Сегодня, наконец, собралась с силами, а заодно с духом и мыслями, и предстала пред ясны очи своих коллег. Живая, будем считать, что здоровая, и, разумеется, жаждущая бурной деятельности. В общем, нормальный и вполне себе жизнерадостный человек, а не то приведение с закатывающимися глазами и бело-синей физиономией, которое они имели сомнительное удовольствие лицезреть в финале нашей прошлой встречи.

Товарищ охранник нынче был явно не в духе, а потому проникнуть в недра нашего штаба мне удалось лишь со второй попытки. Первый вариант пропуска, любезно оформленного для меня подругой по интеллектуальному труду, ему не понравился. Подпись там, видите ли, какая-то не такая была. А она была вполне нормальная, уж поверьте человеку, не жалующемуся на зрение и разбирающемуся в таких мелочах.
Впрочем, спорить со стражем порядка было себе дороже. Вот мы и нашли себе другие занятия: моя коллега побежала за новым пропуском, ну а я, оставшись внизу ждать её возвращения, принялась налаживать дружественные отношения с местными вышибалами и, должна признаться, добилась в этом деле немалых успехов. Так что, к тому времени, как все формальности были улажены, разгоревшийся на ровном месте конфликт оказался целиком и полностью исчерпан. Во всяком случае, колкостями в наш адрес хранители спокойствия сыпать перестали.

Кажется, все, кто хоть краем уха слышал о моих злоключениях, уже успели (причём, некоторые – не по одному разу) напомнить мне о том, что энтузиазм, конечно, штука хорошая, но нельзя же доводить себя до такого переутомления. Уж каких только речей о пользе отдыха я не слышала за эти дни, но первенство среди подобных заявлений по-прежнему удерживает фраза одного до невозможности замечательного товарища, который в самые первые дни моего больничного бытия позвонил мне, и сказал, что, мол, я всё понимаю, но работа должна приносить человеку удовольствие, а не надгробным камнем для него становиться.
Он тогда ещё о пользе здорового пофигизма разглагольствовать пытался. Ну, я его послушала, разумеется, благо говорить человек умеет, мягко говоря, получше большинства окружающих. А потом напомнила ему о том, что сам-то он целыми днями работает за пятерых, и не ради повышения в должности или чего-то в таком духе, а просто потому, что невозможно делать любимое дело в полсилы. После этого ему уже не оставалось ничего, кроме как признаться в том, что, да, есть такое дело и, пожелав мне скорейшего выздоровления, распрощаться со мною.