Есть четыре разные вселенные - и в каждой из них Олег пытается успеть к Хозяину. И что случится, если он всё-таки не успеет?..
***
...а у Олега — одна дурацкая арфа, ничего больше нет; и та — на полу стоит, приносил сегодня, играл негромко, пальцами струны перебирая.
Олег дремлет, зарывшись носом в подушку, мысли путаются с ощущениями, реальность и сон перетекают друг в друга, и думается на языке горячих ладоней и влажных поцелуев, на языке огня, жгучими каплями разлетавшегося по всему телу, точно свеча на груди стояла, воском залила — мягким, тягучим, не отряхивать хочется, а пальцами вести — чужими, разглаживать, размазывать...
Олег спит, постели под собой не чуя, не помня, где оказался и куда хочет прийти, и нужно ли вообще идти или пришёл — уже. Арфа на полу жалобно звенит струнами, как в первые неумелые попытки что-то на ней сыграть (рвалась тогда из непутёвых рук, ругалась немузыкально на кривые пальцы, потом ничего, попривыкли друг к другу), и тревожно на душе, не кошки скребут — совы-филины, крылья расправили, когти выпустили; но всё будет хорошо, сейчас вернётся Хозяин, окутает запахом дыма и вишни, обнимет, прижмёт к себе...
Вонзается в сон приглушённый крик, сдавленный стон, оборванное дыхание; вонзается — и сон растекается лоскутами. Олег подскакивает; шаль — на плечи, какая нелепость, не одетый и не раздетый, но сейчас — пускай, не имеет значения, в чём на улицу выскакивать. Выскакивает — босиком; оступается, шипит — и замолкает тут же, шарит в воздухе рукой, ища перила, но не падает, пошатывается только.
Корчится на траве нелепый комок, и лучше бы луну скрывали облака, потому что видеть разметавшиеся чёрные волосы, обтрёпанные джинсы — и кровь, кровь, кровь, которая льётся-бежит, вот-вот лизнёт босые ноги...
Олег, не чуя себя, не чуя других, ничегошеньки не слыша и не видя, кроме дурной этой крови, кроме нелепого драгоценного комка, — Олег ступает в тёмное пятно, тёмное и тёплое; подходит будто по болоту, чавкает трясина смерти под ногами, только затягивает не его, а лучше бы...
Нелепый комок вытягивается на траве, рукой шарит — не беспорядочно, нащупать пытается, найти, глаза щурит. Олег берёт его пальцы, все в тёмном и тёплом, гладит: я здесь, я с тобой, не бойся; губы свои кусает так, что вот-вот поляну зальёт: чего уже бояться, самое страшное случилось, и никакой врач не проберётся в эту глухомань, и крови-то сколько вытекло, не вытащить, не спасти.
Гладит пальцы — что водили недавно по коже, оставляя горячие следы; распутывает волосы — что щекотали тело, губами их ловил, смеялся; целует в холодные щёки — несколько дурацких вечностей назад красные от пляшущего внутри огня; дыхание слушает — тихое, хриплое, от жара и жгучего желания следа не осталось. Сидит рядом не меньше трёх тысяч лет, за плечо никто не трогает, словом не отвлекает; сидит — пока не обрывается дыхание, не обмякают зажатые в руке пальцы, не затихает рваная боль в этом нелепом комке на траве, вот и всё, что осталось.
Думает: как можно было не успеть? Думает: послушал бы арфу, вскочил бы раньше...
Какая уже разница, если иначе — не будет?..

Олег не встаёт с травы — просыпается; сердце ёкает в груди, руки щупают простыню, но что тут щупать, если место на диване — лишь на одного?.. И вокруг — не троллейбус, обычная убогая однушка; интересно, кому бы в голову пришло жить в троллейбусе... И арфы никакой в помине нет: откуда взяться арфе у того, кто её вживую-то не видел, в руках не держал, не гладил её деревянные бока, что уж говорить про умение играть. Даже дурацкой арфы нет, Хозяина — и подавно.
Хозяина?..
Олег подскакивает, от самого себя отшатывается, от простыни, которую жадно щупал в надежде, что... Плечом врезается в стеллаж, чудом ловит одну из упавших книжек, остальные ссыпаются на босые ноги и макушку; морщится от вспышки боли (наверняка будет синяк, повезёт, если только на плече) — но сон наконец отпускает; и, главное, отпускает это ужасное желание, чтобы рядом оказался Хозяин, чтобы они лежали в одной постели и... и как во сне...
В одной постели — с тем, кто ненавидит оборотней! С тем, кого недавно послал, бросил в лицо: «Я не хочу иметь с тобой дело!» — развернулся и гордо ушёл; кофе, правда, всё-таки допил — одним глотком, слишком хороший был кофе, чтобы оставлять.
«Кофе! — понимает Олег. — Мне нужен кофе — и сразу в голове всё прояснится, не останется ни следа от дурацкого сна». Возвращает на место все упавшие книги, потирает ушибленное плечо и, оступаясь, уходит на кухню. Столько лет не варил кофе, что сейчас, наверное, и джезву не отыщет в куче посуды, если забрал её вообще при переезде...
Джезва терпеливо дожидается на полочке, сама прыгает в руки, стоит открыть шкаф. Кофе получается... недурной; не как в кафе, но сойдёт, вкус — не главное, не сейчас, лишь бы продрало насквозь, до самых мозгов.
«А Хозяин так и не сделал ни глотка, — вспоминает Олег, размешивая мёд. — Водил пальцем по ободку чашки, щурился, подносил ко рту — и тут же возвращал на блюдце, продолжая говорить».
«Интересно, выпил потом или нет? — размышляет Олег, добавляя молоко. — Когда я ушёл — он смотрел вслед так устало; почти „я так и думал“...»
Когда ушёл — по жаркой летней улице, солнце грело макушку, а из чьего-то распахнутого окна летела музыка арфы, цветастыми лентами плелась, обвивала запястья; легко с ней шагалось, но скреблись на душе кошки, как...
Как во сне.
«Хозяину нужна моя помощь!» — чуть не подскакивает Олег. Глотает кофе — сразу полчашки; дышит глубоко, стук сердца пытается унять, трясёт головой. Какая помощь ему нужна?! Сон — это всего лишь сон; а Хозяин — мерзкий тип, ненавидящий оборотней, и плевать, как он там смотрел вслед, как не пил кофе, как дрожал его голос, как бегали глаза...
Но арфа, снова дурацкая арфа, снова дурацкое чувство, точно сам себе совиными когтями грудь раздираешь...
«Арфа — это просто арфа, чувства — просто чувства», — упрямо качает головой Олег; и допивает кофе, прекрасный кофе с мёдом и молоком, на самом деле ничуть не хуже, чем в кафе, но можно однажды туда прогуляться, посидеть одному, без Хозяина. Лишь бы он не оказался тамошним завсегдатаем.
Весь день ходит встревоженный, с расцарапанной душой, прислушивается к шорохам: не звучит ли где арфа? — сам себя обрывает: замолчи, дурачок, успокойся, какая арфа, что ты выдумал? К вечеру не может выкинуть Хозяина из головы, вспоминает чёрную прядь, всё время падавшую на лицо, искусанные губы, железный браслет на руке — тьфу ты, какой браслет, не было ведь никакого браслета, рукава рубашки до самых кистей тянулись... Не выдержав, оборачивается совой; думает: развеюсь, — но ещё вылетая из форточки уже знает: запомнил запах Хозяина, и пускай птица, не зверь, но попытается его найти.
Хозяином пахнет кафе, едва различимо, но можно поймать эту нить и лететь следом, как за путеводным клубочком из сказок. Хозяином пахнет дом в частном квартале, но дом пустой, не горят окошки, не слышно шагов и даже чужого дыхания. Хозяином пахнет дорога; ещё дорога пахнет мотоциклом — теперь яснее, где и как его искать: не так уж много мотоциклистов катается в это время, не так уж много мотоциклистов пахнет Хозяином.
Трасса и впрямь пуста; но там, впереди, мчится мотоцикл — чёрная точка, чем ближе, тем больше она похожа на человека, вцепившегося в руль, на человека, чью голову надёжно обнимает шлем, на человека, который клюёт носом, вздрагивает и снова клюёт.
«Остановись, дурак, что ты делаешь!» — хочет закричать Олег. Но только летит следом, щёлкает клювом, не решаясь показаться на глаза: перепугается ещё, вильнёт в сторону — и поминай как звали. А звали Хозяином: он это, он, запах обманывать не может; вдруг всё-таки одумается и притормозит, а?..
Музыка арфы доносится издалека, будто арфист расположился где-то на обочине, прижал к себе инструмент, струны перебирает; чудная музыка, только не лентами шёлковыми обвивает запястья, а стрелами вонзается — ближе, ближе! Олег взмахивает крыльями, когти поджимает, нагоняет Хозяина, успевшего умчаться вперёд, почти касается плеча, готовый вцепиться и удержать, если Хозяин и правда испугается и потеряет управление...
Машина появляется из ниоткуда; и звуки арфы из её окон — как пули навылет, сквозь тело, сквозь крылья, не выходит дышать, только закрыть глаза, сжаться в комок; но Олег взмывает выше на чистом упрямстве... Визг тормозов вплетается в звуки арфы, не сразу даже поймёшь, что происходит; но Хозяина — нет, пуста дорога, лишь колышутся ветки кустов. Хозяин корчится возле дерева, пальцами за траву цепляется; шлем царапает-скребёт — и Олег, обернувшись человеком, помогает снять, отбрасывает в траву.
— Спасибо... — еле слышно выдыхает Хозяин; не удивляется превращению из совы в человека, надо же — или не заметил, не сообразил?.. Откашливается, судорожно прижимая руку к груди, просит ещё тише: — Скорую не надо, не успеет...
«А у меня и телефона нет», — запоздало ужасается Олег; пускай и попросили — позвонил бы всё-таки, будь возможность, но увы, увы... Как же ему помочь, как вытащить — или хотя бы облегчить последние минуты...
— Ног не чувствую, — делится Хозяин с глухим, задыхающимся смешком. Дрожащей рукой вытирает губы, моргает — и узнаёт: — А, это ты... Ну что, одним об... оборот... одним мудаком в этом мире стало меньше? — и снова смеётся, морщась, царапая пальцами по траве, по груди в изодранной футболке.
Грудью, кажется, налетел на куст — почти как птица из тех, что поёт в терновнике: тело пронзено шипами-ветками, осталось только спеть — но хватит ли у Хозяина сил на песню?..
Олег касается торчащих из груди веток — Хозяин вздрагивает всем телом, щурится, но ни слова против не говорит, хлопает вмиг повлажневшими глазами; молчит — долго-долго, выдыхает, едва шевеля губами:
— Я уже ничего не вижу. Ты здесь?
— Я здесь, — успокаивает Олег. Берёт его за руку, опускается на влажную от крови траву — как во сне, всё как во сне, и эта дурацкая арфа, и...
«Я снова опоздал, — понимает Олег. — Бесконечно, неотвратимо опоздал».

И просыпается от того, что рука, свесившись с дивана, ударяется о пол. Просыпается — с мыслью «Я должен найти Хозяина — и на этот раз всё-таки успеть».
Не был сегодня Внемглухом, не сидел в переходе, не видел Хозяина; вернулся после работы — и рухнул на диван отсыпаться, решив, что один день Мироздание без него переживёт. А тут — не сны, кошмары настоящие, как в таких отдыхать, кто б сказал?.. Хотя пять часов честно проспал, но сон — дневной, тревожный, голова кругом идёт, давит духота...
«Надо найти Хозяина», — повторяет Олег. И, ничего не соображая, натягивает джинсы.
Где искать Хозяина? Виделись они в переходе, на улицу не выходили; по всему городу бегать, чтобы узнать, где он живёт?.. А вдруг он не дома, а в кафе или гостях? Двести лет уйдёт на то, чтобы ворваться в каждую квартиру, пробежать среди столов каждого заведения, обойти примерочные, залы, стеллажи...
И ведь не оборотень даже, как во сне, чтобы по запаху отыскать, лишь слабенький маг, лампочки дурацкие может гасить, не более; а найти человека — сумеет?.. Поведёт ли привычная интуиция, укажет ли улицу, дом и квартиру, поможет внутрь попасть?..
«Будь что будет», — кивает себе Олег. Шнурует ботинки, накидывает куртку и выбегает на улицу, по пути надевая наушники: проще будет сосредоточиться, не отвлекут чужие непривычные голоса, а музыка... Музыка не помешает, наоборот.
Сначала — добраться до перехода: раз всегда встречались там — значит, оттуда и искать будет проще; и вдруг Хозяин там дожидается, вот было бы чудно!.. Но Хозяина, увы, нет, лишь приклеенная на стену записка: «Люблю тебя. Х.» От него? Ведь он — «Х.», от кого ж ещё, тем более в переходе?.. Значит, был здесь; как давно, куда успел уйти? Олег кидается к выходу, и музыка в наушниках грохочет в такт его шагам, и предплечья горят, как от царапин, будто не спал — узоры на коже выводил, а может, и не просто узоры, может, руны какие писал, чтобы... что? Всё-таки успеть? Угадать? Не сбиться с пути?
Выбежать, оглядеться, перевести дыхание... Что скажешь, интуиция, куда нам идти? Направо? Пускай будет направо; только быстрее, быстрее!..
Узнает ли его Хозяин — вот так, без крыльев, не в полутьме?.. Лицо-то наверняка запомнил; да и если представится Внемглухом... Найти бы, не опоздать бы, как до этого, как... как дважды до этого, сон во сне, и всё — с таким трагическим финалом, нигде не успел, так, может, хоть здесь?..
Пролетев перекрёсток, едва успев на зелёный свет, Олег разворачивается: не сюда! — чуть не сбивает с ног прохожих, чудом не влетает под машину и кидается налево — то есть уже направо, но когда бежал через дорогу, это было налево. Музыка, грохочущая в наушниках, надёжно защищает от летящей вслед брани; не до извинений сейчас, тем более не до препирательств; найти бы Хозяина, убедиться, что жив, — и будь что будет, пускай весь свет на голову обрушивается: со знанием, что Хозяин в порядке, он как-нибудь выдержит.
Мимо каменной ограды парка, мимо кафе, где, кажется, проходит какой-то праздник (все окна украшены флажками и шариками, звенит детский смех и пахнет сладостями), мимо обыкновенного жилого дома — под инструменталку из какой-то компьютерной игры, надо же, напрочь забыл название; не бегом, быстрым шагом: силы ещё пригодятся. Мимо железного моста над цветочными клумбами: чья-то загадочная инсталляция, кто придумал, кто воплотил, зачем?.. — через подземный переход, налево, во дворы, неужели скоро будет на месте?.. — под рвущую душу музыку, а текст толком не помнит и не слышит, да и язык знает на уровне «Привет, меня зовут Олег», а в песне ни приветов, ни Олегов... Через детскую площадку, наискосок, мимо гуляющих собак (перепрыгнуть через запутавшиеся поводки, самому себе удивиться, думал-то: шлёпнется всем на радость), вдоль подъездов: этот, следующий, какой?.. — под нежно-взволнованные переливы арфы. Стоп, арфы? Какая арфа? Сроду на телефоне арфы не было, не слушал её никогда, а музыку, существовавшую по умолчанию, удалил, это точно не... Ай, плевать, пускай будет какая-то дурацкая арфа, не имеет значения; интуиция говорит, подъезд четвёртый, значит, открываем дверь, какое счастье, что без домофона!
На каждой площадке прислушивается — не столько к музыке, сколько к себе, но и музыку невольно слышит, как же её не слышать, громкость-то выставил такую, чтобы улица не заглушала, а уж сейчас, в тишине дома... Прислушивается невольно к арфе — и струны души отзываются тревогой в унисон, ведь арфа... Ведь арфа — как во сне, вот же!..
«Ну нет, теперь-то я успею!» — скалится Олег; взлетает по лестнице на следующий этаж, оглядывает хищно три двери — здесь? Нет? Значит вперёд!
Нужным оказывается пятый этаж; только бы Хозяин не решил из окна прыгать, нет, пожалуйста, он ведь не успеет остановить и тем более не поймает: Внемглухи не летают, вдобавок сейчас он Олег, а Олеги не летают и подавно, только камнем вниз. Квартира — с деревянной дверью, с облупившейся краской; Олег стучит, не думая, как будет объясняться, если хвалёная интуиция, дурацкая слабая магия завела не пойми куда, не пойми к кому. Дверь открывать не спешат; и даже если ухом приникнуть — не слыхать шагов, ничего в квартире не происходит. Неужели... Нет, не может быть!
Олег стучит ещё, и ещё, и ещё, не боясь, что соседи выглянут узнать, кто устроил беспорядок, и начнут выспрашивать, кто он такой и что здесь делает; хотя если так — вдруг подскажут, живёт здесь Хозяин или всё-таки не живёт... то есть просто не здесь, не надо, пожалуйста!..
Но и соседи не выглядывают, и Олег, отбив кулаки, утыкается лбом, закрывает глаза, тяжело дыша...
...бьёт из крана вода, расплываются по ванне кровавые узоры, с губ слетает только протяжный выдох, руки бессильно скользят по бортикам...
Сорвать ногти, бессильно царапая о дверь: пусти, пожалуйста, ну открой, ну!.. Знать, что поздно уже, никто не впустит, некому впускать, но продолжать царапать, пока боль не пронзит до самого предплечья, пока пальцы не начнут слипаться от крови. Рухнуть на коврик, вцепиться в волосы, завыть бесшумно, пальцы закусив: за что-о-о?..
Опять не успел, опять прибежал слишком поздно — чудом, но поздно, а если бы не спал, а сидел в переходе, если бы ждал, вдруг бы удалось...
«Не в этой жизни, — мысленно цедит Олег, утыкаясь лбом в ладони. — Не в этом таймлайне». Выдёргивает из телефона штекер наушников, заставляя замолчать проклятую арфу, если бы не эта арфа, быть может, всё бы...

И просыпается, спрыгивает с кровати, кидается к стулу — футболка, джинсы, носки, скорее искать Хозяина!..
Только кто такой Хозяин? И зачем его искать?..
Олег, успевший нырнуть в футболку и натянуть один носок, растерянно опускается на край кровати, чешет затылок. Кто. Такой. Хозяин? Откуда он взялся? Неужели...
Ну да, точно, приснился; и не один даже раз, а... трижды? Как в сказках. Бегал во снах, спасал его — безуспешно, увы, каждый раз не успевал, каждый раз Хозяин оказывался мёртв прежде, чем удавалось хотя бы его коснуться. Неудивительно после череды таких снов кинуться на поиски! Да только смысл, если ни малейшего представления, где его искать, даже... даже как он выглядит! Или как во снах: смуглый, черноволосый, глаза восхитительно голубые?..
— Ты чего? — шепчут из темноты: Артур садится в постели, и вытаращенные его глаза горят зелёным.
— Мне нужно найти Хозяина, — признаётся Олег; думает: ну всё, вслух сказал, теперь никуда не денешься, придётся искать — и мысленно скрещивает пальцы, зная, что всё равно никуда не денется от расспросов, сам бы на месте Артура начал просить хоть сколько-нибудь внятных объяснений. Но не может не поморщиться, когда Артур двигается ближе и жадно заглядывает в глаза:
— Ну-ка, ну-ка, рассказывай, что за Хозяин и зачем его искать! Я его знаю? Мы встречались? Что с ним такого страшного может случиться, что ты подрываешься среди ночи?
В горле встаёт горький комок: ну всё, если возьмётся объяснять — точно опоздает, а Хозяин тем временем... Да мало ли что с ним произойдёт, главное — к тому времени, когда выскочит на улицу, не будет уже в этом мире никакого Хозяина!
Артур, кажется, чувствует — или читает по глазам, или просто догадывается, не так важно, что именно происходит; важно — он хмурится и в голосе его звучит сталь:
— Если, конечно, у тебя есть время рассказывать. Если нет — собирайся и беги; только возьми телефон.
«Ты солнце!» — восхищённо выдыхает Олег; но вслух говорить некогда, вслух можно коротко кивнуть, натянуть второй носок, запихать себя в джинсы...
— Он мне приснился, — торопливо бормочет Олег; знает, что ничего толком не объясняет, наоборот, больше запутывает, но убежать без малейшей попытки пояснить просто не может.
Артур хватается за голову — в самом прямом смысле, пальцы в волосы запускает, и в глазах вспыхивает ещё ярче зелёный свет:
— И как ты его искать собрался, горе моё? Или тебе адрес во сне назвали?
— Ещё не представляю, — честно передёргивает плечами Олег. — Но я уверен: как выйду на улицу — так сразу пойму.
— Пойти с тобой? — Артур отбрасывает одеяло, напряжённый как птица, готовая взмахнуть крыльями — то есть одеться и рвануть в холодную тёмную ночь. Ну даёт! А говорил, тёплую постель после трудного дня ни на что не променяет.
Олег замирает на мгновение. Во снах он бегал один — потому что помощи не у кого было просить? Или потому что лишь в одиночестве мог отыскать Хозяина?
— Кажется, это только моё дело. Ничего личного, я... так чувствую...
— Как скажешь, — Артур поглаживает собранную в косичку бороду, и сна в нём уже ни капли, наверняка будет сидеть и ждать возвращения; может, даже обрадуется, если получится не просто поймать Хозяина, но и с собой его притащить.
Так хочется верить в «когда», а не «если», но... Найти в огромном городе человека, которого никогда в своей жизни не встречал, — слишком сложная задача даже для не самых обычных людей-птиц — тем более ни острым нюхом, ни отменной интуицией, как во снах, природа не наградила. Остаётся полагаться на голос города, который до сих пор вполне удавалось слышать — пускай же удастся и теперь.
Олег шнурует изумрудные кеды, накидывает пернатую шаль — куда без верных крыльев! — и бросает из прихожей:
— Я побежал!
Артурово «Удачи!» настигает этажом ниже — и то чудом не пролетает под ногами, потому что летит Олег через несколько ступеней: некогда тут о безопасности волноваться. И некогда вспоминать, что летать на самом деле не умеешь; и пока не помнишь — летишь.
На улице поёт арфа — и дрожь продирает от макушки до пяток: проклятая арфа, опять, в четвёртый уже раз — в трёх снах и теперь в страшной реальности. И сил нет злиться, самого себя подогревать этой злостью, заставлять срываться с места и бежать куда глаза глядят.
А куда глаза глядят?..
Глаза глядят на трансформаторную будку — где извивается граффити арфы, точно смеётся издевательски, струны распускаются и сплетаются вновь, и музыка... Бесконечно красивая музыка — могла бы быть, не расплёскивайся из неё во все стороны тревога, так что на месте не устоять.
И если арфа всегда предупреждала о беде, нависшей над Хозяином... Может, надо бежать туда, где она?
Олег бежит — мимо будки, вдоль по улице, наплевав на светофоры и правила дорожного движения, некогда их соблюдать, внутренние часы сходят с ума, даже часа — и того в запасе нет, несколько дурацких минут, что за такое время вообще успеешь?..
«Без паники!» — рычит на себя Олег совсем не по-птичьи; огибает дом, ведомый музыкой арфы — затихающей за спиной и разрастающейся где-то впереди, перепрыгивает клумбы, взмахивает крыльями, задыхаясь, — да-а, это не вокруг шеста крутиться, бегать куда тяжелее, а ты как думал, дружочек?..
Почти врезается в следующее граффити — снова арфа, пускай другая, но тоже двигается, переливается, струны дрожат, будто неведомый музыкант дёргает их пальцами; и музыка когтями продирает насквозь, Олег на мгновение затыкает уши, но куда там! Остаётся бежать — от этой арфы к следующей; а что ещё делать, если только и можешь — арфу слушать, крыльями взмахивать, ногами шевелить?..
В каком районе находится, куда убежал, как отсюда возвращаться?.. Нет, возвращаться как раз проще простого: откроет с телефона карты, построит маршрут...
Гудят проезжающие автомобили: не беги, придурок, по проезжей части, что ты творишь, жить надоело?! Но без спасённого Хозяина жизнь не будет иметь смысла — так стоит ли тратить драгоценное время на то, чтобы ей дорожить?..
На третьей будке арфа раза в два больше прежних, и изгибы её ухмыляются: что, Хозяина своего ищешь, вперёд меня думаешь успеть? «И успею!» — скалит зубы Олег, проносясь мимо будки, хватая ртом воздух, сглатывает сладковатую слюну, царапает горящую грудь. Останавливаться нельзя, чудится: немножко осталось, и вот уже протянет руку, улыбнётся криво, устало, вымотанно, прохрипит: «Эй, я пришёл к тебе, ты только не прыгай, пожалуйста, не прыгай...»
Стойте, почему «не прыгай»? Кто сказал, что Хозяин собирается прыгать? Может, он... Может, вообще не сам, а волею случая, чужою рукой, как было в первых снах!
Как бы то ни было — успеет, убережёт, прижмёт к себе, не позволит, никому не позволит, ни за что теперь не отпустит: сколько можно отпускать?.. Только не в этот раз, не может быть такого, чтобы четырежды упустил; трижды, как в сказках, — ещё можно принять, но четвёртый раз здесь явно лишний — и значит, его не будет.
И когда с крыши дома напротив ныряет навстречу асфальту человеческий силуэт, Олег сначала ничего не понимает, застывает, заворожённый. Потому что кажется: у силуэта не руки разведённые — крылья за спиной, как у птицы, сейчас поймает поток, взлетит, поплывёт, покачиваясь, по воздуху меж домов, заметит с высоты, опустится, коснётся плеча...
Но силуэт всё ближе и ближе к земле, крылья не держат — и ветра нет, чтобы опорой для крыльев стать...
Олег отворачивается машинально, затыкает уши, прислоняется к... это стена?.. Или фонарный столб? Или тумба для объявлений? Или трансформаторная будка, на которой хохочет одна из дурацких арф, торжествует, празднует дурацкую свою победу, потому что...
Потому что человек, шагнувший с крыши с крыльями за спиной, — это, конечно, Хозяин. Кто ещё это мог быть? Кто ещё мог шагнуть с крыши в эту невыносимо дурацкую ночь прямо на глазах, когда оставалось — несколько шагов, несколько минут, несколько лестничных пролётов — он бы успел, обязательно успел и убедил!..
Олег обнимает себя за плечи трясущимися руками. Даже оборачиваться не хочется, подходить — тем более: на то, что осталось от Хозяина, лучше не смотреть; лучше уйти дальше, как можно дальше, вдоль дома, завернуть за угол, прислониться спиной. Так странно: уже не бежит, а ком в горле растёт, и растёт, и растёт...
Плачет, уткнувшись в ладони, так долго, что приезжает визжащая сиреной скорая — не к нему, конечно, приезжает, к Хозяину, к тому, что было Хозяином и больше никогда им не будет; хотя и ему бы скорая не помешала: от плача кружится и пухнет голова, глаза слипаются, не в силах видеть этот дурацкий неправильный мир с невыносимыми арфами на трансформаторных будках, да кто их вообще придумал, что за издевательство, что за наказание!..
Олег медленно съезжает по стене на асфальт, обнимает колени, зарывается в них носом — беспомощно, потерянно, эх ты, волшебная птица, только и умеешь на шесте танцевать, там тебе и самое место; кто ж, интересно, решил, что именно он должен попытаться спасти Хозяина — и знал ли этот неведомо кто, что ничегошеньки не выйдет из дурной, бессмысленной затеи?..
За спиной воет сирена, галдят люди: кто-то ругается, кто-то причитает, кого-то прогоняют прочь. Олег вытаскивает дрожащими пальцами телефон, набирает Артура — кого ж ещё набирать в эту ночь?.. — шепчет в трубку почти не всхлипывая:
— Забери меня отсюда, я так больше не могу...

И просыпается на мокрой подушке с невыносимо тяжёлой головой, с пульсирующей в висках мыслью «Не успеваю!» Кидается на балкон: ринуться вниз головой — уж там-то догонит, как иначе? — но застывает, вцепившись в перила.
Зыбкий мир плывёт перед глазами, стелется между пальцев густой туман, и дышать горько и тяжело.
«Мне уже некуда успевать, — знает Олег, утыкается лбом в холодный металл ограждения, еле держась на ногах. — Я уже всюду опоздал».
«Интересно, — усмехается Олег, вытирает ледяной ладонью лицо, — а в следующий раз я уже не проснусь? И, может, наконец-то успею — раз уж некуда будет Хозяину убегать?»
«А зачем ждать, — прикрывает глаза Олег, — когда реальность решит меня вырубить, если можно всё сделать самому?»
Легко, не задумываясь ровным счётом ни о чём, Олег перекидывает ноги через перила, усаживается на самом краю, держится кончиками пальцев. Внизу, под ногами, клубится туман, ничегошеньки не видно, словно реальности вовсе не существует — и правильно, не должно её, такой дурацкой, существовать, куда же он без Хозяина, как не вслед за ним?..
Олег смеётся, не разжимая губ, — и отпускает пальцы.