Если решил учиться в Вильнюсе — будь готов к тому, что твоя жизнь перевернётся вверх тормашками, а со вбитыми в голову представлениями о нормальности придётся распрощаться. И всё это — непременно под аккомпанемент бесконечного лабиринта улиц, литров самого вкусного кофе и ветров, которые дуют в одном направлении.
(По мотивам «Сказок старого Вильнюса» и «Тяжёлого света Куртейна».)

Вторая часть

***

Иво находит Рэма всё в том же кафе — но, конечно, не вываливает немедленно: знаете, вы мне... ой, то есть ты мне — приснился! Абсурд: человек не обязан контролировать, кому он снится, даже в курсе быть не обязан; так что Рэм тут ни при чём, быть может, ему и знать о своих ночных похождениях не обязательно.
— Привет, — у Рэма, оторвавшегося от ноутбука, глаза вспыхивают заметным теплом. — Снова будешь ждать своего бога?
— Да нет, — поводит плечом Иво, — я... — И признаётся со вздохом: — Я вообще-то к тебе. Познакомиться поближе хотел; если ты не против...
Рэм явно оживляется, даже ноутбук закрывает; указывает на соседний стул: садись, мол, чего стоишь? — и сам двигается ближе, облизывает губы.
— Это хорошо, что ты... Хорошо. Я спросить хотел... — он машинально дёргает рукав лёгкого свитера, то обнажая запястье, то опять скрывая. Иво следит невольно за движением его руки: по запястью вьются белые шрамы. Ой. Или не ой, или у него дома живёт чересчур игривая кошка...
А Рэм подскакивает, так и не договорив:
— Может, тебе принести чего-нибудь? Кофе? Чаю? Всё за мой счёт, не стесняйся.
Принести? Ему? За чужой счёт? Рэму так важно поговорить, что он готов на что угодно? Не то чтобы купленный кофе был прямо-таки чем угодно, но предлагать угощение тому, кого видишь второй раз в жизни...
Впрочем, кто сказал, что все вокруг должны быть такими же стеснительными, как Иво? Может, для Рэма в порядке вещей угостить даже того, с кем впервые столкнулся и ни слова сказать не успел; а тут — уже едва ли не хорошие знакомые получаются...
Сцепив пальцы в замок, Иво нервно посмеивается:
— Можно беличий латте, есть у них такой... Они туда бухают столько сиропа, что пить невозможно, представляешь? Но ты всё-таки принеси, пожалуйста, я это невозможное совершу...
— Сейчас будет, — кивает Рэм; и убегает в кафе, действительно убегает, это даже быстрым шагом не назвать.
А Иво хватается за голову: это ж во что такое он влип? Что Рэм от него хочет? И почему он такой дёрганный: в прошлую встречу был образцом спокойствия, что ж случилось за какую-то жалкую неделю?..

Рэм выходит из кафе спокойнее некуда, молча ставит на стол чашку, жестом просит подождать — а сам опускается на стул и размеренно дышит; судя по едва уловимым кивкам, явно на счёт. Иво понимающе кивает: конечно, сколько тебе нужно; делает осторожный глоток и морщится: то что нужно. Даже самый ужасный разговор не сравнится с приторностью этого кофе.
— Прошу прощения за истерику, — улыбается Рэм, взъерошивая волосы; немножко нервно у него выходит, но всяко спокойнее, чем раньше. — Ты сейчас всё поймёшь. Помнишь, твой бог тогда болтал про площадь Восьмидесяти Тоскующих Мостов? И про Изнанку что-то... Обещал тебе по пути рассказать; и рассказал? Можешь поделиться? И тогда я всё объясню, честное слово...
Вот чего-чего, а этого Иво не ожидал. Благо хоть слушал внимательно: интересные же байки! — авось сейчас не запутается в попытке пересказать.
Отпивает жутко приторный кофе — как противоядие от волнения, сцепляет пальцы в замок и, уставившись на ноутбук Рэма, весь в наклейках с цветами, начинает рассказывать.

Рэм слушает предельно внимательно: и про Изнанку, которая, если верить байкам, является тайной тенью Вильнюса, безумно лёгкой и зыбкой; и про Мосты, которые отправляются с Изнанки сюда, к нам, почти всё забывают, тоскуют невыносимо и тем самым Изнанку удерживают, пока срок контракта не истечёт; и про места, где можно запросто попасть на Изнанку, если уметь настраиваться, главное помни: увидел трамвай — значит, ты уже на Изнанке.
— И откуда он всё это знает... — бормочет Рэм, под конец едва не лёжа на столе; тянет руку к чашке, отдёргивает на полпути, но Иво подвигает: бери, мне не жалко.
— Боже, какая сладость, как ты это пьёшь? — жмурится Рэм после первого же глотка. — Но взбодрило, спасибо, то что надо...
— Для того и взял, — кивает Иво, поводя плечами: так боялся ляпнуть что-нибудь не то, оказаться недостаточно точным, что сидел не смея шелохнуться; вот и закостенел малость. — А знает... Ну, он говорил, тут какая-то очень крутая женщина проводит не менее крутые экскурсии, рассказывает байки про Изнанку; а он, если натыкается, проходит немного вместе с ней и экскурсантами, притворяясь, что им по пути. Так и слушает.
Медленно кивая, Рэм потирает виски, утыкается лбом в ладони. Усмехается, не убирая рук:
— Сейчас это будет звучать либо как бред сумасшедшего, либо как выдумка, но — я это всё помню. То есть не всё из того, что ты сказал, но площадь — да, ещё как, мы с ребятами катались туда на трамвае. И ещё улицы всякие помню, каких в Вильнюсе сроду не было; Лисьих лап, например, — вот разве тут есть такая?.. — Он отпивает разом полчашки кофе, даже не морщится, бормочет только: — Я тебе ещё куплю, извини...
— Пей сколько нужно, — вздыхает Иво; а мысленно бегает по потолку — воображаемому, конечно, они всё-таки на улице сидят, откуда здесь потолок? Может, Рэм сошёл с ума? Или он и правда помнит? Уточнить бы у Вишну, есть ли на Изнанке улица Лисьих лап... А вдруг и Вишну не знает? Он же всё-таки сам там не был... Или был?
А может, Рэм...
— А может, я тот самый Мост, а? — Рэм жалобно и с такой надеждой заглядывает в глаза, будто Иво — специалист по Мостам, с одного взгляда их определять умеет. — Всего — не помню, зато какие-то отрывки — всегда пожалуйста; и эта память душу дерёт на куски, потому что... Ну, очевидно же, что я крышей поехал; или у меня фантазия разыгралась, но я вроде никогда богатой фантазией не обладал, я ведь совершенно не творческий человек, мой максимум — канцелярским ножом всякие узоры из бумаги вырезать... — Рэм вцепляется в волосы — а потом вдруг резко подаётся вперёд и хватает за руку.
Иво дёргается, но хватка слишком крепкая, не вырваться; и в животе скручивается колючий ком. Что ж теперь, звать на помощь во всю глотку?.. Местная полиция, говорят, буквально прилетает на зов... Но если у Рэма с собой этот самый канцелярский нож?..
— А ещё у меня был друг, — руки у Рэма ледяные, дрожащие, а взгляд... удивительно ясный. У сумасшедших он, наверное, не такой?.. — Он был очень похож на тебя, честное слово, прямо вылитый ты. Я его с детства знал; с его детства: он меня младше...
— Это точно не я, — испуганно трясёт головой Иво. — Я... я даже не из Вильнюса... Я... учиться приехал...
— Я знаю, что не ты, — печально улыбается Рэм, поглаживая руку, — он-то наверняка там остался, на Изнанке... Если была у меня эта Изнанка, если я ничего себе не выдумал, не подслушал вот так же чью-то чужую экскурсию и не распрощался со своей крышей...

Иво с трудом разбирает, что он говорит: чем дальше, тем сильнее проявляется у него акцент, вдобавок половина слогов попросту съедается... Но выражения лица хватает, чтобы понять: ему очень-очень плохо.
Если бы они с Вишну только знали, как отреагирует Рэм, — ни за что бы не стали заводить разговоры про Изнанку! То есть Вишну бы не стал: Иво тогда и слыхом ни про какую Изнанку не слыхивал, при всём желании бы разговор не завёл...
— Может, тебе подышать? — предлагает Иво. — Как ты тогда дышал, на счёт... Пожалуйста...
Рэм часто кивает; отпускает руку, усаживается поровне, весь обращается в дыхание... Вот, казалось бы, удачный момент, хватай рюкзак и беги, пока-а он ещё сообразит кинуться следом; а если вылететь вдобавок на какую-нибудь из центральных улиц — можно наткнуться на полицию или на просто неравнодушных жителей.
Но Иво потирает дрожащие руки и остаётся ждать. Рэм — он почему-то уверен — вовсе не сумасшедший. В конце концов, Вишну не стал бы лгать ему про Изнанку, так городские духи не поступают — даже те, которые на полставки. А Мостом может оказаться каждый встречный.
— Извини ещё раз, — продышавшись, бормочет Рэм; даже в глаза не заглядывает, обнимает себя за плечи. — Я не думал, что меня так понесёт; но все эти воспоминания такие яркие, а тут ещё ты всё подтверждаешь... — Он потирает лоб и просит: — Можешь меня проводить? Не обязательно до дома; мне бы до ближайшей аптеки...
Голос у него такой замученный, будто пришлось не спать... ну вот всю эту неделю, минувшую с прошлой встречи. А может, и правда пришлось?.. Тогда он тем более рухнет по пути; удивительно, как вообще сюда добрался, ещё и ноутбук с собой притащил...
— Могу, — соглашается Иво. И смеётся нервно: вы поглядите, да ведь сам в лапы маньяку идёшь, ух что скажут про тебя в новостях, если Рэм вытащит-таки свой канцелярский нож...
А и пускай говорят что хотят. Его это уже волновать не будет.

Провожает не только до аптеки, но и до самого дома; и до квартиры доводит, хотя Рэм и отмахивается, мол, иди, дальше я сам. И не затаскивает к себе, не втыкает нож куда-нибудь в шею; благодарит неловко и скомканно, но в его состоянии разве иначе поблагодаришь?..
Только выйдя на Вильняус, Иво понимает, что не узнал ни улицы, ни номера дома; всё, что запомнил, — путь от кафе через аптеку, и то — смутно, вряд ли повторит. С другой стороны, а зачем ему адрес Рэма? В гости напрашиваться не будет, навещать — тоже вряд ли; как встречались в кафе, так и продолжат, если Рэм, конечно, не решит, что перешёл все границы и контактировать им больше не стоит.
А всё-таки...
Всё-таки тот сон с Рэмом: то прощание, контракт на пятнадцать лет, «я обещаю вернуться»...
Но если Рэм — и правда Мост...
Если этот сон — не сон, а воспоминание...
Тогда, выходит, он, Иво, — тот самый друг детства?
Но он просто не может принадлежать Изнанке, он родился и вырос в Клайпеде, а сейчас усвистал от родителей пробовать на вкус самостоятельную жизнь!..
Какая ерунда. Бывают, в конце концов, и просто сны.

На следующий день, поймав Вишну в коридоре университета, Иво спрашивает — негромко, чтобы никто не подслушал и не полез интересоваться:
— Ты не знаешь, на Изнанке есть улица Лисьих лап?
Вишну с пару секунд хмурит лоб и радостно кивает:
— Есть! — И его глаза тут же вспыхивают: — А ты откуда знаешь?
— Рэм сказал, — признаётся Иво. — Он... спрашивал про Изнанку; и, в общем, у него есть теория, что он — Мост, потому что...
— Стой, — обрывает Вишну, — сейчас начнётся лекция и нам оторвут уши за опоздание. У тебя последняя пара? У меня тоже. Встретимся внизу и всё обсудим, — и уносится вихрем, успев, конечно, перед этим нацепить на Иво шляпу. Вишну был бы не Вишну, если бы не успел.
Иво почти не слушает лекцию, записывает машинально, думая о том, как будет рассказывать Вишну всё, что было вчера. А может, не всё? Может, сказать только главное, про память Рэма и его теорию? И ни за что не упоминать свой сон, иначе... Иначе — вдруг выяснится, что всё это правда и он с Изнанки? Это же самый настоящий кошмар!
Нет-нет-нет, у него же есть паспорт, место рождения там указано; а фальшивых документов ему не положено, он ведь не Мост, никогда бы им не стал, дёрганный слишком для Моста...
«Не о чем переживать, — убеждает сам себя Иво, гладя лежащую на коленях пернатую шляпу. — Совершенно не о чем».

Вишну слушает с таким видом, будто оказался в центре детективной истории и ему не терпится начать распутывать этот клубок.
— А знаешь, ведь очень правдиво звучит! Ну откуда бы ему знать название Изнаночной улицы? И эти эмоции... Говоришь, волновался очень, почти с ума сходил?
— Ещё как, — подтверждает Иво. — Я даже подумал, что он и правда сумасшедший.
— Значит, либо хороший актёр, — подытоживает Вишну, размахивая полами плаща, точно крыльями, — либо действительно Мост. Потрясающе.
«Да уж чего тут потрясающего, — мысленно ворчит Иво. — Ты не видел, как ему плохо; лучше бы он вообще ничего не помнил, чем вот так...»
Впрочем, наверное, совсем без памяти Мостам нельзя: по чему иначе они будут тосковать?..

Они договариваются пощадить Рэма и больше не говорить при нём об Изнанке — разве что сам попросит, и то — не просто какую-нибудь городскую легенду, а именно что-нибудь про Изнанку или Мосты.
Они встречают Рэма через пару дней, когда приходят в кафе раскрасить очередную порцию листьев: надо поспешить, осень наступает стремительно и неотвратимо, большая часть листьев уже превратилась в кашу, да и погода всё меньше располагает к долгим прогулкам и сидениям на улице.
Рэм ничего не просит, ничего не говорит, словно бы вообще не помнит о разговоре с Иво; только спрашивает, неловко заглядывая в глаза, можно ли посмотреть, как они будут рисовать, и, получив разрешение, сидит рядом почти не дыша.
Когда все разрисованные листья сохнут на столе, Рэм негромко откашливается и отводит глаза.
— Я подумал... Я же немного вырезаю из бумаги всякое... узорчатое... Можно к вам присоединиться? Тоже ходить по городу и... раскладывать это всё... Или я могу вырезать и отдавать вам, а вы уж там...
— Меня очень заинтересовало ваше предложение, — серьёзно кивает Вишну; и по «выканью» сразу понятно, что он, конечно, паясничает. — Расскажите подробнее: что именно вы хотите вырезать?
— Ангелов, — дёргает плечами Рэм. — Например. Я... рисовал немного, сейчас покажу... — и вытаскивает из рюкзака альбом.
«И он бессовестно врал, будто совершенно не творческий человек, ничего, понимаете ли, не творит!» — кипит Иво, пока Вишну медленно листает альбом. Вот ангел куда-то летит; вот ангел трубит в трубу; вот ангел задрал своё ангельское одеяние и, видимо, собирается побродить босиком по речной воде (интересно, что бывает с реками после того, как в них побродят босые ангелы?..); вот ангел взял большущую кисть, чтобы раскрасить весь мир; вот ангел...
— На правах городского духа заявляю, что городу необходимы эти ангелы! — объявляет Вишну, возвращая Рэму альбом. — Вырезай и приноси, будем развешивать.
— Так я... — светится Рэм, — я хоть сейчас могу! У меня всё с собой!
И закатывает рукава.

Рэм ведёт канцелярским ножом почти как художник кистью — плавно, не промахиваясь, не ошибаясь, сразу видно, много лет эти занимается; над бумагой склоняется не дыша, вдохнуть-выдохнуть себе позволяет, лишь когда оказывается вырезанной очередная спираль узора. Иво переглядывается с Вишну; а у того в глазах совершенно явно читается: «Потрясающий человек, ты гляди, чего творит, как мы удачно его нашли!»
Теперь их очередь наблюдать за процессом и точно так же не дышать; не всё же им одним на благо города стараться.
— А рыб нарисовать можешь? — шепчет Вишну, не отрывая глаз от ангела. — И чешую им вырезать. Вильнюс любит рыб!
— Конечно, — кивает Рэм, прерываясь, чтобы выдохнуть и разогнуться. — Как закончу со своей работой, так сразу и займусь.

Вишну проделывает аккуратные дырочки в бумаге и пропускает в них нитки — чтобы удобнее развешивать было. Иво, не устояв, берётся помогать, хотя ангелов не так уж много, Вишну бы и сам справился, но вот с ним не получается просто наблюдать, надо немедленно присоединиться.
А Рэм полулежит на стуле, потягивает свой давно остывший кофе и выглядит при этом таким счастливым, что в рай ему дорога заказана — а то ещё, чего доброго, обзавидуются.

Весь стол усыпан разрисованными листьями и вырезанными ангелами, будто решили постелить на него причудливую скатерть.
— Может, после этого город будет ко мне добрее... — улыбается Рэм. И опускает рукава, пряча бинты на запястьях.

Они гуляют до самой ночи, обходят, кажется, добрую половину улиц, оставляют листья повыше, чтобы их не смыло дождём, а ангелов, наоборот, спускают с небес на землю. Того, который босой, вешают, конечно, поближе к реке, пускай знакомятся друг с другом; а тому, что с кистью, находится место у художественной лавки: надо же ему откуда-то краски брать.
Расстаются недалеко от Зелёного моста; Рэм сворачивает на Вильняус, а Вишну, пообещавший, что не даст заплутать в темноте, ведёт Иво вдоль набережной.

— Надо тебя как-нибудь ночью выгулять, пока совсем холодно не стало. А то ночами у нас тоже безумно красиво, а ты спишь и ничегошеньки не видишь, как можно так жить?
— Да хоть в эту субботу! — улыбается Иво, поправляя шляпу. — Всю ночь будем гулять, а в воскресенье отоспимся...
— Ты не думай, что я шучу, — грозится Вишну. — Возьму и приду за тобой вечером. Мало не покажется, ты ещё не знаешь, с кем связался!
— По рукам! — со смехом кивает Иво. — Приходи в субботу и пугай меня до обморока, я буду безумно счастлив.

Оборачивается на мгновение — и застывает, заворожённый отблесками огней в тёмном небе.
Невыносимо, ослепительно синими.

Четвёртая часть