записать ее трижды — и все с тем же результатом. Майкла это очень расстроило, он ушел из студии в свою комнату отдыха и, плача, позвонил оттуда в аппаратную, чтобы поговорить со Свиденом. Свиден отправился к нему и вернулся через 20 минут: «Поднимай всех, звони ребятам, пусть едут сюда, мы сейчас же должны перезаписать ее целиком, от начала до конца, на тональность ниже». Когда все приготовления были закончены, Майкл снова вернулся в кабину и набросился на песню с такой яростью, что в некоторых местах буквально повредил пленку мощью своего голоса. При прослушивании песни Брэд поднимал руку, показывая, в каких местах на пленке исказился звук. Еще один удар под дых критикам, утверждающим, что у Майкла заурядный голос. О, да! Много ли исполнителей могут повредить голосом пленку при записи? То-то же! Брэд добавил, что каждый раз при прослушивании у него возникают двоякие чувства. С одной стороны, он слышит в исполнении Майкла сожаление от того, что он уже не так молод, что у него меняется голос, что он не всегда может взять те ноты, которые он легко брал раньше. С другой стороны — он слышит в его голосе благодарность тем, кто был в тот день в студии и сделал все, чтобы дать ему второй шанс, чтобы записать песню как следует, даже если для этого пришлось повозиться.

Прежде чем покинуть эпоху Dangerous (в студию Тедди Райли нас не ведут, поскольку Брэд не работал с Тедди), Брэд хитро улыбается: «А вот теперь я загадаю вам загадку! Мы написали в студии Брюса еще одну песню. Она очень известная, вы все ее знаете, и сейчас я вам поставлю ее раннюю версию, а вы должны угадать, что это за песня». Все навострили уши. С первых же аккордов на лицах слушателей отразилось недоумение. Было очевидно, что никто из нас никогда не слышал эту композицию. Я маялась, сидя рядом с Брэдом. Он предусмотрительно закрыл от меня экран ноутбука, чтобы я не подсматривала, и с довольным видом разглядывал зал, уже уверенный в том, что никто не отгадает. Я определенно слышала в басовой партии что-то очень знакомое, но ни бит, ни мелодия, ни текст не наводили вообще ни на какие мысли. Вдоволь насладившись нашим замешательством, Брэд прокрутил нам куплет еще раз и просто оставил песню звучать. Когда раздался припев, зал оглушительно захлопал. Это оказалась Someone Put Your Hand Out! Но клянусь вам, она была совершенно непохожа на изданную версию! Абсолютно другая песня, от которой сохранились только мелодия и текст припева. Я шепнула Брэду, что Свиден — настоящий гений, раз сумел так преобразить трек, и тот кивнул. Он считает Свидена своим наставником и часто видится с ним. Свиден обучал его всему, что Брэд знает о звукозаписи. Естественно, раннее демо мне понравилось больше финальной версии, но в финальном треке есть совершенно неотразимый шепот Майкла в интро, поэтому ныне я пребываю в растерянности, какой версии отдать предпочтение. И лишний раз подтверждаю: работавшая с Майклом команда знала свое дело. Настоящие профессионалы с тонким чутьем, беззаветно преданные Музыке. И Майклу.

В этом месте мы сделали второй коротенький перерыв, и в этот раз дружно следили за Брэдом и подгоняли его, чтобы он не увлекался общением со слушателями, поскольку у нас впереди были видеозаписи, и нужно было все успеть. Когда перерыв закончился, мы приступили к периоду HIStory. Запись этого альбома должна была проходить в Лос-Анджелесе, но в 1994 году у них произошло землетрясение, которое перепугало Майкла до полусмерти, он сказал: «Заберите меня отсюда, я ни за что здесь не останусь!», поэтому они собрали вещи и переехали в Нью-Йорк. Брэд, поглядывая на сидевшую сбоку Лену Зеликову, организатора питерского чуда, поведал, что привез в Россию особенный трек, который, как он надеется, должен непременно понравиться слушателям. «Я знаю, что у Лены позавчера был день рождения, поэтому эта песня — специально для тебя, Лена». И включил нам новый микс Stranger in Moscow, в котором звучат только легкая перкуссия, клавишная подложка и голос Майкла. Дивные, дивные звуки, отражающие всю боль и одиночество Майкла, испытанные им во время пребывания в Москве в 1993 году. Он рисует голосом всю картину событий так ярко, словно ты стоишь под этим дождем рядом с ним. Думаю, многие, кто был тогда в Москве, живо вспомнили и дождь, и залитую водой скользкую сцену, и ползавших с полотенцами людей, и растерянное лицо Майкла, когда он во время исполнения Jam ходил по сцене, пытаясь сообразить, как же ему выступать в таких условиях и ничего себе не сломать. Пока мы отходили от всей этой хрустально-прозрачной красоты, Брэд, дабы мы не расслаблялись, перешел к мультитреку Blood on the Dance Floor. Он включал и выключал различные инструменты, напомнил, как Майкл записывал бэк-вокал, по 16 дорожек с четырехступенчатыми гармониями. От трека основного вокала я выпала в осадок и долгое время пыталась поставить на место свой развороченный мозг. Та же мощь, тот же низкий, даже чуть грубоватый тембр, идущий из самых глубин. Сразу слышно — голос не мальчика, но мужа! Оглушительные громоподобные удары бочки отдавались глубоко в солнечном сплетении, вызывая дрожь во всем теле. Я спросила Брэда, знает ли он историю про две версии этой песни (Брэда Баксера и самого Майкла), но он сказал, что не слышал об этом, однако может спросить у Баксера поподробнее, когда вернется домой.

После мультитрека мы переключились на Earth Song. Брэд поставил самую первую версию, где еще нет полного текста, Майкл поет под фортепиано, а в припеве — лишь первая музыкальная распевка «аааааа» и дальше только инструменталка. Но эта распевка… На разрыв аорты даже в демо. Текст еще сырой, в конце куплета вместо привычной строчки звучит «did you ever stop to notice how I’m walking out the door». «Как вы думаете, когда это было записано?» — спросил Брэд. Народ, читавший Вогеля, предположил, что 1989. «Нет, это 1988 год», — поправил нас Брэд. Оказывается, даже Джо Вогель не знал о существовании этой демки, Брэд упомянул, что тому полностью снесло крышу, когда они слушали ее вдвоем. Затем он поставил следующую версию, 1990 года. Здесь уже слышна знакомая оркестровка, знакомые звуки природы в интро и хор в припеве. Майкл здесь еще не взывает к небесам, охваченный гневом и болью, а скорей плачет от безысходности. Брэд, с которым мы снова начали перешептываться, подтвердил, что при финальной записи вокала для альбомной версии Майкл полностью угробил голос. Опять-таки, поразительно, сколько времени было потрачено на одну композицию. Майкл работал над ней целых шесть лет. Во втором семинаре в воскресенье Брэд привел аналогию с детской сказкой про паровозик, который взбирался на вершину горы, пыхтел, старался и никак не мог добраться до верха. Скатывался обратно, поднимался снова, и снова, и снова, пока, наконец, не достиг цели. Так и эта песня — маленький, но очень упрямый паровозик, потихоньку ползущий к вершине. Думаю, если продолжить эту аналогию, то с вершины горы катился уже не паровозик, а гигантский навороченный локомотив, сносивший все на своем пути. Конечная версия трека — больше чем жизнь. Вселенский масштаб. Да что там говорить, ее надо просто послушать. И желательно на хорошей аппаратуре. Никакие наушники, никакие домашние колонки не передадут всего богатства этой песни.

Продолжение здесь