Нашел статью в "Иностранце" (N7 от 24.02.2004) о творчестве Сержа Генсбура. Автор Никита АЛЕКСЕЕВ.
Рекомендовать не буду, но кто знает тот поймет.

на фото Генсбур с Джейн Биркин

С 12 по 14 февраля 2004 г. в московском Киноцентре прошла ретроспектива фильмов Сержа ГЕНСБУРА (1928 – 1991), которых раньше в России не показывали. На самом деле ретроспективой это не было (Генсбур имел отношение в качестве режиссера, актера или автора музыки к 14 кинофильмам, а показали 4), да и вообще – кино не самое главное в его творчестве. Но это событие позволило подумать, почему певец, поэт, композитор, прозаик и кинематографист Серж Генсбур стал не просто культовой фигурой во Франции, но и одним из ее важнейших культурных брэндов.


РЕКВИЕМ ДЛЯ МУДАКА?
Люсьен Гинзбург (так звали будущего Сержа Генсбура) родился в Париже в семье эмигрантов из Одессы. Папа – портной, мама – домохозяйка. Этим Гинсбургам, в отличие от многих других, повезло, они не погибли в нацистском концлагере: их спрятали знакомые, жившие в деревне под Лиможем, в «свободной зоне», управляемой вишистским правительством. Это потом все французы дружно стали вспоминать о своих подвигах в рядах Сопротивления. При оккупации дело обстояло, мягко сказать, иначе. А ненависть к национализму, фашизму и тоталитаризму в любых формах Генсбур сохранил навсегда.
Систематического музыкального или гуманитарного образования он не получил – немного учился игре на фортепиано и много читал. С конца 40-х зарабатывал на хлеб, играя в расплодившихся тогда в Париже пиано-барах. Возможно, так и колотил бы по клавишам до старости, но вряд ли. Этот тип, во-первых, явно был создан для другого, а во-вторых, во второй половине 50-х он встретил писателя и джазового музыканта Бориса Виана. От общения с ним жизнь переворачивается. Lucien Ginsburg исчезает («с таким именем и фамилией надо быть парикмахером, а парикмахер из меня никакой»), рождается Serge Gainsbourg. Генсбур – это что—то англизированное, аристократическое (хотя толком Серж по-английски так и не научился говорить), а Серж – нечто тоже аристократическое, но русское (русский язык, в детстве усвоенный от родителей, он не совсем забыл до смерти). В 1958 выходит первая пластинка Генсбура, на которой песня, принесшая ему известность, Poinconneur de Lilas («Перфораторщик из Лила», это отдаленный район Парижа). Слова вроде бы про работягу, всю жизнь делающего в чем—то дырки, а на самом деле о совсем другом. Музыка – неслыханный до той поры синтез народного шансона и холодного джаза.
Недаром потом Генсбура назовут отцом стиля lounge. Приходит слава, хотя и ограниченная. Сержа слушают в основном интеллектуалы левых убеждений, но и для них он не совсем свой: в компартию не вступает и к политике относится наплевательски. А среди широкой публики – мода либо на «ye-ye», французскую имитацию английского и американского рока, либо сладкая эстрада в духе Клода Франсуа, Шарля Азнавура и Далиды. Но Генсбур работает, его музыка становится все сложнее и одновременно минималистичнее, он завязывает в узел джаз, традиции bal-musette, классику и рок. И – начинает изумлять публику экзистенциальными казусами.
У него роман с Брижит Бардо. Потом, возможно, с Катрин Денев (оба это отрицали, но вяло). Потом большая любовь с Джейн Биркин – благодаря ему она и стала знаменитой актрисой. Мир в недоумении: почему первейшие красавицы, эталонные секс-символы связываются с этим расхристанным недомерком? Огромный шнобель, оттопыренные уши, сиплый голос, вечно небрит и пьян, изъясняется матом, у него же ничего святого нет...
Серж Генсбур трезвел редко, это правда. В молодости предпочитал водку, виски и шампанское. Потом, будто следуя совету Пушкина, данному в «Евгении Онгегине» (читал ли он его?), перешел на Bordeaux. Обожал анисовку Ricard. Но не брезговал сладкой гадостью вроде ликера Malibu – видимо, с тяжелого похмелья. В 73-м у него случается инфаркт, врачи запрещают пить – но он держится недолго. В конце 80-х обнаруживается цирроз, его оперируют, советуют не пить, Генсбур терпит недолго. Да еще и курит, как паровоз, пачки по три в день крепких Gitaines без фильтра. В песне-автопортрете, посвященной Джейн Биркин и спетой ей, припев такой: «Tu n’es q’un mec qui fume les Gitaines» («Ты всего лишь курильщик «Житан»). Занимательно, что, в отличие от большинства коллег по шоу-бизнесу, Генсбур никогда не употреблял наркотики. Даже проведя несколько месяцев в Кингстоне, на Ямайке, не курил траву. Зато по части женщин – тут да... Кроме упомянутых красавиц, у него были и другие достижения. А в конце 80-х этот очень не молодой и очень потасканный господин женился на фантастической красотке-мулатке Бамбу, заодно немецкой аристократке, внучке фельдмаршала Паулюса, и у них рождается сын Лулу.
А 2 марта 1991 Сержа находят мертвым на кухне его особняка на улице Верней, рядом с Сен-Жермен-де—Пре. На столе – две пустые бутылки из—под красного вина, пепельница, набитая окурками, и таблетки от печени. Последним шедевром Генсбура была песня Requiem pour un con, «Реквием для мудака».
Так что, Генсбур – con? Почему же он стал одним из важнейших символов Франции ХХ века?
Потому что был невероятно талантлив, умен, ироничен и изобретателен. Для Брижит Бардо он написал свою величайшую песню, «Je t’aime... moi non plus» (о смысле этой фразы ниже). ВВ, испугавшись эротической откровенности записи (это она—то, героиня фильма «И Бог создал женщину»?), запретила ее выпускать на рынок. Генсбур песню перепел с Биркин, и вышло еще лучше. Для Биркин он написал еще несколько бриллиантовых песен – Les papillons noirs («Черные бабочки»), Je t’aime, Melody Nelson, да и весь великолепный альбом L’homme a la tete de chou («Человек с головой-кочаном») был посвящен ей. А Джейн Биркин не боялась издавать сексуальные всхлипы под такие слова: «je vais et je viens entre tes reins». Если перевести буквально – «я туда-обратно, между твоих почек», то есть непристойнее некуда. Но как они это интонировали! – порнография превращалась в высокую поэзию, почти в «я помню чудное мгновенье...»
Впрочем, Генсбур оттачивал не только свои поэтические и музыкальные качества. Он всегда хотел славы и для ее достижения делал все. Но, несмотря на затуманенные мозги, никогда не вел себя как банальный представитель поп-культуры. Да, скандал – хорошо. Если Ватикан вносит в список нежелательных произведений песню Je t’aime... moi non plus – еще лучше. Но использовал он этот, как теперь называется, пиар странно: Генсбур делал все, чтобы его не поняли и обвинили в отвратительном снобизме и кощунственном хулиганстве. В мае 68-го, когда надо было быть леваком и выходить на баррикады, он отпускал язвительные шутки по поводу студентов и рабочих (впрочем, глумился он и над де Голлем, Помпиду, а потом Миттераном). Коммунистов не выносил, за что партийная газета L’Humanite его называла «шутом на службе буржуазии». Всячески демонстрировал свои сионистские взгляды, любил появляться на людях со звездой Давида на лацкане, но в Израиль не ездил и водил дружбу с арабскими музыкантами, работавшими в стиле «rai», запрещенном в Алжире, Ливии и Марокко.
А в 83-м спровоцировал скандал, исполнив на большом концерте 14 июля, на национальный праздник, «Марсельезу» в ритме регги. Тут на него ополчились французы правых убеждений: эта пьяная еврейская скотина оскорбила главный национальный символ Франции! Но словосочетание Marseillaise en reggae тут же стало паролем для всех, кому Франция представляется не только страной гусиной печени, сыров и баскских беретов. И остается паролем до сих пор.
Одновременно Генсбур тщательно культивирует имидж странного денди. Додумывается носить дорогой темный пиджак с драными джинсами. Вводит в обиход ходить без носков: «А зачем? Мусульмане умные люди. Легче несколько раз в день помыть ноги, чем стирать носки». Воротник белой рубашки поднимает: «Так грязи не видно». Не вдевает запонки в манжеты: «Все равно потеряются». Глянцевые журналы его фотографируют наперегонки, а главные кутюрье копируют стиль этого раздолбая.
В 70-е он работает очень много, но публика больше интересуется его экстравагантными поступками, пластинки не раскупаются, а на концерты Генсбур не выходит с 64-го года. Все переламывается в 1979: он появляется на сцене с панковской группой Bijou – и почему-то начинается фурор. Что произошло, никто не может понять, но после этого, не очень значительного концерта Серж Генсбур навсегда становится первостепенной фигурой французской культуры. И опять – он не был бы собой – делает все, чтобы разрушить обретенный статус.
Заявляет, что он никакой не Gainsbourg, а некто по имени Gainsbarre (на разговорном французском barrer – «отваливать, делать ноги»). В качестве Генсбарра – всячески и часто неприятно куролесит. В телевизионной передаче, жутко сквернословя, жжет пятисотфранковые банкноты. Во время другой передачи – отрезает галстук самому популярному ведущему. Гоняется по Люксембургскому саду с палкой за американскими и японскими туристами и вопит «понаехали тут всякие!». Фотографируется голым – зрелище очень неаппетитное. Потом вводит в обыкновение пьянствовать в полицейских участках. Заваливается туда с дружками и бутылками, требует, чтобы арестовали, и вовсю гуляет в камере. Джейн Биркин, родившая ему двух чудесных дочек, не выдерживает и уходит.
Но страна уже нашла своего героя. Генсбура награждают правительственными наградами. Он является в диковатом виде, треплет за щеку министра культуры, тот вежливо улыбается.
Hop-la! Занавес. Не верившего ни в черта, ни в бога Люсьена Гинзбурга отпевает главный раввин Франции Ситрук. Архиепископ-кардинал Парижа Люстиже приносит соболезнования. Президент Миттеран говорит, что любит песни Генсбура и скорбит про поводу его смерти. На похоронах – многотысячная толпа. А стена особняка на улице Верней до сих пор исписана палимпсестом из любовных изъявлений. «Стена Цоя» рядом с ней – так, провинциальный заборчик с робкой надписью «я тебя люблю».
Почему же так?
Конечно, потому, что Серж Генсбур позволял себе делать то, чего другие боятся. Он был способен взять на себя все самое страшное. Будучи евреем – сделать пластинку в стиле nazi-rock. Это ладно – не будучи гомосексуалистом, записать абсолютно гейскую, да и педофильскую песню «Mon legionnaire», «Мой легионер»: в клипе для этой песни мускулистый и усатый парень превращается в нежного золотоволосого мальчика, наряженного в форму Иностранного легиона. А песня «Lemon inceste» , записанная вместе с дочкой от Биркин, Шарлоттой? Обычно название переводят как «Лимонный инцест», но по-французски лимон – это citron, а в нежном и хриплом ворковании этой песни ясно слышится – demon. Так ведь он же и фильм еще снял, «Charlotte Forever», где главную роль сыграла совсем юная Шарлотта Генсбур, а Серж – отца с инцестуальными позывами.
Что, современные французы сплошь склонны к извращениям? Разумеется, нет. Не больше, чем русские или эфиопы. Просто, будучи наследниками Паскаля и Декарта, они не прячут голову в песок и способны говорить на любую тему.
Разумеется, Серж Генсбур велик по той причине, что он изумительный музыкант и один из первых, кто задумался о World Music, о возможности сочетать кажущееся несовместимым. Это безусловно: его уроки ныне учат музыканты всего мира. Столь же неоспоримо, что он гениальный поэт, чудесный игрок словами. А во французской культуре умение перекрещивать значения и превращать одно слово в другое ценится очень высоко. Как и умение уйти от разговора или разыграть семантическую партитуру не в двух, не в трех, а в энном количестве измерений.
Он гениален и потому еще, что продолжил великую традицию святых шутов во французской культуре, начатую по меньшей мере Франсуа Вийоном. Люди ведь любят, когда им плюют в лицо, не так ли, особенно когда это делается элегантно? А насчет элегантности – этот персонаж сравним с изобретателем дендизма Бо Браммелом.
Но все это, в конечном счете, мелочь.
Главное в Генсбуре – его истинность и откровенность. Он не любил политику, любил деньги, которые тратил не глядя, в шкафу оставил после смерти один пиджак и три рубашки, бузил по-всячески и понял, что единственная ценность в человеческой жизни – это любовь. Она есть счастье, ради которого имеет смысл жить. Но любовь эфемерна, как мотылек, срок жизни которого несколько дней, и похожа на чугунный станок, десятилетиями проделывающий дырки в существовании.
Вот и сказал Серж Генсбур: «Мне очень трудно понять, что такое счастье. Мне в него трудно верить. Оно или есть, или нет». И написал абсолютный шедевр «Je t’aime... moi non plus». Что обычно переводится как «Я тебя люблю... я тоже нет».

ОТРИЦАТЕЛЬНОЕ УТВЕРЖДЕНИЕ
Серж Генсбур изменил развитие французской популярной музыки, а потом – музыки на всей планете. Этот знаток Бетховена, Брамса и Дебюсси, любитель аккордеонной «java» и Чарли Паркера в свой тигель слил русскую цыганщину, панк-рок, хип—хоп и этническую музыку. Но еще важнее – он трансформировал языковое сознание говорящих по-французски, от Квебека до Камеруна и от космодрома Куру до Новой Каледонии. Количеству его неологизмов и эллиптических переносов нет счета. Над ними бьются ученые разных стран, и ежегодно выходит несколько серьезных работ, посвященных изысканному и уродливому варианту французского языка, который создал Генсбур. И все исследователи пытаются понять смысл странной фразы «je t’aime... moi non plus».
Мы обратились к людям из разных стран, владеющим французским, с просьбой объяснить, что значит эта мантра.
Катрин Террье, Франция, переводчик с русского:
– Это значит «Я тебя люблю, я тоже нет». Но сказано странно. Это как сказать «Je t’aime, moi je t’aime aussi» («Я тебя люблю, я тебя тоже»). Вроде нормально, но ни один француз так не скажет...
Ирина Вальдрон, Россия, художник:
– «Я люблю тебя, я тоже нет». Дикое выражение.
Саймон Вальдрон, Англия, литературовед:
– «Я люблю тебя, я тоже нет». В русском нет той грамматической формы, которая по-английски может быть выражена как «I love you, me neither». Но слова Генсбура звучат в любом случае странно. Перевести легко, а понять трудно.
Мюриэль Руссо, Франция, специалист по рекламе и коммуникациям:
– «Люблю я тебя, а тоже нет». К сожалению, эту гениальную фразу трудно использовать в качестве слогана для политической кампании.
Николай Овчинников, Россия, художник:
– «Я тебя люблю, я тоже не люблю». Хотя бы по ритму почти совпадает.
Джеми Гембрелл, США, переводчик с русского, французского и испанского языков:
– Мне кажется, это «non sequitur»: автор желает выразить неуверенность в сказанном им. Но проблема в том, что в русском нет грамматической формы отрицательного утверждения, как в английском (me neither), французском (moi non plus) или испанском (yo tampoco). Впрочем, по-русски можно ведь сказать: «Ты идешь в кино? Я тоже нет».
Эндрью Соломон, США, писатель:
– Я бы перевел как «I love you, nor do I». Это звучит очень романтично, но лучшего найти не могу. «Me neither» – слишком из словаря. Смысл фразы Генсбура, видимо, такой: «Люблю тебя вместо себя». Или – «Люблю тебя вопреки себе»?
Пакита Миро-Эскофе, Франция, переводчик с русского:
– «Люблю тебя... Я тоже нет»? Нет, неправильно. Это не разговор между подростками о том, кто какое мороженое любит больше, хотя без отрицательного утверждения, которого в русской грамматике нет, перевести это невозможно. Я бы попробовала так: «Тебя люблю – я тоже нет».