Говорят, мол, пойми, что у тебя хорошо получается, и сделай это своей профессией. А как быть, если лучше всего умеешь свет из лампочек воровать? Кому такие работники нужны?
Нет, конечно, Олег выучился на программиста и устроился продавцом в канцелярский: не ждать же, листая вверх-вниз новости в соцсетях, пока предложат чей-нибудь свет стащить. Да и родители о чудесной способности не знают — ещё назвали бы бездельником. А он не бездельник, он невостребованный специалист; это совершенно другое!

Ворует Олег профессионально: хватает пары мгновений сосредоточенного взгляда — и с мимолётным вдохом свет наполняет грудь. Ни одно подозрение по макушке не стукнет — если, конечно, горящие глаза не выдадут. Но кто додумается искать погасший свет в глазах нечаянного прохожего?
Эх, приносить бы пользу, а не только хулиганить! Такой талант пропадает!
Увы, в мире вряд ли найдётся тот, кому нужен вор света. Поэтому остаётся целыми днями продавать краски, тетради и карандаши, а в свободное время развлечения ради гасить лампочки на пути у прохожих. Как делал с самого детства.

Олег не помнит, когда научился воровать свет; и уж тем более не помнит, откуда взялась идея не в охапку, например, ловить, а именно вдыхать. Кажется, будто умел всегда, буквально с рождения. Но кто рождается на такое способным?
Первое воспоминание об украденном свете — урок чтения в начальной школе, страх получить двойку за недоученное стихотворение и то, как глубоким вдохом гасит все лампы в классе. Пока пощёлкали выключателями, пока вызвали электрика, пока перешли в другой кабинет, не обратив внимания, что здесь лампы вспыхнули ещё до того, как их зажгли, — часы отсчитали двадцать минут, и стихотворениями никого мучить не стали.
Когда погасил свет второй раз — опять в классе, опять из-за невыполненного задания, но теперь по математике, — Руслан, сосед по парте, восхитился: «У тебя глаза в темноте горят!» Так Олег узнал, что украденный свет не просто теплеет в груди, словно драконье пламя, но и подсвечивает золотом карие глаза.
Дома встал перед зеркалом и несколько раз погасил-зажёг лампочку, наблюдая, как вспыхивает и затухает свет вокруг зрачков. Потом родители прикрикнули: «Хватит с выключателем баловаться!» — и пришлось вернуться к домашнему заданию. Ах, знали бы они, что баловался вовсе не с выключателем!..

Родителям даже не пытался рассказать про свою способность: звучит она как сказка, а взрослые в сказки не верят. К тому же вдруг скажут: «Это невозможно», — и сразу разучится свет воровать? Перестал же трястись от мысли про монстра из шкафа, едва заверили, что некому прятаться среди старых курток; не работает ли оно так же и с добрыми чудесами? Поэтому Олег молчал — и лишь иногда, ради ощущения тайной власти, гасил одну из лампочек в люстре. Но, конечно, исподтишка.
В школе Олег ещё не раз отменял нелюбимые уроки, забирая из класса весь свет; и порой, возвращаясь с курсов через вечерний парк, гасил фонари перед случайным прохожим и зажигал их за его спиной. Но больше всего нравилось воровать свет из чужих квартир. Позвонить в домофон и с хохотом убежать — это каждый может; а вот погрузить в темноту гостиную, стоя под её окнами, кто сумеет?
Ребята, с которыми гулял, отважно расцарапали ладони ради клятвы, что никому не проболтаются о тайне. По их просьбам Олег воровал свет из овощного киоска или из фар проезжающей машины — и гордо показывал, как при этом вспыхивают глаза.
Конечно, за баловство ни разу не попало: придёт ли в голову, что лампочка погасла из-за мальчика, стоящего неподалёку? И Олег, широко улыбаясь от распирающего чувства вседозволенности, сам себе придумывал испытания: а получится утащить свет из квартиры на девятом этаже, а как долго сумеет вдыхать-выдыхать, ни искорки не потеряв, а сможет погасить один фонарь и вместо него зажечь другой?..

Потом, впрочем, хулиганить разонравилось. Ну, похвастается ребятам, ну, скажут ему: «Вау, круто, вот это ты даёшь!» — и что дальше? Хотелось, чтобы не только посвящённые в тайну могли оценить, но кто похвалит за хулиганство? А как воровством света пользу приносить, да такую, чтобы любой мог заметить, — не придумал.
Поэтому налёг на учёбу: срывать уроки похищенным светом удобно, но не пора ли наконец их выучить?
Вскоре вырвался в отличники и до самого конца школы за четверти получал сплошь пятёрки. Правда, когда начинаешь в срок решать уравнения и честно читать параграфы, на баловство не остаётся ни времени, ни сил. Потому оставил в покое чужие гостиные и фонари в парке; и лишь в своей квартире порой гасил и зажигал лампочки — чтобы совсем не разучиться. Не самая полезная способность — зато какая сказочная! Дураком будет, если её потеряет.
В колледже Олег вновь расслабился: половина лекций превращала мозги в вату, до того нудно их читали, а ещё четверть вовсе никогда бы не пригодилась. Вот зачем ему культурология, особенно когда вместо чужих культур там говорят исключительно о православии?
Значит, можно и сорвать одну-две пары, привычно погрузив аудиторию в темноту. Или, ничего не срывая, тихонько баловаться с какой-нибудь лампой: вдыхать её свет, позволяя теплом разлиться в груди, и медленно выдыхать, точно дракон — пламя. Главное — сесть подальше от других студентов, чтобы горящие глаза не заметили: ни к чему лишние вопросы.
Тем не менее выпустился Олег с красным дипломом. Получил от родителей много тёплых слов и неожиданные деньги на первое время самостоятельной жизни, переселился в съёмную квартиру — и решил, что наконец перерос желание чужой похвалы. Значит, пора вспоминать, как хулиганил в детстве.

Вот теперь и гасит то фонари в сквере, то лампочки в гостиных да кухнях. А порой целый подземный переход погружает во мрак, ловко затаившись в тени, — и ухмыляется: как приятно пугаются люди! Топчутся на месте, не зная, дальше шагать или вернуться, вытаскивают телефон, чтобы дорогу подсветить, озираются по сторонам, голову в плечи втянув... Можно в этот момент захохотать приглушённо — и наградой станет громкий топот.
Раз не получается другим пользу принести, так хоть себе, любимому, удовольствие доставит. Иначе зачем такая прекрасная способность дана?

***

Хорошо быть продавцом: ходишь по магазину, думаешь о своём, когда надо — отвлечёшься на покупателя, обслужишь и вновь свободен. Ещё бы по поводу ценников никто не ругался и глупые вопросы не задавал — о другой работе бы и не мечтал!
Ценники Олегу самому не нравятся: на глупых распечатанных бумажках информации почти ноль. Что значит «тетрадь 48 листов», когда этих тетрадей — несколько стопок и все стоят по-разному? И если одни покупатели предпочитают цену уточнить, то другие решают поскандалить. Олегу несложно и выслушать, и согласиться, что это полный бардак, и предложить отмену покупки — но охота же кому-то воздух сотрясать и нервы тратить?
Эх, мог бы — все бы ценники поменял! Но, увы, продавец — существо подневольное: что в систему внесли, с тем и работает.

Сегодня, к счастью, обходится без скандалов; и глупый вопрос задают всего один: «А есть у вас гелевая ручка толщиной ноль шесть? Как это нет, вот же ноль пять и ноль семь! Значит, и ноль шестая должна быть!» Совершенно вымотанный объяснением, что толщину гелевых ручек определяет не магазин, а производитель, Олег гасит лампочку у выхода прямо над головой этого зануды. Пускай по-настоящему он не пугается, но всё-таки вздрагивает — и Олег ухмыляется вслед: будешь знать, как донимать дурацкими вопросами.
Жаль, в магазине особенно не похулиганишь: решат ещё, что с лампочками проблемы, начнут менять по десять раз — а напрягать несчастных электриков не хочется. Да и стремянки посреди торгового зала обходить — то ещё удовольствие. Поэтому хулиганить Олег начнёт после работы: по пути домой поменяет местами цвета у пары неоновых вывесок (жаль, долго эффект не держится), ненадолго опустит темноту в киоске с кофе, а пока будет в квартиру подниматься — вдохнёт-выдохнет свет с этажей, так, для разминки.
На серьёзную же охоту Олег выйдет ближе к ночи: тогда гаснущие фонари особенно бьют по нервам — и до чего в такие моменты сладок чужой страх!

С вывесками и киоском проделывает как задумал — а вот в подъезде воровать оказывается нечего: от первого до последнего этажа — сплошь темнота. Неужели ещё один хулиган объявился, которого хлебом не корми, дай чужой свет утащить? Или обычные перебои с электричеством?
Включив на телефоне фонарик, Олег неспешно поднимается на свой пятый этаж — на всякий случай оглядываясь по сторонам. Вдруг где-то стоит такой же, как он, со светящимися глазами, с полной грудью украденного света? Познакомиться бы, поговорить о тяготах жизни отличающегося, когда не перед кем открыться, некому всю правду рассказать, приходится рот держать на замке, лишь бы сумасшедшим не сочли...
Сердце грохочет в предвкушении — но лестничные площадки пусты и напряжённо тихи, так что холодок бегает по коже. Вот, значит, как чувствовали себя те, перед кем гасил лампочки в подземных переходах?

Едва Олег доходит до третьего этажа, свет возвращается, прокатываясь волной сверху донизу. И чудится, или правда гулко звенят перила: не то съехали по ним, не то рукой по перекладинам вели, когда по лестнице сбегали? Да только как пробежали незамеченными? Или этот вор — вовсе не человек и обычным людям ни за что его не увидеть?
Давно знакомый подъезд обжигает льдом, точно распахнутая морозилка. А у двери квартиры прямо-таки зубы стучат: рухнуть бы на колени и голову руками закрыть — или припустить со всех ног из дома. Но Олег стискивает ключи и медленно вдыхает-выдыхает, упрашивая сердце не ломать несчастные рёбра.
Значит, вор тоже чужой страх любит? А может, он почуял родственную душу и поэтому встал именно здесь, чтобы свет похитить? Эх, что ж так долго по лестнице тащился!
Придёт ли он ещё раз? Удастся ли поговорить? Записку, может, оставить?..

Олег усмиряет внутренний муравейник, отпирает замок и, пройдя в комнату прямо в обуви, пишет на клейком листочке: «Я такой же, как ты. Давай поговорим?» И лепит его на входную дверь.
Пускай повезёт!

***

На следующее утро в глазок никого не видно — и на площадке никто не поджидает. Но рано расстраиваться: наверное, этот вор, кем бы он ни был, заглянет ближе к вечеру. И Олег со спокойной душой уходит на работу.
Почти со спокойной: любопытно до зуда в груди, откликнутся ли на просьбу и что о себе расскажут. Вдруг помогут вспомнить, как научился воровать? Но и просто встретить собрата — счастье; даже если не сойдутся характерами и ни за что не станут общаться дальше.
Интересно, как же он так ловко вчера сбежал?

Весь рабочий день Олег держит себя в руках — иногда в прямом смысле, обнимая за плечи. А вот после рабочего дня... О, после рабочего дня даже о хулиганстве не думается! Мысли скачут вокруг предстоящей встречи: будет, не будет, поговорят, не поговорят, поймут друг друга, не поймут, — а ноги сами несут по привычному маршруту в такт колотящемуся сердцу. Поэтому вместо получаса дорога занимает от силы минут пятнадцать — но удивиться толком не выходит. Не до удивления сейчас; надо вытащить ключи, открыть подъезд и...
Дыхание обрывается: в подъезде вновь темно. А значит, на пятом этаже, возле квартиры...
Олег вмиг взлетает по лестнице, и даже разлитая в воздухе ледяная жуть не пугает настолько, чтобы ноги прилипли к ступеням. Возле квартиры, в особенно густой темноте, стоит... Это, блин, кто такой? Или... или что такое?

Ожидал увидеть человека или кого-то похожего, на худой конец, а в темноте стоит... темнота?! Да, имеющая форму чего-то звероподобного, с узкой мордой и длинными лапами-щупальцами — но всё-таки темнота. И не столько стоит, сколько покачивается над полом, уцепившись за стену и потолок; и сверлит пустыми белыми глазами.
А может, существо слишком чёрное, потому деталей и не видно?..
В любом случае оно не человек — и вряд ли когда-то им было. Погорячился, назвав себя таким же.
И вроде давно знаком с мистической стороной мира, а всё равно приходится вытереть ладони о джинсы и подрасстегнуть куртку, чтобы футболка не липла к спине.

— Это ты, значит, здесь живёшь?
Голос — точно по стеклу когтем царапнули, аж все жилки перетряхивает. Олег морщится и отвечает как можно наглее:
— Да, я. А что?
— И записку, значит, тоже ты оставил?
Вот тут можно и отступить, соврать про детей-шутников или похлопать глазами: впервые вижу! Но хотели бы напасть — напали бы сразу, правда? Вдруг горят желанием поговорить? Подумаешь, внешность нечеловеческая; из-за этого не общаться, что ли?
— Я, — кивает Олег. И сцепляет пальцы в замок, чтобы не дрожали.
А существо, вытянув морду, обнюхивает от уха до уха и одобрительно скалит острые зубы:
— Тоже любишь наводить темноту и собирать чужой страх. По запаху чую: тянется с первого этажа как раз до твоей квартиры.
Понятно теперь, почему вчера здесь поджидало. Только что ж сбежало? Неужели застеснялось?

Олег досадливо поправляет воротник куртки: надеялся всё-таки на встречу с человеком, а не с загадочной тварью из темноты. Что у них общего — кроме воровства света, само собой? Интересно, кстати, а как...
— А как ты свет воруешь? Я вот его вдыхаю.
Существо смеётся — не менее скрипуче, чем говорит:
— Я не ворую свет. Я выпускаю темноту, которая вцепляется в самую человеческую суть. И тогда человек начинает бояться. А чем больше он оглядывается по сторонам, чем больше замечает — тем глубже проникает в него темнота и тем вкуснее получается страх.
Вот оно что. Всё ради чужого страха, а не как у него: страх — лишь приятный бонус. И ни о каком воровстве речи нет.
Ни капельки не похожи — а понадеялся-то...

Негромко хлопает подъездная дверь, и существо лоскутом темноты слетает вдоль перил — даже не попрощавшись. На площадке вспыхивает лампочка — и Олег тут же вдыхает её свет, чтобы не бил по отвыкшим глазам.
Вот тебе и счастье встретить собрата — который не собрат вовсе. Думал, тоже хулиганит, над людьми потешаясь, — но разве кусачую темноту можно считать безобидной шуткой? Аж дрожь по спине, будто лёд за шиворот сыпанули!
Но... правда ли ни капельки не похожи? Ведь тоже не против окунуться в волну чужого страха, недаром гасит лампочки в переходах, где мельчайшие крупицы темноты бьют по нервам. И громкое возмущение — не попытка ли оправдаться: раз не одобряю, значит, я точно не такой?..
Раздражённо фыркнув, Олег позволяет лампочке неспешно разгореться и отпирает квартиру. Какие оправдания? Не принёс в мир ничего ужасного — потому что вовсе не приносил, только убирал. И кто мог пострадать из-за ненадолго украденного света?
А вот из-за темноты, выцеживающей из людей страх, точно сок из берёзы, — ещё как!

— Я не такой, — бросает Олег в тишину подъезда. И снимает с двери записку.
Пускай существо отменным нюхом почует настрой и обходит стороной квартиру.
А он, пожалуй, хулиганить сегодня не пойдёт.

***

Среди ночи стучат в дверь — вернее, не стучат, а мерзко царапают по металлу. Это кто такой наглый пришёл будить? Между прочим, в законный выходной!
Впрочем, в выходной можно отоспаться, а вот если бы предстояло вставать в восемь...
С широким зевком отпирая замок, Олег догадывается, кого увидит на пороге — или над порогом, если вновь уцепятся за потолок. И собирается немедленно объясниться: мы не похожи, я ошибся, больше не хочу встречаться, — но висящее на стене существо даже поздороваться не даёт.
— Пойдём на охоту!
Скрипящий голос проясняет мозги лучше самого противного будильника — и капли холодного пота скатываются по спине. Посчитали достойным, приняли в стаю и вот зовут ходить по подъезду и пить чужой страх. А на отказ, интересно, как отреагируют — с такими-то острыми зубами и умением заворачивать в кокон непроглядной темноты?
— Давай-давай! — сверлит белыми глазами существо. — Знаешь, как прекрасно моя темнота вливается в сны, превращая их в кошмары? В реальности человек может убедить себя не бояться, но там — никаких шансов. Урожай соберём что надо! — И, приблизив морду к лицу, оно обдаёт ледяным дыханием: — Сегодня, так и быть, поделюсь темнотой, а дальше будешь учиться сам её выпускать.

Самое время отшатнуться и доказать, что пугаешь ради смеха! Но Олег закусывает губу. Вот же она, работа мечты: нагоняй темноту, получай взамен сладкий страх — выгодная сделка! А там, глядишь, и деньги больше не понадобятся: вдруг через пару-тройку недель сам превратится в нечто с узкой мордой и щупальцами?..
И кого обманывал, громко заявляя, что ни капельки не похожи? Ишь как за предложение уцепился!
Но одно дело — погасшим фонарём припугнуть, и совсем другое — с головой в кошмар погрузить.
Раньше частенько снились кошмары: будто прыгает из окна любимый кот и разбивается об асфальт; будто вышел из берегов залив и пожирает дом за домом, их — следующий; будто за окном раскрылась бездонная пасть космоса, и грядёт оттуда чёрное, жуткое, ледяное, и негде прятаться, некуда бежать... Просыпался с колотящимся сердцем, обнимал себя дрожащими руками, глушил подушкой всхлипы. До первых солнечных лучей боялся засыпать: вдруг опять туда угодит?
Готов подарить такое же соседям, чтобы вдоволь страху напиться? И пусть дети мочат постель, пусть у кого-нибудь прихватит сердце — зато они с существом не останутся голодными.

Передёрнув плечами, Олег качает головой:
— Я никуда не пойду. И тебе не советую: нехорошо над людьми издеваться.
Существо скрежещет, точно несмазанные дверные петли:
— Поглядите, как мы заговорили! А кто лампочки в переходах гасил, чтобы прохожих напугать?
И откуда оно знает?..
— Это другое, — скрещивает руки Олег. — Мои погашенные лампочки на чудо похожи: пускай страшно, но не до истерики, скорее неожиданно. А вот твоя темнота с чудесами ничего общего не имеет.
— Так ты, значит, за чудеса-а... — противно скрипит существо. — Ты, значит, соврал, что мы похожи...
И, в одно мгновение обвив щупальцем вокруг пояса, вытаскивает из квартиры.

Олег даже испугаться не успевает, тем более — сообразить, что делать. Но, к счастью, сразу его не съедают — роняют на коврик у двери и заглядывают в лицо пустыми глазами.
— Нехорошо ты поступаешь: сказал, что мы похожи, а сам на охоту выходить отказываешься. А мне, может, единственная радость в жизни — наконец собрата повстречать. А собрат берёт и оказывается наивной, верящей в чудеса тряпкой.
«Как будто я не надеялся собрата встретить! — стискивает кулаки Олег. — Как будто мой собрат не оказался мерзкой тварью, нагоняющей на людей ужас!»
— Что ж, не хочешь — не надо, — продолжает существо, всё ещё цепляясь за потолок и покачиваясь перед носом. — Этой ночью только я на охоту выйду — и начну с тебя, хоть ты и не спишь. Сейчас близко-близко с моей темнотой познакомишься; смотри!

Гаснет над головой лампочка, погружая этаж в сумерки, — а сумерки за пару мгновений сменяются ночью. Во все стороны от существа расползается густая, как смола, темнота; и двери квартир исчезают, растворяются стены, и собственных ног Олег не видит.
А вслед за темнотой затапливает вязкий ужас: сердце прыгает между пятками и горлом, зубы выбивают чечётку, крик мечется в груди, вырываясь наружу задавленным писком. Подскочить бы и кинуться прочь: куда угодно, как угодно, хоть окно собой выбить — лишь бы здесь не оставаться.
Невидимое в смолистом мраке существо утробно скрежещет — лакает, наверное, Олегов страх. А если весь подъезд в кошмар погрузить — вот так пир получится!
И ладно подъезд — но вдруг оно не остановится? Окутает темнотой дом, улицу, весь район...
Сколько людей проснётся в ледяном поту и с криком на губах? А скольких страх и вовсе жизни лишит?

Вцепившись в коврик, Олег жмётся к двери квартиры — не позволяя себе вскочить и рвануть вниз по лестнице. До чего бесполезная досталась способность! Умел бы зажигать свет — вмиг расправился с дурацкой темнотой; но, увы, умеет лишь воровать — и толку?
Погодите, а если...
Эта темнота — не отсутствие света. Эту темноту выпускает существо. А значит, чисто теоретически...
Получится ли? Никогда не пробовал!
Так самое время?..

По крупицам собрав остатки смелости, Олег усмехается темноте: так ли ты непобедима? И вдыхает её — густую, ледяную до того, что сводит горло; на первый взгляд бесконечную, но вот уже видно бледные ступни, соседнюю деревянную дверь — и оскаленные зубы существа.
— Ты что... Нет, так нельзя! Ты не имеешь права!..
Вцепится в горло — и всё, конец: но вместо этого подтягивается к потолку и пропадает в вентиляции. Неужели решило, что криво ухмыляющийся Олег — куда более жуткая тварь?
Что ж, не ошиблось.

***

Олег сидит на коврике, уткнувшись затылком в приятный холод двери. Голова, кажется, вот-вот развалится на осколки — но надо потерпеть. Осталось, он чувствует, немного.

Темнота царапалась в груди, душила, и готов был умереть, лишь бы не позволить ей затопить подъезд и щедро одарить жителей кошмарами. К счастью, сообразил, что дело в густоте — а значит, если выдыхать по чуть-чуть, она рассеется и никому не навредит.
Этим и занялся — и вымотался куда сильнее, чем когда вдыхал. Не привыкло тело столько льда и ужаса в себе держать. Но не всё ж с лампочками забавляться и хулиганить, а?
Сейчас выдохнет остатки, кое-как поднимется и пойдёт кормить себя обезболивающим. И — досыпать. Какое счастье, что сегодня выходной!

...Когда растворяется в утренних лучах последний тёмный лоскут, Олег бессильно смеётся. Пускай не заплатят, пускай не со светом работал — но вот и пользу принёс, вот и пригодился воровской талант. А досадовал, мол, напрасное умение!
Где бы сейчас был, если бы не научился свет воровать? И где, интересно, будет — теперь, когда понял, что не обязательно воровать только свет?
Ох и в любопытный пазл складывается жизнь!