Городская сказка о том, кто кусает за бочок и зачем он это делает.
***
— Девочка-девочка, — шепчут рядом, шепчут так тихо, что шёпот почти утопает в перестуке поездных колёс. — Девочка, слышишь меня?

Настя мотает головой: в поезде всегда такая ерунда мерещится! — и поворачивается на другой бок. Чудится, что рядом вздыхают; а может, это воздух из кондиционера касается лица. Из чистого любопытства — ну ничего же страшного не произойдёт! — Настя приоткрывает глаза — и так резко садится, что чуть не стукается лбом о багажную полку.

Из темноты глядят глаза-звёзды; а если присмотреться, то видно и чёрные очертания тела — притом тела явно нечеловеческого, такого... почти волчьего. Да что уж там — не «почти».

Волк стоит, оперевшись передними лапами о край верхней полки, глазами-звёздами хлопает, клыки скалит — не злобно, а как-то смущённо даже. Настя в ответ тоже глазами хлопает — не звёздами, правда, а самыми обыкновенными. Вот так гость — среди ночи-то, в поезде! Неужели и билет у него есть — или так, «зайцем» едет?

— Девочка, — просит волк, почёсывая лапой за ухом, — будь так добра, ляг поближе к краю. Мне очень надо тебя за бочок укусить, а ты далеко лежишь, я не дотягиваюсь.

— А это мои проблемы? — недоуменно хмурится Настя. Ей хочется смеяться от абсурдности и неправильности ситуации: это как если бы маньяк попросил жертву задрать голову повыше — чтобы, значится, ножом по горлу удобнее.

— Не твои, конечно, — вздыхает волк, опускает уши; словно бы на жалость давит, но при этом даже в глаза избегает смотреть. — Я просто подумал — вдруг ты пойдёшь навстречу? А то мне скоро уши надерут за невыполнение плана; а так не хочется вылетать с работы...

Настя ложится обратно: сидеть на верхней полке неудобно, — натягивает простыню до подбородка. Вроде и жалко волка — а вроде и себе-то бочков не хватает, куда уж раздавать их всяким волкам.

— А что будет, если ты меня укусишь? — интересуется Настя.

Волк оживляется: уши снова торчком, глаза ярче прежнего вспыхивают.

— С тобой — ничего! — заверяет он. — Разве что следующий сон увидишь короче, чем могла бы увидеть. Обычно-то я всех во сне кусаю и они тут же просыпаются, не досмотрев сон до конца; ну а ты, значит, следующий не досмотришь.

Настя чешет переносицу. Волк глядит с надеждой, глазами умильно хлопает: пожалуйста-пожалуйста, один маленький разочек, мне просто для галочки, честное слово!

— Это не больно? — уточняет Настя.

— Ни капельки! — трясёт мордой волк. — Ничего не почувствуешь, честное слово!

Настя чуть пожимает плечами, больше для самой себя: ну ничего же страшного не случится, если она позволит просто ухватить зубами свой бок? Тем более, он обещает, что всё будет безболезненно...

Волчьи когти нетерпеливо скребут простыню; волк облизывается, наклоняется ближе: можно, я верно понял?

— Кусай, — соглашается Настя; поворачивается на бок и на всякий случай закрывает глаза.

Волк шумно дышит, обжигает дыханием бок — а потом объявляет:

— Всё! И не больно же, правда?

— Правда. — Настя открывает глаза и на всякий случай косится на простыню — совершенно белую, ни единого следа не осталось.

— Приятно было иметь с тобой дело, — довольно скалится волк, — а теперь побегу, мне бы ещё хоть одного успеть укусить. Приятных снов!

Он опускается на пол, и только когти цокают по коридору поезда, с каждым волчьим шагом всё больше сливаясь со стуком колёс.

***

— Молодой человек! — громко шепчут откуда-то снизу, и шёпот едва перебивает храп соседа. — Молодой человек, вы мне очень нужны, пожалуйста!

Молодой человек по имени Алёша недоуменно свешивает голову с кровати: неужто всё-таки вышло задремать? А на нервной почве что только не приснится, особенно в хостеле...

Из темноты комнаты на него глядят две звезды — это чьи-то глаза, наверное, раз уж они глядят; и светятся белые зубы, когда внизу повторяют:

— Молодой человек, вы мне очень нужны! Не могли бы вы спуститься?

«Пошёл ты!» — хочется фыркнуть Алёше; спрятать голову под подушку и снова попытаться заснуть — ну или проснуться, если он уже спит. Но если этот кто-то внизу продолжит сидеть и донимать всех вокруг своим шёпотом? Ещё достанется от невольных соседей, которые по ночам хотят спать, а не слушать ругань между полом и третьим ярусом.

Поэтому Алёша, почесав макушку, вылезает из-под одеяла и спускается по лестнице. К нему бросается темнота — темнота в виде волка с глазами-звёздами.

— Вот спасибо, молодой человек! — радуется волк. — Я бы ни в жизни до вас не добрался, уж так вы высоко спите! У меня дело к вам: будьте так добры, позвольте укусить за бочок!

— Что? — обалдело моргает Алёша; на всякий случай щиплет себя за руку, но сон — если это сон — обрываться не спешит.

— Я пришёл укусить вас за бочок, — охотно поясняет волк. — Наверное, вы хоть раз да спали на краю, да? Ну вот я и пришёл. А вообще-то, — волк вздыхает, опускает морду, — мне план надо выполнить. Хотя бы трёх человек за ночь укусить — а то с работы вылечу. Одну девочку я уже укусил — и вот вас-то мне очень не хватает.

Алёша потирает глаза, но никакая неведомая сила не спешит переносить его обратно в кровать, где он засыпал — точно ли засыпал?..

— А чем тебе этот не нравится? — он наугад тыкает в одного из лежащих на нижнем ярусе. — К нему и лезть не надо.

— Очень нравится! — часто кивает волк. — Если б в моём списке на покусание были только те, кто мне нравится, — как я был бы счастлив! Но мне, верите ли, всегда достаются те, кто спит в самых труднодоступных местах. — Волк привстаёт на задние лапы и, с трудом балансируя, доверительно шепчет: — Однажды мне достался кто-то, который жил в шкафу — и спал там же, представляете? Ещё и запирался изнутри! Я так и не сумел его выманить и укусить — и мне тогда здорово надрали уши.

Алёша нервно фыркает в кулак, представляя, как волк скребётся у шкафа, упрашивая кого-то выйти оттуда и дать себя покусать.

Волк опускается на четыре лапы и хлопает глазами-звёздами:

— Так вы разрешите себя укусить? Это совсем не больно, вы ничего не почувствуете! Только следующий сон будет короче, чем он мог бы быть; и больше никаких последствий!

Алёша снова чешет макушку, подтягивает пижамные штаны и взмахивает рукой:

— Ладно, кусай!

Волк, радостно сверкая глазами, широко открывает пасть и вцепляется в бок белыми-белыми зубами. Алёша невольно вздрагивает, ожидая укуса; но, как и говорил волк, не чувствуется совсем ничего, даже малейшей щекотки нет. А в детстве-то пугали...

— Большое спасибо! — благодарит волк, облизываясь. — Век вас помнить буду. А теперь побегу: мне бы ещё к человеку успеть. Доброй ночи!

На глазах Алёши он выпрыгивает в окно — закрытое-застеклённое, между прочим! — и растворяется в ночной темноте.

***

Кате сквозь сон чудится, что нависло над ней что-то живое, пасть распахнуло, того и гляди укусит; хотя вообще-то чудиться ничего не должно: когда ложишься под утро, спишь как убитый.

Тем не менее, Катя резко оборачивается и открывает глаза — и что-то тёмное падает на пол и приземляется с характерным звуком приземления чего-то живого.

— Так, блэт! — вполголоса восклицает Катя, свешиваясь с кровати.

— Девочка, не ругайся! — просит валяющаяся на полу темнота; поднимается, встряхивается и оказывается чёрным-чёрным волком с глазами-звёздами. — И незачем было так резко оборачиваться, я ничего дурного не замышлял!

— Да ну-у? — неверяще прищуривается Катя; или скорее сонно прищуривается, потому что глаза после бессонной почти-ночи слипаются.

Мысли в голове тоже слипаются; но удивления среди них так и так не находится: жизненный опыт подсказывает, что удивляться необязательно. Ну пришёл тут какой-то волк, попытался накинуться... Подумаешь!

— Ну да, — кивает волк. — Я хотел только за бочок укусить — и ничего больше. У меня время поджимает, мне бы ещё одного человека — и меня не выкинут с работы. Будь хорошей девочкой, дай себя укусить.

— Да кто ты такой, чтобы я давала себя кусать? — фыркает Катя, поудобнее усаживаясь в кровати; и хотя вопрос этот скорее риторический, волк отвечает, смущённо скребя лапой пол:

— Да Фенрир я; тот самый, который в Рагнарёке активное участие принимает. Только, — он вздыхает, — в этом вашем мире просто так на цепи в пещере не отсидишься: придут потом деньги просить за аренду или пещероплату — а где я их возьму? Вот и работаю...

— Что-то ты обмельчал, Фенрир, — ехидно усмехается Катя. — На обычного волка разве что потянешь; а по мифу, помнится...

— А ты с моё в пещере посиди! — озлобленно перебивает Фенрир, и чёрная-чёрная шерсть на его загривке встаёт дыбом. — Думаешь, весело там было? Ага, сейчас! — Он закашливается, трёт морду лапой; бросив взгляд на окно, просит с тревогой: — Девочка, дай себя укусить, пожалуйста. Мне до рассвета надо успеть.

Катя оценивающе глядит сверху и интересуется:

— А если не дам?

Фенрир снова глядит на окно и приглушённо рычит:

— Девочка, поимей совесть — а то совесть поимеет тебя! Зря я, что ли, строил глазки, чтобы меня пустили в это ваше проклятое общежитие среди ночи да ещё и без пропуска?! Ты спала на краю? Ну вот и дай себя укусить!

Катя даже ответить ничего не успевает: Фенрир одним прыжком вдруг оказывается на кровати и, распахнув пасть, вцепляется-таки в бок. Вздрогнув на всякий случай, Катя отталкивает его, и Фенрир падает — опять — на пол. Правда, выглядит он ни капли не расстроенным: подскакивает и радостно шепчет:

— Спасибо, девочка! Спокойной тебе ночи!

Катя думает нецензурно срифмовать в ответ, но Фенрир уже выскальзывает из комнаты; поэтому остаётся только лечь и постараться заснуть ещё раз.

***

— Я их достал! — хвастается Фенрир, от радости виляя хвостом. — Вы думали, не достану? А я достал! И в поезде, и в хостеле, и в общежитии! Всех достал!

— Да-да, — с насмешливой улыбкой кивает Фрейя, — ты всех достал.

— Не в этом смысле! — оскорблённо ворчит Фенрир; но послушно склоняет морду и кладёт на подставленные ладони три кусочка чужих снов.

Фрейя вертит их в руках, разглядывает на свет и бормочет:

— Посмотрим, что можно с ними сделать... А ты спи, — оборачивается она к Фенриру, — ты сегодня славно потрудился. Всё ещё рассказываешь про работу в качестве того, кто кусает за бочок?

— А-ага-а, — зевает Фенрир и усмехается: — Они верят. Пока верят — буду рассказывать; а потом ещё что-нибудь придумаю.

Он устраивается у ног Фрейи, осторожно сжимает зубами несколько перьев на подоле её платья и засыпает, опустив морду на лапы.

Уж его-то никто во сне за бочок не укусит: кому понадобится украсть кусочек сна у Фенрира, которому несколько сотен лет ничегошеньки не снится?

Фрейя с улыбкой гладит спящего Фенрира, и звёзды в его чёрной-чёрной шерсти отзываются мерцанием на каждое прикосновение.

Варгам снятся не по-волчьи волшебные сны.

Жаль, варги разучились их запоминать.