Говорят, в старом бастионе живут духи, способные исполнить любое желание. Вот только ловить их нужно до рассвета и ни в коем случае не упустить свой шанс, иначе — всё, жди следующего подходящего утра.
***
Ночью выпал снег, едва не испортив все планы; и зимние ботинки, как назло, затерялись среди коробок в кладовке. Пришлось идти в осенних и поскальзываться на каждом чуть выступающем камне мостовой.

Добравшись до места, он был мокрый как мышь — не от тепла (хотя свитер здорово грел, без него бы давно стучал зубами), а от страха: ехидное подсознание рисовало воодушевляющие картины падения, после которого придётся ползти в больницу, шанс окажется упущенным, и когда ещё дождёшься подходящего утра...

Но пройти по скользкой мостовой было лишь половиной беды. Впереди ждал путь посложнее — несколько пролётов каменной лестницы: предстояло взобраться почти на самую вершину бастиона, не навернувшись и не пересчитав пройденные ступени драгоценной пятой точкой. С такой слякотью впору осваивать альпинизм, чтобы карабкаться сразу по стенам.

Потому что попасть наверх требовалось позарез. Вопрос жизни и смерти, можно сказать.

Вздохнув, он поправил кожаный браслет на левом предплечье (а ведь если не приглядываться, то со стороны и правда выглядит браслетом) и шагнул на первую ступеньку.

Поначалу, целых пять ступеней, он держался так уверенно, будто из подошв ботинок по одному только велению проросли железные шипы и теперь цепляются за прорези между камнями — и никакой мокрый снег не страшен. Стоило шагнуть на шестую — скользкие осенние ботинки, как и положено скользким осенним ботинкам, опрокинули на лестницу. На мгновение показалось: всё-таки сломал ногу, всё-таки надо разворачиваться и... А может, не надо? Может, ползти не в больницу, а туда, вперёд?

Так и пополз, не жалея последних джинсов, шлёпая ладонями по мокрому снегу.

До джинсов ли сейчас. До всего ли сейчас на свете.

Не вставал даже на площадках между лестницами; один только раз остановился — передохнуть и поправить сползший браслет. Подвеска-косточка, зацепившись за свитер, вытащила пару ниток — но какая ерунда эти дурацкие нитки! Он задрал браслет повыше, к самому локтю, и пополз дальше.

Больше нигде не споткнулся, даже джинсы умудрился не порвать. Добрался до верха, заполз под каменный свод, вскинул на мгновение голову и уселся ровно под старым фонарём. Ждать было невтерпёж: какое ждать, если на счету каждая секунда, а кое-кто и так непозволительно долго карабкался по ступенькам! Но он постарался выровнять дыхание и отряхнуть мокрые колени.

— Мы злой и страшный серый волк, — прошептали сзади в два голоса. — Мы в поросятах знаем толк.

Он отмахнулся: помнил, что нельзя ни удивляться, ни давать волю страху; а вот улыбку сдержать не сумел, уголки губ невольно приподнялись.

Те, кто дразнил поросёнком, остались где-то в детском саду — и, может, в начальной школе. Потом он вытянулся, похудел, зарос так, что под чёрными прядями не сразу получалось отыскать глаза, — какой тут поросёнок?

Те, кто дразнил, остались в далёком прошлом — и откуда бы местным духам знать его прозвище? Или, может, как раз сейчас он снова похож на поросёнка: бритый налысо, чуть лопоухий, с курносым носом и раскрасневшимися щеками...

— Маленький поросёнок не боится двух больших и страшных волков? — выдохнули одновременно в оба уха.

— Я тут с вами посидеть пришёл, а вы обзываетесь. Вот сейчас как уйду... — Он даже привстал, опасаясь, впрочем, что никто не кинется удерживать. И что тогда?

Но в свитер с обеих сторон вцепились руки в серых рукавах и настойчиво усадили обратно.

— Не обижайся. Давай посидим, — и рядом с его ногами появились две пары ног в чёрных лакированных ботинках.

Духи явно маскировались под людей. Он коротко глянул в одну-другую сторону, но рассмотреть лиц они не дали, развернувшись чёрными затылками. Ну и пускай, не так уж они важны, эти лица. Только бы получить то, ради чего корячился в осенних ботинках и протирал колени.

То, о чём каждую секунду напоминал кожаный браслет на левом предплечье.

Драгоценная пятая точка начинала леденеть в мокрых джинсах — а выведанная накануне инструкция обрывалась ровно на этом пункте. Теперь всё зависело от духов: как себя поведут, что скажут, насколько высокую цену назначат... Или вовсе сделают вид, что ни о чём не догадались? Но раз уж удержали, не дали уйти — значит, всё же готовы?

— Ты пришёл не просто посидеть, верно? — догадался левый дух.

— Никто не приходит просто с нами посидеть, — проворчал правый.

Он смутился. Следовало закивать и немедленно всё выложить — но, может, соврать, что и правда зашёл всего лишь посидеть, сделать духам приятное?..

— Шучу, — правый дух сжал плечо. — Говори, что у тебя.

Он неловко коснулся подвески-косточки, которая снова зацепилась и выдрала из свитера цветные нитки. Но свитер можно будет купить новый, а вот...

— Поня-ятно, — в один голос протянули духи.

— Но... — только начал левый дух, как его тут же перебил правый:

— Но ты понимаешь, что цена будет достаточно высокая?

Он кивнул. Разумеется, он понимал. Разумеется, он бы и душу продал — только души собирает дьявол, а не какие-то духи, живущие в стенах старого бастиона.

На мгновение за спиной почудилась возня, почти что драка, будто бы духи что-то не поделили. Он не решился обернуться: вдруг сзади не дерутся, а магию творят? — опустил взгляд на мокрые и грязные ладони. Если дома не отключили горячую воду за неуплату, надо будет хорошенько отмокнуть в душе. В крайнем случае можно погреть воду в кастрюле — если не отключили за неуплату электричество.

— Мы решили, — объявил левый дух; кажется, левый, но ведь теперь слева мог стоять кто угодно из них... — Желание твоё мы исполним.

— А в качестве платы, — продолжил правый, — ты будешь приходить к нам каждую ночь новолуния и играть на флейте.

«Я не умею играть на флейте!» — чуть не вскрикнул он: в это страшное мгновение надежда ускользнула из стиснутых пальцев, будто растаявший снег.

— На нашей флейте, — успокоил левый, — играть умеет кто угодно. Только не забывай брать с собой плед: в ночи новолуния здесь дуют особенно промозглые ветры.

— А сейчас отдай ту из взятых с собой вещей, которая тебе дороже всего на свете, — отрезал правый дух. — Предоплата, знаешь ли.

Он замер — но только на мгновение. Не имело смысла врать, будто бы самой дорогой вещью был свитер, или осенние ботинки, или мокрые насквозь джинсы: духи сразу почуют ложь. Поэтому он дрожащими пальцами расстегнул кожаный браслет и молча протянул себе за спину. Браслет взяли чужие руки, тёплые и сухие; и два голоса позвали:

— Вставай, хватит мёрзнуть.

Он вскочил, едва не поскользнувшись, обернулся. На этот раз духи не прятались, глядели одинаковыми льдистыми глазами, и острые кончики их носов подёргивались, будто принюхиваясь.

— Подходящий ветер, — сказал левый (который раньше был правым).

— Самое то, — согласился правый (который был левым).

Духи встали по бокам от него, подпрыгнули — и зависли в воздухе. Левый придержал старый фонарь, правый запустил руку под стекло и легонько щёлкнул по лампочке. Фонарь вспыхнул так ярко, будто был не фонарём, а маяком для заблудившегося в тумане корабля. Он зажмурился на мгновение, протёр глаза рукавом свитера, а когда открыл их — духи уже стояли рядом.

— Теперь поспеши: тебе нужно спуститься до самого низа, пока фонарь опять не погас, — коснулся плеча левый дух.

— И не думай, что времени у тебя предостаточно, — процедил правый.

— Спасибо... — наконец выдохнул он то, что следовало выдохнуть уже давно. — Спасибо! — и припустил вниз по лестнице, уже не волнуясь ни о драных джинсах, ни о сломанных ногах, ни о том, что драгоценная пятая точка будет против, если ей пересчитают все пролёты.

Когда он кубарем скатился по последним ступеням, старый фонарь подмигнул на прощание и погас. И он, ликуя, со всех ног бросился домой.

***

— Зачем ты его обманул? — сухо поинтересовался один из духов, опустившись на мокрые от снега камни.

— Я не умею возвращать с того света, — огрызнулся второй, оставшись стоять у стены.

— Он зальёт слезами всю квартиру, когда вернётся домой, — первый зябко передёрнул плечами.

— Зато пока он идёт — он верит, — второй твёрдо мотнул головой. — А ты не хуже меня знаешь, какие чудеса творит человеческая вера.

Кожаный ошейник в его руке сверкнул подвеской в лучах наконец-то вставшего солнца.

По дороге от старого бастиона бежала маленькая человеческая фигурка — и уже не оставалось сомнений, что дома её ждал кто-то живой.