Константин Дмитриевич Флавицкий. Княжна Тараканова. История
 

К.Флавицкий, Княжна Тараканова, 1864г, холст, масло
Государственная Третьяковская галерея, Москва (Увеличение изображения по клику)

Впервые эту, в свое время нашумевшую картину, до сих пор привлекающую внимание множества посетителей Третьяковской галереи, увидели на выставке Академии художеств в 1864 году. Полотно К.Флавицкого волновало своим остродраматичеким сюжетом.
Живописец изобразил каземат в Петропавловской крепости, за стенами бушует буря, высоко поднялись воды разъяренной Невы, началось наводнение...
Вода уже врывается в темницу. На кровати стоит прислонившаяся к стене красивая, грациозная женщина. Она в отчаянии, близок ее смертный час. Мокрые крысы выбираются из воды и ищут спасения на постели узницы.
На знаменитой картине Флавицкого под именем княжны Таракановой изображена, действительно жившая во времена императрицы Екатерины II, молодая красивая авантюристка, непроглядно-темного происхождения, которая выдавала себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и одновременно за родную сестру Емельяна Пугачева. Она была арестована в Италии по приказу Екатерины II и умерла в каземате Петропавловской крепости в конце 1775 года.
В истории России немало легенд и былей, но эта, благодаря картине, интересует каждого, кто видит её в галерее.

B октябре 1772 года в Париже объявилась молодая очаровательная женщина — та самая, которая позже стала называть себя Таракановой.
У нее было и другое имя - Али Эмети, княжна Владомирская. Она остановилась в роскошной гостинице на острове Сен-Луи и жила на широкую ногу, о чем вскоре узнал весь Париж. Ее окружали толпы прислуги. Рядом всегда находились барон Эмбс, которого она выдавала за своего родственника, и барон де Шенк, комендант и управляющий.
Приезд таинственной иностранки привнес в жизнь парижан необычайное оживление. Принцесса Владомирская открыла салон, рассылала приглашения, и на них охотно откликались.
Сказать по правде, публика у нее собиралась самая разношерстная: так, среди представителей знати можно было встретить торговца из квартала Сен-Дени, которого звали попросту Понсе, и банкира по имени Маккэй. И тот, и другой почитали за великую честь оказаться в столь изысканном обществе.
Торговец с банкиром уверяли, что всегда рады оказать помощь высокородной черкесской княжне (ибо, по ее словам, родилась она в далекой Черкесии), которая вот-вот должна была унаследовать огромное состояние от дяди, ныне проживающего в Персии.

Как же выглядела таинственная княжна? Вот как ее описывает граф Валишевский:
"Она юна, прекрасна и удивительно грациозна. У нее пепельные волосы, как у Елизаветы, цвет глаз постоянно меняется — они то синие, то иссиня-черные, что придает ее лицу некую загадочность и мечтательность,и, глядя на нее, кажется, будто и сама она вся соткана из грез. У нее благородные манеры — похоже, она получила прекрасное воспитание. Она выдает себя за черкешенку,точнее, так называют ее многие,— племянницу знатного, богатого перса..."

Есть и другое, довольно любопытное описание княжны Таракановой - оно принадлежит перу князя Голицына: "Насколько можно судить, она — натура чувствительная и пылкая. У нее живой ум, она обладает широкими познаниями, свободно владеет французским и немецким и говорит без всякого акцента. По ее словам, эту удивительную способность к языкам она открыла в себе, когда странствовала по разным государствам. За довольно короткий срок ей удалось выучить английский и итальянский, а будучи в Персии, она научилась говорить по-персидски и по-арабски".

Среди гостей, особенно часто наведывавшихся к княжне, был польский дворянин граф Огинский. Он прибыл в Париж, чтобы просить французского короля помочь его многострадальной Польше.
Был у княжны и другой верный поклонник - граф де Рошфор-Валькур, которого ее красота буквально пленила. Граф признался княжне в любви, и та, похоже, не осталась равнодушной к его чувству.
Но вот неожиданность! Королевские жандармы заключили под стражу, так называемого, барона Эмбса! Оказалось, что он вовсе не барон и не родственник княжны, а обыкновенный фламандский простолюдин и ее любовник. Арестовали же его за то, что он отказался платить в срок по векселям. Правда, вскоре его выпустили — под залог. И дружная компания (княжна, Эмбс и Шенк)спешно отбыла в Германию...
Граф де Рошфор, сгоравший от любви, последовал за своей возлюбленной во Франкфурт. Больше того: он представил княжну князю Лимбург-Штирумскому, владетелю, как и большинство немецких мелкопоместных дворян, крохотного участка земли и предводителю войска из дюжины солдат. Князь Лимбургский тут же влюбился в прекрасную черкешенку И та решила поиграть на его страсти - разумеется, с выгодой для себя. Ей это удалось, причем настолько, что, в конце концов, князь попросил ее руки! 0 существовании настоящей княжны Таракановой ей могло быть известно понаслышке — стало быть, она вполне могла присвоить себе ее имя и дурачить людей направо и налево. Так, например, доподлинно известно, что, наезжая в разные европейские города, она представлялась под различными именами называясь, в частности, то мадемуазель Франк, то мадемуазель Шоль, и повсюду заводила любовные связи и выманивала у простодушных поклонников деньги.
А между тем князь Лимбургский постепенно становился рабом своей страсти. Ослепленный любовью, он не заметил, как в окружении княжны Таракановой, теперь все ее называли именно так, появился поляк по фамилии Доманский. Он был молод, хорош собой, обладал живым умом и отличался завидной храбростью, причем не только на словах, как многие, а и на деле. Таким образом, в нашей истории возник еще один поляк — быть может, не случайно.
В 1772 и 1773 годах Польша переживала кризис, который, впрочем, ей так и не будет суждено преодолеть. Екатерина II навязала полякам в короли своего фаворита Станислава Понятовского. У власти он держался исключительно благодаря покровительству русских, прибравших к рукам буквально все: и польскую армию, и дипломатию, и местное управление. Большая часть польских дворян, грезивших об аристократической республике, взяла в руки оружие, чтобы защищать независимость своей родины. Но полки Станислава и Екатерины разбили повстанцев в пух и прах. А тем из них, кто выжил, пришлось покинуть Польшу.
Граф Огинский обосновался в Париже, а князь Карл Радзивилл, вильненский воевода и главный предводитель конфедератов (так называли польских дворян, восставших против Станислава) предпочел поселиться в Мангейме. За ним последовала большая часть его сторонников. Они не скрывали своего стремления — припервой же возможности вновь выступить с оружием в руках против Станислава. Доманскому больше, чем кому бы то ни было, не терпелось сразиться за независимость Польши.
При нем состояли некий Иозеф Рихтер, некогда служивший графу Огинскому в Париже. Огинский "уступил" его княжне Владомирской. Так Рихтер в свите княжны попал в Германию. Рихтер рассказал Доманскому, своему новому хозяину, о княжне, о ее "причудах, красоте и обаянии". И Доманский, питавший слабость к красивым женщинам, влюбился в нее без памяти. Наша княжна определенно напоминала сирену. Но после того, как в жизни княжны Таракановой появился Доманский, ее поведение резко изменилось. До сих пор Тараканова вела себя как отъявленная авантюристка. Теперь же она и вправду возомнила себя претенденткой на престол.
Шалемель-Лакур, наиболее подробно изучивший эту запутанную историю, считал, что такая перемена произошла с ней не случайно. Польские эмигранты хорошо понимали, что Екатерина была намерена стереть их родину с лица земли, и единственное, что могло спасти Польшу — это отстранение Екатерины от власти.
Может, ее следовало убить? Трудное дело, даже невозможное. А что, если выставить против Екатерины достойную соперницу, представив ее русскому народу как единственную законную наследницу российского престола? Неплохая идея! Россия испоконвеку считалась страной дворцовых заговоров и переворотов, где народ, готовый к любым неожиданностям, всегда жил в ожидании какого-то чуда.
В то время, когда Доманский повстречал Тараканову, в Европе только и говорили что о пугачевском бунте. Разве Пугачев не выдавал себя за царя Петра III? Того самого Петра III, мужа Екатерины II, которого убили сторонники Екатерины по ее же - как поговаривали - приказу. Пугачев, возникший невесть откуда, взял к объявил: - Я - Петр III, чудом спасшийся от смерти. Ступай же за мной, народ русский, и отомсти нечестивой жене, взалкавшей моей смерти! Однако же не успели казнить Пугачева, как объявился еще один "царь"- греческий врач по фамилии Стефано. Он странствовал по Черногории и во всеуслышание заявлял: - Я - царь Петр III! Таким образом, в сложившихся исторических условиях у женщины, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы, шансов было ничуть не меньше, нежели у каких-то там Пугачева или Стефано. Как раз в это время Тараканова участвовала во всех сборищах польских эмигрантов. Тогда-то князь Радзивилл, которому Доманский поведал о "явлении" княжны, написал: "Сударыня, я рассматриваю предприятие, задуманное вашим высочеством, как некое чудо, дарованное самим Провидением, которое, желая уберечь нашу многострадальную отчизну от гибели, посылает ей столь великую гeроиню". Единственным человеком, взирающим на всю эту мышиную возню с полным равнодушием, был князь Лимбургский. Он даже не заметил, что его возлюбленная изменяет ему с Доманским. Каково же было его изумление, когда Тараканова сообщила ему, что намерена покинуть Германию, потому как ее ожидают в Венеции. Она была с ним нежна, но во всем, что касалось ее амбиций, держалась твердо и решительно.
Как-то она показала ему письмо, полученное якобы от сподвижницы Радзивилла, где было написано, что Людовик XV одобряет ее намерение отправиться в Константинополь и заявить о своих правах на российский престол. К тому же в Венеции ее уже ждал Радзивилл.
Перед лицом столь убедительных политических доводов несчастному князю Лимбургскому ничего не оставалось, как смириться. Он поклялся, что будет любить Тараканову до конца своих дней, и, снарядив для нее величественный кортеж (на что ушли немалые деньги) проводил ее до Де-Пона. Больше того: он даже признал за нею право, в случае своей безвременной кончины, взять титул княжны Лимбург-Штирумской и закрепил это на бумаге. Так что Тараканова, прибыв 13 мая 1774 года в Венецию, уже представлялась как графиня Пинебергская — такназывалось одно из поместий князя Лимбургского.
Тараканова в гондоле поднялась вверх по Большому каналу. Ее встpeтил сам Радзивилл — он нижайше поклонился новоявленной русской императрице. Гондола доставила Тараканову в ее резиденцию. Но не на какой-нибудь постоялый двор, в гостиницу или частный дом, а прямиком в особняк французского посольства. Прямо как в сказке. Тем не менее документы бесспорно свидетельствуют о том, что Версаль почти признал Тараканову. Еще бы: ведь Огинский был там своим человеком. Став при Людовике "persona grata", он сумел пробудить во французском монархе сочувствие к cудьбе Польши. Кроме того, королевские дипломаты ошибочно полагали, будто власть Екатерины II была непрочной.

Но действительно ли министры Людовика верили в права Таракановой? Или же тут действовал по- литический расчет? К сожалению, ответить на этот вопрос однозначно нелегко.
Между тем Тараканова, надежно обосновавшись во французском посольстве, начала устраивать приемы. А лицезреть ее спешили многие и главным образом — обитатели французской колонии. Посетителей она принимала со всеми церемониями придворного этикета, как и подобает настоящей императрице. Радзивилл с Доманским у нее буквально дневали и ночевали. К ней наведывались английские купцы и аристократы. Итальянцы, однако, тоже не оставались в стороне.
Поляки из ее окружения были бедны, как церковные мыши, а содержать за свой счет целый «двор», пусть и небольшой, оказалось весьма и весьма накладно. Спустя какое-то время Тараканову начали одолевать кредиторы. И вот в один прекрасный день наша княжна без малейших колебаний велела собрать весь свой скарб и подалась в Рагузу.
Перед отъездом она созвала польских дворян, и обнадежила присутствующих, заявив, что сделает все возможное, чтобы наказать виновных и отомстить за все злодеяния, совершенные против Польши.
А Франция по-прежнему оказывала ей покровительство. Французский консул в Рагузе предоставил в ее распоряжение загородную резиденцию, прекраснейшую виллу в окрестностях города И снова в ее салоне стали собираться аристократы со всей Европы. Никто из них ни на миг не сомневался в справедливости ее притязаний — они искренне верили, что недалек тот день, когда Тараканова, несчастная жертва политических интриг, заменит нечестивую Екатерину на российском престоле.
Судя по всему, она довольно хороша знала жизнь русского народа и неплохо разбиралась "во всем, что имело касательство к Востоку". Но неужели этого было достаточно, чтобы претендовать на российский престол? Иные в этом все же сомневались. И тогда, Тараканова призвала к себе Радзивилла и показала ему бумаги, среди которых была духовная Петра Великого и еще одна, написанная рукой Елизаветы и закрепляющая за Таракановой право на титулы и корону Российской империи. Таким образом, в своем завещании Елизавета признавала Тараканову родной дочерью и выражала волю, чтобы та сменила ее на престоле и правила под опекой князя Петра Гольштейна.
Как отмечает Шалемель-Лакур, Радзивилл нисколько не усомнился в подлинности ее бумаг. Поляк не удивился и тогда, когда Тараканова призналась ему, что Пугачев (как раз в это время он, подобно урагану, опустошал российские губернии) никакой не Петр III. В таком случае, кто? А просто, как и она, сын Елизаветы и Разумовского.
Тут уж она явно хватила через край. И Радзивилл, прежде всегда такой услужливый, стал посещать ее все реже и реже. К тому же тогда был подписан русско-турецкий мирный договор. И поляки, ненавидевшие Екатерину и Россию, теперь возлагали большие надежды на помощь Турции. Их надежды не оправдались, но в сложившейся политической ситуации авторитет Таракановой стал заметно падать.Поползли слухи, будто Тараканова — самая настоящая а в а н т ю р и с т к а. Радзивилл и его ближайшие сподвижники демонстративно вернулись в Венецию. И Тарака- новой пришлось жить только на собственные средства и те, что перепали ей от Доманского. Однако столь неожиданный поворот в судьбе не смутил ее, и она вовсе не собиралась отступать.
Вскоре ей стало известно, что в Средиземном море находится русская эскадра и что командует ею Алексей Орлов, брат Григория, фаворита Екатерины. Ходила молва, будто он впал в немилость императрицы всея Руси.
Тараканова написала Орлову, признавшись, что она — истинная российская государыня, что Пугачев - ее брат, а турецкий султан считает законными все ее притязания. Она также обещала сделать Орлова первым человеком на Руси - ежели, конечно, тот встанет на ее сторону и поможет ей взойти на престол. Но ответа она так и не получила.
А тем временем за нею по пятам, как когда-то в Париже и Венеции, толпой следовали кредиторы. И, как в Париже и Венеции, наша княжна взяла и втихомолку скрылась! Чуть позже она объявилась в Неаполе, в английском посольстве. Английский посол сэр Уильям Гамильтон и его супруга, леди Гамильтон, встречали Тараканову с распростертыми объятиями и обхаживали, как настоящую царицу. В Риме, куда она вслед за тем подалась, ее взял под покровительство какой-то кардинал - Тараканову вот-вот должен был признать и папа...
Между тем в Санкт-Петербурге Екатерина II, до сих пор лишь презиравшая авантюристку, теперь уже буквально рвала и метала. Пришло время раз и навсегда покончить с интриганкой, которая становилась уже не на шутку опасной. Кому же доверить столь необычное и деликатное поручение? Екатерина решила не колеблясь — только Алексею Орлову. Тому самому, которому Тараканова имела наглость и неосторожность писать. Орлов переправил послание, адресованное ему, Екатерине, и та дала вот какой ответ, в послании, от 12 ноября 1774 года: «... Сообщите, где она сейчас. Постарайтесь зазвать ее на корабль и засим тайно переправьте сюда; ежели она по-прежнему скрывается в Рагузе, повелеваю вам послать туда один или несколько кораблей и потребовать выдачи этого ничтожества, нагло присвоившего имя, которое ей никоим образом не принадлежит; в случае же неповиновения (то есть если вам будет отказано в ее выдаче) разрешаю прибегнуть к угрозе, а ежели возникнет надобность, то и обстрелять город из пушек; однако же, если случится возможность схватить ее бесшумно, вам и карты в руки, я возражать не стану». Орлову предстояло начать игру. Его флагман бросил якорь в Ливорно. Княжна покинула Рим и остановилась в Пизе. И вот в один прекрасный день Тараканова получила великую весть: к ней направляется кортеж адмирала Орлова. Адмирал просит принять его. Представ перед Таракановой, Орлов тут же отвесил ей нижайший поклон и всем своим поведением дал понять, что признает в ней настоящую княжну.
Он стал бывать у нее чуть ли не каждый день. И всякий раз княжна подолгу рассказывала ему о своих пожеланиях, надеждах и видах на будущее.Адмирал выслушивал и согласно кивал.. Единственное, чего не учла Екатерина, отправляя Орлова с тайной миссией к мошеннице,— этого,что та была молода и красива. Не могла она предвидеть и того, что Орлов влюбится в нее без памяти. Он тоже был молод и недурен собой. И княжна полюбила его всем сердцем. Вскоре он смиренно спросил будущую "императрицу", не удостоит ли она, Романова, простого Орлова чести стать его супругой. Потеряв голову от столь нежданного счастья, Тараканова согласилась. Тогда адмирал предложил отпраздновать их свадьбу на его корабле — "частице земли русской". И Тараканова, облаченная в подвенечное платье, взошла на борт русского флагмана. Но не успела она ступить на палубу, как матросы схватили ее и увлекли в самый дальний трюм. На флагмане подняли паруса. Хитрость Орлова удалась на славу! Предатель в нем оказался сильнее влюбленного мужчины.
Тараканову доставили в Россию и бросили в темницу. Человеком, которому поручили вести дознание по делу Таракановой, был великий канцлер Голицын. Он представил императрице прелюбопытнейшие отчеты, основанные на признаниях самой Таракановой, сообщил что русского языка она не знает совсем. Голицына поразило плохое состояние здоровья Таракановой: «У нее бывают не только частые приступы сухого кашля, но и рвота вперемешку с кровохарканьем».

Так в чем же призналась Тараканова? А вот в чем: Зовут ее Елизавета, ей двадцать три года; она не ведает ни своей национальности, ни места, где родилась, не знает она и кто были ее родители. Выросла она в Гольштейне, в городе Киле, в доме у некой фрау то ли Перетты, то ли Перан-точно не помнит. Крестили ее в греческой православной церкви... Когда ей исполнилось девять лет, она не раз спрашивала свою воспитательницу, кто ее родители. Та отвечала, что скоро, мол, она все узнает. Тогда же воспитательница и еще одна женщина, уроженка Гольштейна по имени Катрин, вместе с тремя мужчинами, национальность которых она не знала, увезли ее в Россию, через Ливонию. Минуя Петербург и прочие города, они двинулись по направлению к персидской границе. Всю дорогу она болела, и ее пришлось оставить в какой-то деревушке — ее название она не помнит. Как ей кажется, ее просто пытались отравить.канцлер Голицын Она тогда сильно страдала, все время плакала и спрашивала, по чьему коварному наущению ее оставили в этой глуши. Но все было напрасно. И лишь потом, из разговоров крестьян она поняла, что ее держат здесь по приказу покойного императора Петра III... Но вот наконец ей вместе со служанкой и одним крестьянином удалось бежать, и через четыре дня они пешком добрались до Багдада. В Багдаде они повстречали богатого перса по имени Гамет, тот пригласил их к себе в дом, обращался с ней по-отечески ласково и заботливо. Вскоре она узнала, что в этом же доме скрывается всемогущий князь Гали, обладатель огромного состояния в Исфахане. Несколько позднее князь Гали, услышав ее историю, обещал помочь ей и увез с собой в Исфахан. Там он обходился с нею как со знатной особой. Поверив в ее высокое происхождение, князь не раз говорил ей, что она наверняка дочь усопшей императрицы Елизаветы Петровны — впрочем, то же самое говорили и все, кто ее видел. Правда, многие спорили насчет того, кто был ее отец. Одни считали - Разумовский, иные полагали - что совсем другой человек, но имени его почему-то не называли. Князь Гали, взяв ее под покровительство, заявил, что не пожалеет всех своих богатств, чтобы доказать ее высочайшее происхождение. В Исфахане она прожила до 1768 года. Однако вскоре в Персии опять случилась великая смута, и князь, не желая подвергать свою жизнь опасности, решил покинуть родину и податься в Европу. Она согласилась отправиться с ним, но лишь при одном условии - если они минуют Россию, ибо ей тоже не хочется рисковать жизнью.. Но Гали успокоил ее, сказав, что в Астрахани она переоденется в мужское платье, и таким образом они смогут спокойно пересечь всю Россию. По словам Таракановой, она провела два дня в Астрахани, ночь в Санкт-Петербурге, потом, через Ригу, попала в Кенигсберг, шесть недель жила в Берлине, почти полгода в Лондоне, а из Лондона перебралась во Францию. В Париже она оказалась в 1772 году. А что с нею было дальше, нам уже известно.

Но как же быть с притязаниями Таракановой? Впрочем, давайте предоставим слово Голицыну:
В итоге она утверждает, будто никогда не помышляла выдавать себя за дочь покойной императрицы Елизаветы и что никто ее на сие не науськивал, а просвое происхождение она, мол, узнала только от князя Гали. Она заявляет, что будто не желала, чтобы ее величали этим титулом - ни князь Лимбургский, ни Радзивилл... Она говорит, что в Венеции строго-настрого запретила полковнику Кнорру обращаться к ней как к высочеству. Когда же тот воспротивился, она подалась в Рагузу и воспретила местным властям употреблять по отношению к ней титул княгини.
Будучи в Рагузе, она получила безымянное письмо и три духовных: первое было подписано рукою императора Петра Великого и имело касательство к венчанию на царство Екатерины I; второе было за подписью императрицы Екатерины 1 - о короновании Елизаветы Петровны, и третье — Елизаветино - о передаче короны ее дочери, которую должно величать Елизаветой II...
Она также утверждает, будто направила письмо графу Алексею Орлову     единственно для того, чтобы узнать, кто взял на себя труд послать ей упомянутые бумаги и могли ли они прийти из России...
Свой отчет императрице великий канцлер Голицын закончил так: "Узница, уповая на милость императрицы, утверждает, что на самом деле она всегда питала любовь к России и препятствовала любым злонамерениям, могущим причинить вред государству российскому,— что в конечном итоге послужило причиной ее размолвки с Радзивиллом.. " Вскоре Тараканова поняла, что ей, похоже, уже никогда не будет суждено выйти на своооду, и тем не менее она отправила Екатерине II исполненное горького отчаяния письмо и подписалась- Елизавета. Кроме того, Тараканова написала два письма князю Голицыну и подписалась все тем же именем - Елизавета. Таким образом она дважды совершила непростительную оплошность, чем навлекла на себя гнев Екатерины. Вскоре ей сообщили, что мошеница была дочерью пражского кабатчика; потом - будто родилась в Польше, что объясняло ее связь с конфедератами Радзивилла; затем - что она дочь нюрнбергского булочника, и в довершение всего - будто она из семьи польского еврея. Однако Екатерину II ни одна из версий явно не устраивала. Судя по поведению императрицы, она была чем-то взволнована и даже встревожена.
Вскоре, она обрела некоторое успокоение: оказалось, что самозванка была совсем плоха. Ее то и дело трясло в лихорадке. Участилось кровохарканье. 26 октября 1775 года князь Голицын сообщил Екатерине, что состояние Таракановой плачевно: "Врач, что пользует ее, опасается, что долго она не протянет". И действительно, 3 декабря 1775 года, призвав к себе католического священника, она испустила дух,так ни в чем не сознавшись и никого не выдав.

Известно, что Екатерина II запретила проводить какое-либо дознание, могущее изобличить Тараканову. Царица ни разу официально не оспорила ее притязания. Екатерине хотелось лишь одно- го - скорее покончить с этим делом.

"Довольно примечательно,- пишет Шалемель-Лакур,- что никто так и не попытался опровергнуть широко распространенное мнение о том, что у императрицы Елизаветы была дочь, или доказать, что она умерла, или, по крайней мере, узнать, что с нею сталось".
Спустя восемь лет после смерти узницы Петропавловской крепости посол Франции в России маркиз де Врак, по просьбе одного из парижских кредиторов бывшей княжны Владомирской собрал в Санкт-Петербурге кое-какие сведения о Таракановой. Посол изложил их в депеше, которая ныне хранится в архивах Французского министерства иностранных дел. В этой депеше де Врак выражал свою убежденность в том, что "она действительно была дочерью Елизаветы и Разумовского". После долгих кропотливых исследований, подкрепленных красноречивыми документами, историк Шарль де Ларивьер также пришел к выводу о том, что Тараканова вполне могла быть дочерью императрицы Елизаветы.

Портрет имп. Елизаветы Петровны. Художник Георг Христофор Гроот (1716-1749)
1744г, холст, масло, 161 x 116 см
Музей-заповедник "ГАТЧИНА"
Портрет Екатерины II. Художник Ф.Рокотов (1735 - 1808)
1763г, холст, масло
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Портрет графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского (между 1770 и 1783)
Художник Эриксен Вигилиус (Vigilius Erichsen)
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Портрет Станислава - Августа Понятовского. Художник Иоганн Баптист Лампи (1751-1830)
Вторая половина 18 в, xолст, масло. 69x55 см
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург