Актриса шла к семейному и профессиональному счастью трудным путём — чтобы в итоге найти своего единственного и стать всенародной любимицей.  

-В нашей семье никто никогда к театру не имел отношения. Папа работал шофёром, мама занималась хозяйством. Мы жили очень бедно, всемером в одной комнате в Гусятниковом переулке, в районе Мясницкой. Мама с папой, три сестры, брат и я. Но однажды Анна Юльевна, соседка по нашей коммунальной квартире, повела меня на дневной спектакль оперы «Царская невеста».

Вера Васильева в детстве

И я, 8-летняя девочка, увидела эту красоту - бархат, люстры, оркестр, всё сверкает, как в сказочном дворце, услышала божественную музыку… Тогда решила: или буду артисткой, или не буду жить. Пошла в Дом пионеров, в драмкружок, в хор, записалась в театральные библиотеки…В 10 лет я уже распевала арии, услышанные по радио. За это во дворе меня прозвали Шаляпиным. О том, что был такой певец, я не знала, а думала, что дразнят меня из-за шляпы, с которой я не расставалась. Хорошо помню, как хор нашего Дома пионеров выступал в Большом театре  

Актриса с мужем, Владимиром Ушаковым

Мы с моей подружкой Катей Розовской (дружим с ней до сих пор, страшно подумать, сколько лет!) вместе мечтали о сцене. Планы строили - один безумнее другого. Мечтали убежать из дома и поступить в какой-нибудь провинциальный театр хоть кем-нибудь, а там - какой-то неожиданный случай, дебют, как у Ермоловой, и начнётся театральная жизнь, полная приключений... В результате я стала артисткой, Катя - театроведом. Теперь у неё уже внук, у меня - только Театр. Только рождённые мною роли. Но это не так уж мало. Какая я была тогда? Тихая, мечтательная, очень романтичная. В 14 лет чуть не совершила глупость. Прочитав какую-то книгу, решила: лучше умереть молодой, чем жить и постепенно разочаровываться в жизни. Взяла бритву и дважды порезала себе вену, потом опустила руку в тёплый таз в надежде, что тихо, красиво умру. К счастью, вовремя опомнилась. Но в память об этой детской глупости у меня на левой руке в сгибе локтя остались две белые чёрточки.  

В том, что мне, третьекурс­нице театрального училища, выпал такой счастливый лотерейный билет, как картина «Сказание о земле Сибирской», никакой особой моей заслуги нет. Думаю, большую роль сыграла моя тогдашняя внешность. Я была полненькая, розовощёкая. Мою добродушную рожицу заприметили ассистентки Пырьева. Подошли и спросили: «Девочка, хочешь сниматься в кино?» Я так хотела, что мы всей семьёй всю ночь не сомкнули глаз - всё думали-гадали, во что меня одеть перед просмотром. В итоге на «Мосфильм» я явилась в сестрином платье из синего шёлка, перетянутая широким поя­сом, накрашенная и с невообразимо взбитыми кудрями. Пырьев, не сказав ни слова, отправил меня к гримёрам. Меня первым делом расчесали. Взглянула на себя в зеркало и ужаснулась: глазёнки маленькие, как поросёнок упитанная, косички тонкие. Никогда в кино не возьмут! А оказалось, именно это и надо было. Одели в костюм героини - Насти Гусенковой. Снова привели к Ивану Александровичу. Он так пристально на меня посмотрел и скомандовал: «Принесите два простых чулка». Принесли. Пырьев их взял, скатал в два комка. И, ни капли не стесняясь, сунул в моё декольте по чулку в те места, где должна быть пышная грудь. «Ну, теперь всё в порядке! А то не поймёшь ничего». Я стала походить на пышногрудую бабу, которой прикрывают чайники. Такой утвердили сразу. Помню, когда уже шли съёмки, Пырьев частенько напоминал: «Васильевой всё подложили? Тогда можем начинать!»  

Кадр из фильма *Выйти замуж за капитана*, 1985

Триумф картины «Сказание о земле Сибирской» в 1948 г. я восприняла как чудо из чудес и была в какой-то степени даже напугана, когда дали за неё Сталинскую премию. Как мне потом рассказали, Иосиф Виссарионович, который всегда смотрел все картины, увидев меня на экране, спросил: «Где нашли вот эту прелесть?» На что ему ответили, что это всего лишь студентка третьего курса, поэтому к премии не представлена. Сталин коротко распорядился: «Она хорошо сыграла, надо ей премию дать». И меня мгновенно включили в списки. Я даже не знаю, была ли я счастлива. Наверное, была. Хотя всегда считала, что и награда, и огромная слава свалились на мою молодую неопытную голову не совсем заслуженно. Просто попала в хорошие руки режиссёра. Кстати, судя по всему, именно так считал и сам Пырьев. Однажды он мне прямо сказал: «Пора тебе меня отблагодарить». И назначил встречу в гостинице «Москва». Я, ничего не подозревая, пошла.

Помню, Иван Александрович сидит на стуле и говорит: «Ну? Будешь меня благодарить?» Я отвечаю: «Огромное вам спасибо!» А он: «Не так благодарят! Иди сюда!» И стал приставать… С трудом вырвавшись, я побежала к двери и услышала вслед: «Ты больше никогда не будешь сниматься в кино!» «Ну и наплевать», - подумала я. Слово своё - не снимать меня - он сдержал. Но я на Ивана Александровича не в обиде, давно всё простила. Ведь, как ни крути, Пырьев подарил мне не только роль - жизнь. Если бы не встреча с ним, меня бы, возможно, отправили по окончании института куда-нибудь к чёрту на кулички. А так… Меня сразу же пригласили в Театр сатиры на главную роль - Лизочки Синичкиной в спектакле «Лев Гурыч Синичкин». Представляете?!  

Спектакль «Свадьба с приданым», премьера которого состоялась 12 марта 1950 года, с одной стороны, подарил мне самую большую любовь в моей жизни, с другой - дал мне партнёра по сцене и любящего мужа, с которым мы счастливо прожили 54 года. Постановщиком был молодой талантливый режиссёр Борис Иванович Равенских. О нашем с ним романе в театре узнали почти сразу, да я и не умела скрывать. Почти семь лет я жила с полной готовностью отдать ему, если надо, свою жизнь. Но он был женат на актрисе Лилии Гриценко.  

Главный режиссер московского государственного академического Малого театра народный артист СССР Борис Равенских, 1975 год.  

Успех «Свадьбы с приданым» был феноменальный! Спектакль прошёл 900 раз, был удостоен Сталинской премии, экранизирован. Володя Ушаков был моим «женихом Максимом» и на сцене, и в кино. Я видела, что его чувства ко мне давно вышли за пределы сцены, экрана, но ничего не могла с собой поделать. Тем временем Бориса Ивановича позвали возглавить Малый театр… И все эти годы я жила верующей затворницей с надеждой, что он освободится наконец и поймёт, нужна ли я ему в жизни. Мучилась страшно, но не смела ни разу напомнить о своей любви. Иногда ночью, часа в два, когда все жильцы нашей коммунальной квартиры крепко спали, раздавался телефонный звонок, и я босиком бежала по коридору. Шёпотом, дрожа от холода, отвечала на насмешливый вопрос: «Не спишь? Ждёшь?» - «Да, жду...» Он чувствовал свою вину, раздражался на меня за то, что я оставалась терпеливой и верной.  

Вера Васильева и Владимир Ушаков в фильме «Свадьба с приданым», 1953 год  

Последней каплей стала премьера его спектакля в Малом театре 4 декабря 1956 года, на который Борис Иванович мне приходить запретил. Я не пошла. Лежала в своей келье в полной темноте, спать не могла. Как же мне было больно и одиноко в ту ночь... Утром мне позвонил Володя Ушаков и, точно чувствуя, что я на краю гибели, спросил, как спрашивал уже много раз, когда же я соглашусь быть его женой. И тогда я ответила: «Я согласна». Володя тут же счастливый примчался на машине, заваленной цветами… Я утопала в цветах. Потом мы поехали в общежитие Театра сатиры на Малой Бронной, где кроме Володи жили Анатолий Папанов со своей женой Надей Каратаевой, Татьяна Ивановна Пельтцер и другие, и он всем объявил новость о нашей свадьбе. Хотя свадьбы как таковой не было. Помню, Толя Папанов принёс пол-литра, другие вынесли еду на кухню - что у кого было. А в загсе мы расписались лет через семь. Никаких платьев и колец не было - просто зашли, поставили подписи.  

Зато все 54 года было абсолютно идеальное существование. Мы ни разу серьёзно не поссорились. И не было ни единого случая, что я глазами, мыслями, прикосновениями совершила что-то такое, за что может быть стыдно. Володя настолько влюблённо, благодарно и нежно относился ко мне, что у меня было ощущение сплошной влюблённости. Это очень важно для актрисы, да и вообще для любой женщины. И у меня за годы семейной жизни чувства к нему шли только по нарастающей. Бывало, отыграю спектакль, бегу как сумасшедшая домой. Я его особенно полюбила в последние годы, когда он болел. Три инфаркта, инсульт, слепота, ходить без помощи не мог. Но он так был благороден, никогда не ныл и не жаловался. Всегда искал повод посмеяться, порадоваться за меня. Я очень о нём тоскую!  

Все это время они вместе работали в Театре сатиры. К сожалению, у супругов не было своих детей. Может быть, поэтому пятнадцать лет назад актриса приняла в семью совершенно чужого человека – молодую женщину по имени Даша. – Она очень образованная, окончила филфак Университета дружбы народов и юридический факультет МГУ, – рассказывает Вера Кузьминична. – Хорошо знает английский и французский языки, защитила диссертацию… У Даши есть семья, дочь. Мы не живем в одной квартире, но она часто бывает у меня.Со своей поклонницей актриса сблизилась в тяжелый момент жизни, когда больной супруг в очередной раз слег в больницу. Вера Кузьминична ездила к нему каждый день. – Я вышла на дорогу с тяжеленными сумками в руках, темно, зима, метель… – вспоминает актриса. – Нанять такси не могу себе позволить. И тут ко мне подходит девушка и предлагает свою помощь. И мы с ней поехали в больницу вместе. В этот вечер я почувствовала, что не одна в своем горе, что душа моя согрелась  

Я бы не сказала, что с кем-то в театре у меня были близкие отношения. Но очень хорошие - со многими. Толя Папанов относился ко мне очень нежно, как-то особенно произносил моё имя: «Ве-е-рочка!» Как с котёнком иногда говорил: «Милый мой, маленький!» Я считала его потрясающим артистом. А вот с Андрюшей Мироновым мы, пожалуй, общались по­ближе. Он хорошо очень относился к моему мужу, и Володя его обожал. В театре они гримировались в одной комнате. Андрюша с ним всегда откровенничал, даже рассказывал о своих романах. Через него мы подружились с его родителями - Марией Владимировной Мироновой и Александром Семёновичем Менакером. Их смерть, как и потом столь ранний уход Андрея, стали для нас безумной трагедией. Мой муж просто в голос плакал…  

Мне очень дороги мои удачные роли в Театре сатиры - графиня Альмавива, Ольга в «Свадьбе с приданым», Анна Андреевна в «Ревизоре», воительница в пьесе Лескова. Но было время, когда в родном театре я долго ничего интересного не играла, очень страдала от этого. И единственный раз в жизни рискнула попросить роль.

Тогда после конфликта из нашего театра ушла Таня Васильева, репетировавшая Раневскую в «Вишнёвом саде». Я пришла к Валентину Плучеку и сказала, что мечтаю об этой роли. Он посмотрел как на идиотку: «Ну что ты, Вера! Оля Аросева хочет играть, Нина Архипова… Я лучше молодую возьму!» Я тогда очень сильно переживала: наверное, как акт­риса не нравлюсь ему, он считает, что у меня нет породы, темперамента или греха, который так необходим для Раневской... Спустя годы, когда он тяжело заболел и уже не работал, я приехала его навестить, а Валентин Николаевич вдруг сказал: «Вера, я очень перед тобой виноват и этим сильно мучаюсь. Прости!»  

А Раневскую я всё-таки сыграла, хоть и «на стороне» - в Тверском академическом театре драмы. Затем с радостью и наслаждением ездила в Орёл играть Кручинину в «Без вины виноватые», играла в спектаклях «Блажь» - в Новом драматическом в Москве и «Странная миссис Сэвидж» - в Театре кукол Образцова. Эти работы меня спасли, поскольку сбылось то, о чём я мечтала с юности, ради чего пришла в профессию. Иначе просто бы считала, что мне не хватило таланта, не хватило судьбы.В 2015 году, перед своим (страшно сказать!) 90-летием, я и вовсе получила сказочный подарок - роль Ирмы Гарленд в спектакле «Роковое влечение». Сыграла пожилую актрису, которая не желает мириться со своим возрастом. Можно сказать, что это в какой-то степени про меня - ведь и я сама почти не ощущаю своего возраста. 

А какие мои секреты? В том-то и дело, что никаких. Зарядку никогда не делала - терпеть этого не могу. С детства абсолютно неспортивная. Диет у меня никаких нет. Но не позволяю себе поправляться - держусь в одном весе всю жизнь. Тем не менее я ем всё. После спектакля, а это практически на ночь, люблю побаловать себя чем-нибудь вкусненьким. Не выхожу на улицу, если не подкрашу глаза и губы. Слежу за осанкой, именно осанка выдаёт возраст. Возможно, вы удивитесь, я и про лекарства ничегошеньки не знаю. И слава богу! Думаю, самое главное, что меня держит в форме, - это театр, мои роли, любовь зрителей. До сих пор на улице узнают. Иногда иду - и вдруг: «Ой, здравствуйте! Вы Вера Васильева?» - «Да». - «Будьте здоровы! Счастья вам!» Это очень приятно.

У меня в общем-то всё сложилось: профессия, о которой мечтала, у меня был замечательный любящий муж, а в конце жизни появилась крёстная дочь Дашенька, которая обо мне так трогательно заботится, что не каждая родная дочь о своей матери так будет.Мне 90 лет, и я счастлива абсолютно. О чём я мечтаю? Во-первых, чтобы я очень много видела интересного. Но больше всего всё-таки я мечтаю о хорошей роли. И у меня на примете уже есть кое-что любопытное. О любви!

Из письма Владимиру Познеру от его давней знакомой Филлис Шлоссберг из Америки:  

«Моя давняя подруга написала мне о своей старости, и я задумалась: стара ли я? Тело мое иногда говорит: да, стара... но сердце не соглашается! И я бы тоже не хотела вернуться в свои молодые годы. По-моему, это ее письмо очень точно подводит итог жизни».

— На днях одно юное существо спросило меня, каково быть старой. Я несколько растерялась, поскольку не считаю себя старой. Увидев мою реакцию, существо страшно смутилось, но я сказала, что вопрос интересный, что я обдумаю его и сообщу свои выводы.

Старость, решила я, это дар. Сегодня я, пожалуй, впервые в жизни стала тем человеком, которым всегда хотела быть. Нет, речь не о моем теле, конечно! Иногда это тело вызывает у меня отчаяние — морщины, мешки под глазами, пятна на коже, отвислый зад. Часто меня шокирует старуха, которая обосновалась в моем зеркале, — но переживаю я недолго. Я бы никогда не согласилась обменять моих удивительных друзей, мою замечательную жизнь, мою обожаемую семью на меньшее количество седых волос и на плоский подтянутый живот.

По мере того как я старею, я стала к себе добрее, менее критичной. Я стала себе другом. Я себя не корю за то, что съела лишнее печеньице, за то, что не убрала постель, за то, что купила эту идиотскую цементную ящерицу, в которой я абсолютно не нуждаюсь, но которая придает такой авангардный оттенок моему саду. Я была свидетелем того, как многие — слишком многие — дорогие друзья слишком рано покинули этот мир, еще не поняв, не испытав великую свободу, которую дарует старость.

Кому какое дело, если я читаю до четырех часов утра и сплю до полудня? Я сама с собой танцую, слушая замечательные мелодии пятидесятых годов, и, если мне иногда хочется поплакать над ушедшей любовью, что ж, поплачу. Я пройдусь по пляжу в купальнике, который еле удерживает располневшее тело, если захочу, я кинусь в океанскую волну, несмотря на полные жалости взгляды со стороны юных существ, одетых (раздетых?) в бикини. Они тоже состарятся.

Иногда я бываю забывчивой, это правда. Впрочем, не все в жизни достойно запоминания — а о важном я вспомню. Конечно, за эти годы мое сердце было разбито не раз. Как может не разбиться сердце, если ты потерял любимого, или когда страдает ребенок, или даже когда любимую собаку сбивает машина? Но разбитые сердца и есть источник нашей силы, нашего понимания, нашего сострадания. Сердце, которое никогда не было разбито, стерильно и чисто, оно никогда не познает радости несовершенства.

Судьба благословила меня, дав мне дожить до седых волос, до времени, когда мой юный смех навсегда отпечатался глубокими бороздами на моем лице. Ведь сколько же людей никогда не смеялось, сколько умерло раньше, чем смогли покрыться инеем их волосы? Я могу сказать «нет» абсолютно искренне. Я могу сказать «да» абсолютно искренне. По мере того как ты стареешь, все легче быть искренним.

Ты меньше заботишься о том, что другие думают о тебе. Я больше не сомневаюсь в себе. Я даже заработала право ошибаться. Итак, в ответ на твой вопрос, могу сказать: мне нравится быть старой. Старость освободила меня. Мне нравится тот человек, которым я стала. Я не буду жить вечно, но, пока я здесь, я не стану терять времени на переживания по поводу того, что могло случиться, но не случилось, я не стану переживать по поводу того, что может еще случиться.