Взрываюсь, и лечу! На улице солнце, и погода начинает устанавливаться. Каблуки повыше, куртку покороче – и у меня уже весна! Поёт душа, в плеере – микс из новой музыки, я мчусь по залитым солнцем улицам Москвы. Впереди три часа литературы, а внутри так легко, настроение на максимуме! И, кажется, ничего уже не способно снять эту резиновую улыбку с моего лица, сердце стучит громче каблуков, весна прилипла к моим большим солнцезащитным очкам золотистыми лучами с неба.
Звонок. Хватаю телефон, смотрю на дисплей – учительница физики из школы… (не думала, что она вообще знает мой телефон). «Аня!!! Ты знаешь, что твой зачёт не выше тройки!?» - доносится из трубки надрывный, пискляво шершавый голос Екатерины Филипповны. Ненавижу когда на меня кричат! «Да», - отвечаю я спокойно, а сама замедляю шаг и опускаю поникшие глаза, минуту назад наполненные энергией и любовью. Брови тут же тучами наползли на мои слипшиеся ресницы, которые весь день казались мне длинными и гнусными. Расстроилась… Кладу трубку в карман и плетусь по невысохшей от вчерашнего дождя дороге. Ну, когда уже этот поворот на улицу Правды? Все одинаковые какие-то! Никогда меня ёщё так не раздражали эти назойливые, ослепляющие лучи солнца! И туфли жмут. Как я этого раньше не замечала? И каблуки такие высокие. Чувствую себя огромной и нелепой. А за следующим поворотом меня ждёт трёхчасовая лекция о писателях двенадцатого века… Хочется кушать и спать. Завтра в школу, завтра физика… А учебник не открытый так и лежит сейчас дома на столе… или в сумке…
Резиновая улыбка давно растянулась и повисла. Её век не долго – умирает от первой неприятной новости… На плеере села батарейка. Теперь затихло и в душе, и в наушниках… Всё как назло.
Подхожу к подъезду. Вздохнув, звоню в домофон и поднимаюсь на лифте. Вижу Аньку (девочку с которой занимаюсь), её горящие большие глаза, смешное выражение лица, и улыбаюсь. Эта физика – такая мелочь! Сдам я её! А дружеская улыбка – это важно! Прохожу в комнату дышащую литературой и, как ни крути, весной, щурю глаза, глядя на впившееся в меня солнце, и вот я уже готова просидеть все три часа, готова слушать и писать, ведь у меня ещё дорога домой, красивые туфли и хорошее настроение…
Неужели ты даже не взглянешь на часы, а вот так, просто и приторно,
сядешь в свою машину, повернёшь ключ и тронешься в этот путь,
освещаемый глянцевым светом жёлтых фонарей.
Нет. Ты всё-таки останавливаешься. Вытаскиваешь из чёрного кармана
пиджака пачку дорогих сигарет, медленно закуриваешь. Откуда-то из тебя
в ночь летит сизый дым,исчезающий так быстро, что не успеваешь
проследить даже его направления. Ты, всё так же медленно, куришь,
втягиваешь и выпускаешь на свободу серое марево. Искорка на конце
палочки смерти попеременно тускнеет и освещается, будто бьющеесе
сердце играет таинственный ритм.
Твой взгляд блуждает по дороге, скользит по разделительной полосе и,
остановившись где-то у поворота, спешит обратно к твоим рукам и
недокуренной сигарете. Твои стройные ноги несут тебя к толстой белой
нити, которой грубо прошито шоссе. Пальцами раздвигая занавес мрака
ты вдыхаешь в себя густую ночь. Ты щуришь глаза от света, слишком
ядовитого для тебя одного.
Гудки.
И шорох листвы, задетой порывом ветра.
В твоих мыслях всё выходит резко, быстро и жестоко. Ты закрываешь глаза.
Веки, ресницы и далёкие фонари на туманных мостах, роняющие свои тени
в стеклянную воду.
Ты забываешь всё заново. С каждой выкуренной сигаретой.
Гудки...
Такие большие девочки. Выросли и курят свои первые-сотые сигаретки.
Курят часто, курят быстро. Такие большие девочки. Встречаются с мальчиками,
чем-то хвастаются, собирая стайки своих подружек. Всё на школьных лестницах,
падая вверх тормашками. Такие большие девочки. Раскрыли наивные ротики и
смотрят как на них не обращают внимания, а они хвалятся сигаретками ещё
громче, чтобы их услышали. Такого маленького роста большие девочки, ещё
не окончили школу, уже убившие свои лёгкие, сгубившие порочность и
запоровшие детство. Ходят вразвалочку, так круче им кажется, затягиваются
и что-нибудь громкое матом, чтобы их услышали. Чтобы все знали.
Такие большие девочки. Выросли и живут своей странной никчёмной жизнью.
Потом оглянуться и ужаснуться. Но хорошо, если оглянуться, бывает ведь и
ничего не видят, такие и дальше жалкие.
Боже, как это глупо - принципиально, и поэтому глупо.
Между нами теперь стена до небес, непробиваемая и непреодолимая,
как будто отделяющая два совершенно разных мира, в которые,
если кому-то из нас и удастся ступить (что маловероятно),
то живым уже не уйти.
Я останусь здесь. Безо всяких ненужных, в первую очередь
самой себе, попыток почувствовать ту пустоту и холодный ветер,
бушующий за стеной. Я останусь. Такой, какая есть.