Сказка о городских гопниках, которых, может, не так уж надо бояться. Ведь они на полставки не только гопники, но и кое-кто ещё.
***
— А кто это у нас такой красивый? — интересуются кусты.

Будь Пижон в наушниках — ничего бы не услышал и мимо прошёл. А так — сразу хочется полезть на рожон, выяснить, что за кусты такие говорящие и кто это там особо дерзкий затаился; и главное — что этому дерзкому нужно. Или он подкатывает так неумело?

— Ну я, — отзывается Пижон; вытаскивает руки из карманов, поправляет сумку на плече.

— Тебя-то мне и надо, — довольно ухмыляются кусты, и из кустов бесшумной тенью выскальзывает что-то лохматое и чёрное с ног до головы.

Не что-то, конечно, а кто-то. И вовсе не с головы до ног: кожа смуглая, но до чёрной ей далеко; а глаза такие синие, особенно в свете фонаря...

Правда, синие глаза так хитро щурятся, что Пижон тут же встряхивает головой:

— Чего тебе?

— А я гляжу, — почти мурлыкает лохматый, — идёт тут такой чистенький, такой беленький весь; настоящий лакомый кусочек...

— Ты меня что, есть собрался? — усмехается Пижон. А сам кулаки недвусмысленно потирает, хотя в драках никогда не участвовал, слишком жалел одежду. Вот и сейчас бы ничего не порвать да не испачкать; а то ботинки только утром начистил...

— Звёзды с тобой, — фыркает лохматый, — есть я его собрался... — Подходит ближе, чуть прихватывает воротник пальто. — Красивая вещица. Дорогая небось?

— Прилично стоит, — кивает Пижон.

Так хочется оттолкнуть от себя лохматого, чтобы не лапал своими грязными руками. А лохматый заглядывает почти в глаза — наверное, не стой Пижон на каблуках, были бы ровно одного роста, — и продолжает, ухмыляясь уголком губ:

— Значит, денег у тебя много?

— Немало, — осторожно соглашается Пижон, уже чуя, к чему дело идёт.

Деньги, благо, почти все на карточке. Если потащит снимать, можно будет привлечь внимание кассиров и охранника; или где тут ближайший банкомат?..

— Ну вот, — лохматый разводит руками. — А если денег много, надо бы ими делиться, как думаешь?

Пижон пожимает плечами. Делиться никто не обязан; и если у каких-то... гопников не вышло заработать, пусть пытаются дальше или смиряются и живут как есть, а не требуют деньги с прохожих.

— Да я ж не для себя, — снисходительно скалится лохматый Гопник, по-звериному так скалится... Неужели оборотень? — Я для своего пустого желудка: уже который день голодает... Ну пожалей ты, будь человеком! — И бьёт кулаком. Несильно бьёт, почти пихает — и надо же, всего лишь в плечо. А Пижон уж думал, сейчас ему по носу врежут — и пальто ни в жизни не отстирает.

— Смешной ты, — проморгавшись, улыбается Пижон.

— Я? — Гопник чуть не задыхается от удивления. — Смешной?

— Ну да, — Пижон покачивается с пяток на носки. — И никакой ты не гопник, не притворяйся: ты слишком мягкий, даже по роже не врезал.

Гопник обиженно сопит; потом вытирается рукавом чёрного свитера и отмахивается:

— Ладно, иди, раз уж раскусил. — Но тут же оборачивается и с любопытством заглядывает в глаза: — Но ты ведь сначала купился, да? Поверил?

Пижон коротко усмехается и касается колец в левом ухе.

— А зачем это всё? Социальный эксперимент?

— Да какой эксперимент! — досадливо рычит Гопник. — Жрать я хочу, понимаешь? Не есть уже, а жрать. Вот и пристаю ко всяким... пижонам, как ты. Им обычно зубы покажешь: «Ы-ы!» — он ещё раз демонстрирует зубы с крупными клыками. — А они: «А-а!» И отдают деньги. А ты неправильный какой-то, не испугался даже, — он досадливо пинает камень носком кроссовка.

— В тебе умер актёр, — чуть улыбается Пижон.

— Угу, — Гопник мрачно скребёт небритую щёку. — Сожрал я его с голодухи. Всё, вали отсюда, пожалуйста, ты мне народ распугаешь. А мне ещё поесть надо... — Он почти растворяется в кустах, но Пижон окликает:

— Стой! — и торопливо вытаскивает из сумки кошелёк.

Сколько там налички — триста, четыреста? Снимет ещё, не проблема; а этот лохматый придурок хотя бы не станет больше на прохожих выпрыгивать...

Глаза у Гопника так и вспыхивают при виде денег, но приблизиться он не смеет, терпеливо ждёт.

— Возьми, — протягивает Пижон. — Ты развеял мою грусть и одиночество...

Гопник сгребает деньги, охает тихонько: «Так много!..» — и усмехается, отводя глаза:

— Это кто ещё из нас тут путник...

Узнал цитату, гляди-ка. Не такой уж некультурный, видать, не только стишки в школьной программе читал. Не от хорошей жизни, небось, в кустах-то сидит…

Гопник аккуратно прячет деньги в карман, отряхивается, волосы пальцами расчёсывает — и предлагает будто примиряюще:

— Хочешь, провожу до дома? Чтобы придурки всякие не полезли.

— А что, тут, кроме тебя, ещё придурки водятся? — фыркает Пижон. И поспешно извиняется: — Не обижайся, я не со зла.

— Я знаю, что я придурок, — отмахивается Гопник. — Но это я на полставки только. А ещё на полставки я сознательный городской дух, который следит, чтобы на людей ничего страшнее меня не выскакивало. Так что, тебя проводить?

Пижон изучил эти дворы вдоль и поперёк, когда только переехал в съёмную квартиру: мог бы и в общежитии пожить, но если деньги позволяют и родители не против, то чего ютиться в комнатушке с другими людьми? С другой стороны, изучить-то изучил, а вот же, выскочил сегодня нежданный-негаданный Гопник... Да и про духа на полставки послушать хочется.

— Проводи, — соглашается Пижон — Только давай в магазин по пути заглянем? Мне бы хлеба да к чаю чего-нибудь...

— Идёт, — кивает Гопник. Но вместо того чтобы провожать, исчезает в кустах.

Пижон озадаченно чешет макушку: вот так городской дух, вот так уберёг ото всяких придурков... Уже думает пожать плечами, развернуться и сам домой топать: авось никто не нападёт, не перепачкает пальто, — как кусты опять шевелятся.

— Извини, я одевался, — шмыгает носом Гопник. — Пойдём?

Он и правда приоделся: накинул на потрёпанный свитер не менее потрёпанную синюю куртку. Теперь хотя бы относительно приличным человеком выглядит, не скажешь, что пять минут назад угрожал из кустов.

— Пойдём, — кивает Пижон. И тут же спрашивает (а то вопросов достаточно, а вот времени не так много): — И как ты городским духом работаешь?

— Неофициально, — пожимает плечами Гопник. — Сомневаюсь, что вообще можно официально на такую должность устроиться. А если можно — меня бы всё равно не взяли: ни документов, ни места жительства... Так что я сам всё придумал и сам же работаю: полдня людей пугаю и деньги требую, а вторую половину оберегаю и провожаю.

— Сразу на двух работах горбатишься? — смеётся Пижон, поправляя сумку: опять ремень соскальзывает, неудобно с ней в этом пальто.

— Типа того, — ухмыляется Гопник. — Только на первой обычно больше платят, чем на второй... Тут спасибо разве что говорят, что проводил. А я не могу деньги просить, совесть не позволяет. — Встретившись глазами с удивлённым Пижоном, он поясняет: — Во второй половине дня не позволяет, когда я дух. А когда я гопник — очень даже.

Дух, гопник... Пижону становится немного не по себе от этих масок. Не то чтобы он ждал откровенностей от того, кто выскочил из кустов и потребовал денег: таким самое то маски надевать, чтобы потом не знали, кому рожу бить. Но...

Да и сам-то хорош, Пижон Пижоном, а настоящее имя — будто за семью замками, не для всех подряд, значит?

— Слушай, как тебя вообще зовут? А то я про себя всё Гопником да Гопником; а ты сейчас даже не гопник...

— Мартын я, — он протягивает руку; спохватившись, вытирает о джинсы и протягивает ещё раз.

Пижон пожимает машинально и лишь пару секунд спустя понимает, что рука левая. Гопник-левша, надо же; не так уж часто встречал что первых, что вторых.

— А я вообще Влад, — представляется Пижон. — Только меня Пижоном дразнят: чересчур, мол, насчёт одежды пекусь. А я просто люблю, чтобы красиво и аккуратно было.

— По тебе заметно, — кивает Мартын; без злобы или усмешки, просто кивает. — Только я тебя всё же буду Владом называть, хорошо? Тебе это больше идёт.

— Будем считать, что я пижон на полставки: пока в университете сижу, — соглашается Влад, а сам внутренне тает: они обменялись именами и теперь используют их, маски — долой. Но внешне никак не показывает, поправляет чёлку, чтобы в глаза не лезла, и интересуется: — А ты чудеса какие-то творить умеешь? Раз уж городской дух.

Куда больше хочется расспросить, почему Мартын оказался в кустах без документов и места жительства. Но это, наверное, слишком личное, такое первым встречным пижонам не разбалтывают...

— Немножко умею, — вздыхает Мартын. Чешет небритую щёку и просит: — Остановись, пожалуйста.

Влад послушно останавливается, мимоходом стряхивает мелкие пылинки с белого пальто. Всё равно потом стирать придётся...

Мартын недолго крутится на месте, расставив руки в стороны, будто улавливает что-то из пространства — или просто эффектно играет, чтобы не упасть носом в грязь, признавшись, что никакие чудеса творить не умеет? Наконец шмыгает носом и кивает в сторону соседнего двора:

— Пойдём, оно там.

— А ты меня не... того? — на всякий случай уточняет Влад. Чудеса чудесами, но ходить во дворы с теми, кто на полставки гопник, а по сути — явный оборотень...

— Не того, чес-слово, — заверяет Мартын. — Ну кому эти чудеса нужны, мне или тебе? Я уже насмотрелся. Хочешь увидеть — пойдём.

И Влад послушно сворачивает с парковой дорожки и идёт за Мартыном в соседний двор. Конечно, в этом дворе он тоже бывал далеко не один раз: то интереса ради, то путь срезал; и чудес там никаких не приметил. Может, в присутствии городского духа они покажутся?

— Вот, — Мартын замирает, удерживает за рукав, и Влад почти не возмущается его грязным пальцам. — Гляди туда, на стену.

Влад послушно вытаращивается на расписанную стену трансформаторной будки, но там нет ничего особенного. Если Мартын имеет в виду эти узоры, то у них явно разное представление о чудесах. Чужая мазня краской из баллончика — это вовсе не...

Ой.

Фиолетовая линия возникает точно бы из ниоткуда, даже привычного шипения не слышно. Влад присматривается — но магии здесь почти нет, линии не появляются сами собой, их рисуют прямо здесь и сейчас, чьей-то невидимой рукой и незаметной краской..

— Что это? — шепчет Влад.

— Дух, — улыбается Мартын. — Граффити рисует, видишь. Тут все рисунки — его да других... граффитичных духов. Ну как, чудо?

Фиолетовые линии на стене постепенно становятся большой фиолетовой улиткой с чем-то вроде водяного пистолета на боку панциря. Влад тихонько фыркает, прикрывшись ладонью, и торопливо кивает: очень даже чудо.

— Сейчас ещё покажу, — Мартын тянет за собой, и Влад даже не отцепляет его пальцы от своего белого пальто.

Они проходят мимо дома к детской площадке, и тут уже Влада не нужно тыкать носом, тут он и сам видит, как что-то в оранжевой бейсболке, нацепленной козырьком назад, вычерчивает мелом классики на асфальте. И подумал бы, что просто ребёнок так поздно вышел гулять, — но разве бывают у детей мохнатые голубые руки?..

— Сейчас классики начертит, — шепчет Мартын, — а завтра биту сообразит и будет с детьми прыгать.

— А если дождь? — волнуется Влад: жалко духа, столько работы коту под хвост.

— Дождя не будет, — уверенно заявляет Мартын. — Если он рисует — он точно знает, что рисунки останутся: стал бы он на такое растрачиваться... Ну и вот тебе, кстати, прогноз на завтра: обойдётся без осадков.

Верится в такое с трудом: аж четвёртый день без дождя в самый разгар осени — это запретная магия, тут даже городские шаманы бессильны. Впрочем, если завтра и правда не упадёт ни единой капельки... Что ж, можно будет решить, что эти духи ему не приснились — как и Мартын, гопник и городской дух на полставки.

Сейчас, конечно, Влад нисколько в этом не сомневается, — а вот когда проснётся в своей кровати, как просыпается каждое утро... Что останется в памяти после сегодняшнего приключения? Чему он поверит, а что будет считать обыкновенным сном?

— Как ты их вообще находишь... — Влад озадаченно чешет бритый висок. Он разве что случайно на такое наткнётся — и это ж надо не пройти мимо, рассмотреть...

— Я их чувствую, — смущённо пожимает плечами Мартын. — Кожей буквально. Ты же видел, я крутился... Я всё-таки городской дух, пусть и на полставки.

«Везёт же некоторым», — вздыхает Влад; без зависти, скорее удивлённо. А Мартын жалобно улыбается:

— А ещё я чувствую, что очень хочу есть; а если мы не поспешим, магазин закроется вместе со всей вкусной едой. Тебе уже хватит чудес?

— Хватит, — кивает Влад. — Пойдём скорее, — и сжимает его грязные пальцы.

***

Когда они выходят из магазина, Мартын рассовывает по карманам две бутылки йогурта и булку — и явно вознамеривается откланяться:

— Ну что, я больше не буду стеснять тебя своим обществом...

— Во-первых, — прерывает его Влад, — ты обещал проводить меня до дома; а мой дом не в магазине, а вон там, во дворах. Во-вторых, ты нисколько не стесняешь. А в-третьих... — он смущённо опускает взгляд на свои начищенные ботинки. — Хочешь, пойдём ко мне? Я тебя пельменями накормлю.

— Бога-атый такой, — фыркает Мартын, — а ешь пельмени.

— А ты что думал, я там красную икру ложками уплетаю? — чуть огрызается Влад.

Это было «да» или «нет»? Он же умрёт повторить своё предложение, и так еле выдавил... Не глупо ли: приглашать к себе гопника? Впрочем, сейчас он на полставки городской дух...

— Да не... — Мартын поводит плечом. — А к тебе правда можно? Я же всё-таки незнамо кто с улицы...

— Ты городской дух, — уверенно заявляет Влад. — И ты сделал для меня много чудесного в этот вечер — а я хочу отплатить не деньгами; в смысле, не только ими. Я не дух, чтобы показывать городские чудеса, — он чуть виновато разводит руками. — Но я на полставки живущий в одиночестве студент — и на простое бытовое чудо вроде горячих пельменей меня хватит.

Мартын глядит на него серьёзно-серьёзно, даже в уголках глаз смешинки не прячутся. «Спасибо, — читается в его взгляде. — Спасибо, ты, кажется, первый человек, который платит мне просто за то, что я — вот такой, что я живу на улице и показываю чудеса...»

А может, Влад всё это выдумывает — потому что секунду спустя Мартын смеётся:

— Тебе повезло, что я сейчас не гопник, а то по долгу службы вынес бы у тебя полквартиры! — Он приглаживает взъерошенные волосы и откашливается: — Ладно, где там твой дом? Пригляжу, чтобы ты не заблудился и не подавился пельменями...

«Кажется, у меня есть второе полотенце, — мысленно прикидывает Влад, сцепившись пальцами с Мартыном и ведя его по дворовым дорожкам. — И вторую пижаму можно сообразить...»

Конечно, оставлять у себя гопника страшновато. Но пока он на полставки городской дух — бояться нечего.