Точное и очень страшное предчувствие своей судьбы.  

...Вскоре становится ясно, что Арсений Александрович избегает встреч с нею. Весной 1941 года он даже не поздоровался с ней на книжном базаре в Клубе писателей. Он мужчина, он поэт, предпочитающий любить - гораздо больше, чем принимать любовь. В этом отношении их полюса совпадали с Анной Ахматовой. Да и просто - и физически, и эмоционально - он не мог уделять Марине Ивановне больше времени, чем уделял. У него молодая жена и приемная дочь, бывшая жена и двое своих маленьких детей, старенькая мама... Ушедшие любимые люди. Тем не менее ему тоже жаль терять дружбу с Цветаевой:

Все, все связалось, даже воздух самый
Вокруг тебя - до самых звезд твоих -
И поясок, и каждый твой упрямый
Упругий шаг и угловатый стих.

Ты, не отпущенная на поруки,
Вольна гореть и расточать вольна,
Подумай только: не было разлуки,
Смыкаются, как воды, времена.

На радость руку! На печаль, на годы,
Но только бы ты не ушла опять.
Тебе подвластны гибельные воды,
Не надо снова их разъединять.
(Первая редакция стихотворения).  

  И снова - удивительное горькое предчувствие. Под стихами дата - «16 марта 1941 года». О том, что существуют стихи, посвященные ему, возможно, последние в жизни Цветаевой, Арсений Тарковский тогда не знал.

Началась война. Однажды Цветаева и Тарковский случайно встретились на Арбатской площади и попали под бомбежку. Спрятались в бомбоубежище. Марина Ивановна была в панике - раскачиваясь, повторяла одну и ту же фразу: «А он (фашист - Н.С.) все идет и идет...». Потом - эвакуация. Возможно, судьба Цветаевой сложилась бы иначе, если бы Тарковский уехал в Чистополь в одно время с ней. Но он сначала проводил туда жену и приемную дочь, а сам смог выехать только 16 октября. О смерти Марины Ивановны узнал еще в Москве.

И дальше мы слышим только его голос: стихи, написанные сразу, и более поздние, из цикла «Памяти Марины Цветаевой» (в нем 6 стихотворений).

"Зову - не отзывается, крепко спит Марина,
Елабуга, Елабуга, кладбищенская глина..."
(1941 г.)
"Марина стирает белье.
В гордыне шипучую пену
Рабочие руки ее
Швыряют на голую стену..."
(1963 г.)
"Как я боюсь тебя забыть
И променять в одно мгновенье
Прямую фосфорную нить
На удвоенье, утроенье
Рифм - и в твоем стихотворенье
Тебя опять похоронить".
(1963 г.)  

Он поэт, он молод, его раздирают страсти, он многое переживает трагически... И Цветаеву он любит - раннюю, до 1917 года, а после - утверждает - она как поэт кончилась... Взрослея, он уходит от молодости своей и от молодой Цветаевой, от поэтики ее все дальше и дальше. Однажды, как вспоминает писательница Елена Криштоф, он спросил вслух: «Кто бы мне объяснил, почему, чем дальше, тем больше ухожу я от поэзии Цветаевой?..» И сам себе ответил: «Перескажу объяснение одной молодой женщины. Двадцатилетней. Она мне сказала: у тебя на Цветаеву уже сил недостает... Возможно, она права. По крайней мере - в моем случае...». Цветаева для него тоже (как и Анна Ахматова - Н.С.) была Поэт с большой буквы и даже больше. Но все воспоминания о ней, все ее клубящиеся, неспокойные или лучше - лишающие покоя строки, все свои долги перед ней - все это, вместе взятое, он спрятал в дальней комнате и закинул ключ в реку...

Иногда он за что-то горько корил Цветаеву, говорил, что любит её (свидетельство Вениамина Блаженного), часто говорил о ней нежно... Тем не менее стихи Цветаевой читал все реже и реже, а вот прозу - с неизменным интересом. Постоянными спутниками поэта были Пушкин, Баратынский, Тютчев. Любил всегда, но с большими оговорками, Блока и Пастернака. С годами охладел к Мандельштаму. Но, пожалуй, сильнее всего он отошел от Цветаевой. Говорил, что не может переносить её «нервической разорванности предложений, постоянного крика». Хотя она и оставалась для Арсения Александровича великим поэтом, но уже без былой страстности и любви.

Итак. Арсений Александрович Тарковский. Последний всплеск Марины Цветаевой, последняя попытка спасения от пустоты... Но: разминовение человеческое, разминовение творческое. Многое не состоялось, многому не суждено было сбыться. Впрочем, они дали друг другу больше, чем не дали. Такие человеческие и поэтические отношения не забываются. И все же эта последняя встреча снова обернулась для Марины Ивановны «невстречей». То есть новой пустотой души.
...К лету 1941 года огонь ее души погас окончательно. Никто не сумел (да, в общем-то, и не захотел) поддержать его. Погас огонь любви - перестали писаться стихи. Исчезли стихи - ослабла воля к жизни. И тогда стихия Смерти увлекла Цветаеву за собой.

Владимир Фараджиев рассказывает:
…Вспоминается зима 1987 года. На телевидении запущен в производство документальный фильм «Гибель Марины Цветаевой». Как автор сценария, я вижу свою задачу в попытке докопаться до первопричины добровольного ухода Цветаевой из жизни. Для этого мы с режиссером решили обратиться к живым свидетелям жизненной драмы великого Поэта. В частности, к Арсению Тарковскому, чьи отношения с Цветаевой уже на излете ее земного существования принято считать последним романтическим «всплеском» Марины.
Каждого из нас Арсений Александрович приветствовал кивком головы. При этом его огромные, полные тоски и печали глаза казались застывшими. А весь его облик - человека на костылях, совершенно убитого горем, являл собой картину полной беспомощности перед Природой, которую он боготворил и славил в своей поэзии. «На свете смерти нет. Бессмертны все. Бессмертно всё». На вопрос, не расскажет ли он что-нибудь о Цветаевой, Арсений Александрович тихо произнес: «она была страшно несчастная». Сказал будто о себе. Потом добавил: «Я любил её, но с ней было тяжело». Ничего больше мы от него не услышали.
Почему Арсений Александрович не смог ничего сказать о Цветаевой? Возможно, отчасти и потому, что прочитал последнее стихотворение Марины лишь в 1982-м году, после публикации в журнале «Огонёк», когда ему было уже 75 лет. Очевидцы, видевшие его в этот день, единодушны в оценке тогдашнего душевного состояния поэта, характеризуя его одним словом: катарсис.

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ...

Источник