- “Quite, calm, peaceful… Isn’t it hateful?” - то и дело вздыхала я, в очередной раз протыкая иглой не только несколько страниц протокола, но заодно и собственный же палец. Конечно, за две (или всё-таки три?) недели, проведённые во дворце правосудия, можно было бы и научиться шить дела, не нанося при этом физических увечий себе и глубоких моральных травм окружающим, но… Но.
И вообще, если вы до сих пор считаете бумажно-канцелярскую работу непозволительно лёгкой и просто идеально подходящей для хрупких девушек, то возьмите двадцать листов плотной бумаги, парочку ламинированных документов, конверт с неотклеенным уведомлением, стандартную обложку из добротного картона и попробуйте проткнуть получившуюся кипу довольно тонким и не слишком острым шилом. А потом прошить всю эту макулатуру так, чтобы она не развалилась при первом же удобном случае. И - да будет вам просветление. Вместе с культурным шоком, в качестве тех самых страданий, которые какие-то безумцы провозгласили строго обязательными спутниками духовной эволюции человека.

Вы не поверите, но за первые четыре дня этой рабочей недели у нас не случилось ничегошеньки из ряда вон выходящего. Ни тебе очаровательной в своём идиотизме уголовщины, ни даже сколь-нибудь любопытных гражданских дел. Сплошная административка из разряда "всё признаю, во всём раскаиваюсь, на всё согласен".
Ennui mortel, одним словом, или просто затишье.
- Только бы – перед бурей, - тайно мечтала я.
И домечталась, разумеется. Как это и бывает каждый раз, когда я забываю о том, что слово «скучно» в моих устах – это что-то вроде страшного заклинания, вызывающего природные катаклизмы, происшествия личного, а в особо запущенных случаях и глобального масштаба и прочие ужасы бытия.
Нет, наш мировой во всех отношениях суд от моих «вершительских» способностей, к счастью, никоим образом не пострадал. На нём мои пожелания вообще никак не отразились. Весь кошмар этим пятничным утром достался исключительно мне. И устроили его не какие-то неведомые обстоятельства или тайные враги, а мой собственный организм. Который, наконец, почувствовал весну и на радостях, не иначе, решил повторить своё прошлогоднее безобразие. Перспектива по второму раз пережить один из самых паршивых дней в моей распрекрасной жизни сначала просто впечатлила, а затем и возмутила меня до такой степени, что я аж на десять минут опоздала в зал суда, чего со мной раньше не бывало. Но «опоздала», разумеется, лишь по своим меркам, а официально – конечно же, пришла вовремя.
Всё это было очень удивительно, с учётом того, что изначально я искренне собиралась вообще никуда не идти, ибо свалиться где-нибудь по дороге к правосудию мне как-то совсем не улыбалась, а такой поворот событий был наиболее лучезарным из всех возможных. Но тут в дело вмешался закон подлости. Именно он коварно согнал подругу по труду праведному Марину с её законно-рабочего места в архив и, тем самым, поставил крест на моей надежде дозвониться ей и предупредить, чтоб меня сегодня не ждали. А я ж девушка воспитанная. Людям хамлю исключительно по глупости или после того, как найду тому уважительную причину, а так – скорее сдохну, чем не сделаю что-то или опоздаю куда-либо, не предупредив об этом заранее всех заинтересованных лиц. Поэтому, когда очередная попытка коммуникации с коллегами торжественно провалилась под аккомпанемент длиннющих гудков, я вместо того, чтобы с горя отгородиться от внешнего мира при помощи одеяла и целых трёх подушек, волевым решением стащила себя с кровати, привычным движением руки включила на плеере Depeche Mode (воистину, душеспасительная музыка) и принялась собираться в недальний путь.
В конце концов, шансов быстренько обрести душевное равновесие, околачиваясь в суде, среди разношёрстной публики, у меня было гораздо больше, нежели в том случае, если б я осталась дома – страдать в гордом одиночестве. К тому же, когда я уже выбегала из дому, из зеркала на меня взирал столь симпатичный шедевр в лучших традициях неолиберального декаданса, что скрывать эту поистине сногсшибательную (в самом что ни на есть прямолинейном смысле слова) красоту от народа я просто-напросто не посмела.

Первые несколько часов своего пребывания на просторах суда я восседала на месте гособвинителя в обнимку с неожиданно оказавшимся интересным делом и упорно уговаривала себя не расклеиваться хотя бы до конца рабочего дня, ибо нам – скромным гениям и просто частным детективам – не престало вываливаться из реальности всего-то после пяти бессонных ночей.
К полудню на меня уже стало вполне возможно смотреть без опасения ослепнуть от восхищения. А после обеда к нам заглянули на огонёк очередные частные обвинители, и, послушав их россказни, я окончательно пришла в себя. После чего с чувством выполненного долга сбежала домой.
Точнее, собиралась сбежать домой, но по дороге вдруг осознала, что на дворе пятница, не самая ужасная на свете погода и вообще светло, и отправилась гулять. Потому что ещё в незапамятные времена поселившаяся в моей душе искренняя уверенность в том, что ничто так хорошо не помогает от крайней степени переутомления, как хорошая прогулка, таки неистребима. Идиотизм, во всяком случае – мой собственный, увы, вообще, не лечится. Зато постоянно приводит к весьма весёлым (с моей точки зрения) и поистине ужасающим (по извечно неправильному мнению окружающих) последствиям.
И вчерашний день в этом плане оказался прямо-таки исключительным. Мало того, что за всё его время мне так и не довелось никого по-настоящему напугать, ни своим видом, ни состоянием, так и сама я каким-то удивительным образом избежала потрясений. И даже вполне благополучно добралась до дому к вечеру поближе. Правда, стоило мне переступить порог дома, как силы, присутствию которых в своей жизни я удивлялась на протяжении нескольких прошлых часов, мигом куда-то исчезли, но падать на диван, едва стянув с себя сапоги и пальто, и тут же проваливаться в глубокий сон – это для меня уже давно норма жизни.